Спектакль, задуманный главным постановщиком и режиссером, удался на славу.
После осуждения культа Сталина – разговор двух кинорежиссеров: «Вы знаете, актер Геловани всю жизнь в кино исполнял роль Сталина, теперь он волосы на голове рвет», – говорит первый. Второй сочувственно кивает.
«Нет, вы меня не так поняли: он готовится играть роль Хрущева».
Читаем запрещенную литературу
– В санатории был жесткий режим, как на корабле, – сравнивал моряк, получающий лечение после загранплавания. – В назначенное время, после отбоя, все мы должны были находиться в своих «кубриках». Свет гасили, но жизнь продолжалась: мореплаватель открывал заседание «литературного кружка». Он читал нам наизусть, причем, как я впоследствии убедился, не допуская малейшей неточности в тексте, рассказы Михаила Зощенко. Мы испытывали невыразимое удовольствие и удивлялись таланту исполнителя. Моряк же объяснил, что обстоятельства жизни в дальнем и многодневном плавании привели его к вынужденной начитанности. Дело в том, что старпом корабля назначил его судовым библиотекарем. В книжном фонде библиотеки была и «запрещенная» литература, которую личному составу выдавать на руки не разрешалось. Такие книги хранились отдельно до того момента, когда корабль заходил в иностранный порт, где, по установившейся традиции, его посещали гости. И всегда среди них находились любознательные персоны, которые интересовались не только флотским борщом, черным хлебом и компотом из сухофруктов. Они входили в библиотеку и искали там книги М. Зощенко и других ему подобных авторов. И находили: хранитель их творческого наследия перед визитом гостей, по указанию замполита, доставал из спецхрана и выставлял на видном месте запретные экземпляры. Но не только политрук давал указания хранителю нецензурной печати. Личный состав младшего ранга поручил своему товарищу заучивать тексты вредоносной литературы и регулярно их декламировать в ночное время, когда не дремлющие око и ухо замполита приостанавливали свою функцию. Так простой моряк нес в народ «разумное, доброе, вечное».
Так я впервые познакомился с творчеством Михаила Зощенко, который писал правду о народе, и неправду о котором писала в своем «историческом» Постановлении 1946 года партия.
Не удалось вождям утаить анекдотов о себе самих и о нашей жизни. Это искусство принадлежит народу.
Быт или не быт
Анекдот вскрывает невидимое уродство жизни.
Анекдот высмеивает парадоксы жизни.
Анекдот выстрадан людьми.
В старых анекдотах человек узнает и наше время.
В анекдотах можно рассмотреть участь целого поколения.
Анекдот – это отметина дебилизации общества.
Вечером в центре Москвы иностранный турист говорит москвичу:
– Вы очень богатые, судя по тому, что вы совсем не экономите электричество. Когда я вечером нахожусь, например, у себя в кабинете, а жена, скажем, в гостиной, то в остальных комнатах свет погашен. У вас же все окна светятся!
«Ароматы» коммуналок
Коммунальная квартира – какое емкое понятие! Красивое в общественном смысле и отвратительное – в бытовом. Воспоминания детских лет жизни сохранили ситуации отношений и поведения жильцов (мы были не людьми, жильцами). Осмысление процесса жизни периода коммуналок в удалении от него позволяет дать оценку того, кем мы были и какими мы стали в результате «квадратно-гнездового» проживания в условиях коммунистического общежития.
В голодные военные и послевоенные годы нас с сестренкой выкармливала родная тетушка. В московской квартире на пять семей царила атмосфера взаимной неприязни соседей: тетина неприязнь – ко всем, кто ниже ее чином, неприязнь старого интеллигента-художника – к бескультурным соседям, выходцам из деревни (включая тетю), всех «выходцев» – друг к другу по причине разницы в удаче устройства в жизни. Все вместе ненавидели соседку с дочкой и без отца, хотя под видом отца к ней приходило много разных мужчин, не попавших на фронт.
Как ведут себя взрослые, я наблюдал по вечерам, когда они возвращались с трудового фронта. Когда приходила домой моя тетушка, все соседи старались свернуть свои хозяйственные занятия на кухне, в ванной комнате, прихожей. Тетя служила в аппарате высшего партийного руководства. На уровне соседского населения она чувствовала себя хозяйкой: выплескивала свое раздражение и унижение, накопленное в течение рабочего дня, на каждого встречного. Когда приходил с работы пожилой художник-оформитель новых станций метрополитена им. Ленина (тогда еще Кагановича) Иван Протасович, все срочно бежали в туалет, который служил интеллигенту читальным залом и местом уединения вплоть до засыпания членов его семейства. А «семейство» состояло из двух уборщиц на заводе, которые никак не хотели заниматься привычной для себя работой в домашней обстановке.
Уборкой и ремонтом своих комнат никто не занимался, так как ни один советский человек эти жилые помещения не считал своей постоянной собственностью, называя их простым словом – «жилплощадь». В связи с этим всю жилую площадь пола заселяли тараканы, а площадь стен – клопы. Вспоминаются бессонные ночи в общении с кровопийцами и скудная пища с включением резвых насекомых, обитателей помойных ведер и кухонных тумбочек.
В кухне над каждым столиком соседей висела своя электролампочка во избежание разногласий при оплате за свет. Свои счетчики, отдельные кнопки звонков при входе в квартиру, почтовые ящики на входной двери – все свидетельствовало о налаженной мирной обстановке и культурных добрососедских отношениях.
Оставалась в душе каждого глухая и невысказанная зависть. Завидовал сосед соседу во время еды – завидовал царящим за стенкой миру и согласию. Все жили по-разному и потому завидовали, глядя на маленькие радости и удачи соседа.
«Жилищно-коммунальные страдания» – вот как можно назвать образ жизни отжившего поколения строителей коммунизма и живых еще ветеранов.
Какие же качества характера и души нам подарила «коммуналка»? Вот они: зависть и агрессия, злость и желание сорвать ее на соседе, мелочность и жадность, униженность и желание унизить других, бесцеремонность и вмешательство в дела соседа. А нежелание улучшать собственный быт своими руками приняло формы социального заболевания. И удивляются нашим качествам «другие народы и государства», как метко заметил Николай Васильевич Гоголь.
В уборной коммунальной квартиры кто-то мазал стены дерьмом.
Подумали на профессора: он всегда после уборной мыл руки.
Женщина моется в общей ванной коммунальной квартиры, а сосед встал на табурет в коридоре и заглядывает через стеклянный верх двери. Она заметила и говорит:
– Ну, чего уставился? Голой бабы не видал?
– Нужна ты мне! Я гляжу, чьим мылом ты моешься!
Мечта с детства
Кисловодск – город курортный. В летнее время город всегда полон приезжих отпускников. Те, что живут в санаториях, – это «больные», которые на квартирах – «дикари». В целом эта категория населения традиционно называется «отдыхающие». Целыми днями они слоняются по улицам и паркам в домашней обуви и пижамах, что-то жуют, сидят, развалясь, на лавочках, в столовых и кафе. Озабоченное местное население с трудом обходит компании гуляющих матерей с детками, толстяков, заполняющих улицы. Местные дети, наблюдая с рождения эту жизнь, считают, что существует такой род занятий – отдых. В давнем своем детстве мне довелось прочитать сочинение сына квартирной хозяйки, школьника младшего класса, о его мечте: «Когда я вырасту, я буду отдыхающим».
