-Смотрю, старина Мефисто до сей поры не вышел из образа доблестного защитника. - Несмотря на тон, в голосе Джако не слышалось иронии. - Уж три сотни лет прошло с момента окончания суда над Крецией, где он выступал на стороне защиты, а Меф все пытается найти ей оправдания и отмыть до бела... - Он недовольно фыркнул сейчас? - Какой смысл говорить, что кошка белая, если она сама призналась, что она черная?

-На неё давили на суде? - Кэш сцепил руки на груди, чувствуя, что стало заметно прохладнее, - Её пытали? Они заставляли её давать показания против себя?

-Этого ничего не понадобилось. Креция спокойно отвечала на все вопросы по порядку, будто очень много лет ждала этого момента... когда ей дадут выговориться...

-Ей что-то давали? Может, какой-то напиток, который развязывает язык?

-Учитывая то, что она выдавала, - Джако откашлялся, - я бы решил, что ей давали не Сок Истины, а Напиток Жажды, усугубляющий самые ужасные черты в человеке. Тихим и ласковым тоном она говорила о таких страшных вещах, что иногда меня накрывал приступ паники, когда я оказывался один во Тьме. Мне начинало казаться, что её уже не спасти и изоляция в Изгнании самый гуманный для неё приговор...

-Если даже ты стал так думать, при хорошем отношении к ней, то как же остальные?

-Остальные требовали, чтобы Лукрецию Борха немедленно отправили в Небытие, ибо нет ей прощения за поступки, в которых она и не собирается раскаиваться...

-Но Мефисто продолжал защищать её?

-Да, Касстуччи бился до последнего. Он говорил, что это не Креция говорит с нами, а её Сила... Хаус! Что вина Креции заключается лишь в том, что она позволила себе утонуть в горе по утраченному возлюбленному и дала волю Хаус делать все, что только не взбредет в её шизанутый разум. Что все преступления совершала именно Хаус, взяв хозяйку под контроль и руководя поступками Лукреции ди Борха.

-Думаешь, это было не так?

-Я ни разу не видел, чтобы кто-то руководил ею, поэтому не поверил ему... тогда.

-А что ты думаешь об этом сейчас? - Кэш долго сверлил его потемневшим взором.

ГЛАВА XV╤: Мир, в котором вероломство Цезаря побеждает доброту.

Как только мы почувствовали гнев во время спора, мы уже спорим не за истину, а за себя.

Томас Карлейль.

Гнев - это краткая вспышка ненависти, страсть, помрачающая рассудок. И все, что родилось в этом чувстве, рано или поздно бумерангом ударит по нам.

***

24 июня 1497 г. Спустя три дня после того, как тело Хуана выловили со дна Тибра.

-Поклянись, что ты не убивал своего брата! - потребовал папа. - Клянись своей душой, нашей дорогой дочерью и сестрой... и знай, солжешь мне, будешь вечность гореть в аду!

Обвинение, прямо брошенное отцом в лицо Цезарю, привело парня в шок. Ведь он знал, кто повинен в гибели брата, но если укажет на истинного убийцу, разве ему поверят? "Что бы сделала Креция? Думай!" Он шагнул к Родриго, встретился с ним взглядом, прижал руку к груди и заговорил со всей искренностью, на которую был способен:

-Отец, клянусь, что я не убивал брата. И если я лгу, гореть мне вечность в аду! - Казалось, что отец больше всего на свете хотел поверить Цезарю. Сначала ожидание в неизвестности, а затем страшная находка подкосили Борха. Он постоянно повторял, что подрубили ствол их фамильного дерева и теперь того и гляди, все, что он с таким трудом создавал, рухнет под тяжестью грехов Борха; что их окружают одни враги и если они сумели так ловко избавиться от его самого сильного и перспективного сына, убить остальных не составит труда. Если он когда-нибудь узнает правду, это добьет его.

Первым взгляд отвел отец. Он рухнул в кожаное кресло, закрыв лицо трясущейся рукой:

-Спасибо, Господи, - он воздал руку к небесам - Иного бы я не пережил! Я верю тебе. Прости, Цезарь, что усомнился в тебе. Горе сжирает меня изнутри, если я не найду убийц Хуана... то не найду утешения... - он побледнел лицом, надолго замолчав, - Если бы ты сознался, я велел бы четвертовать тебя! Это ждет убийцу, когда я поймаю его...

-Могу себе представить... - От пронзительного взгляда папы Цезарю стало не по себе.

-Нет, не можешь. - По лицу старика потекли слезы - Иди, я должен помолиться о сыне.

***

25 июня 1497 г. Ватикан. Часовня при Соборе Санта Мария дель Пополо.

-Он выглядел настолько ужасно, что наш Папа Александр VI не решился хоронить его в открытом гробу. - послышалось сзади, - Я знаю человека, который видел его...

-Все говорят, что это сделал Цезарь. - мужской шепот совсем близко - Все знают, братья ненавидели друг друга. Теперь все достанется убийце. Какая ирония, не так ли?

Цезарь резко обернулся посмотреть, кто это сказал, но за спиной была масса людей в черном, с поникшими головами и цветами в руках. Эти разговоры шли от всех и сразу. Его безумно злило, что все думали на него, ведь он не убивал! Даже отец поверил ему, что он этого не совершал. Эти глупые сплетники... заткнуть бы им разом все рты!

-То-то сейчас радуется делла Ровере. - снова зашептались за его спиной.

-Ещё бы, его ублюдок убил сына Родриго и теперь займет место наследника Папы.

Цезарь исподволь глянул на убитого горем, поникшего отца, жалея, что не может ни уйти с траурной мессы, ни поотрезать чьи-то злые языки. Он нашел глазами Хофре, на лице которого отражались то отчаянье и ужас, то злорадство и покой.

"Господи, этот дурачок выдаст себя с головой!" - Схватив брата за локоть, Цезарь утащил его из толпы в укромный уголок в выемке стены, где их не могла услышать ни одна живая душа, и, притеснив четырнадцатилетнего брата к стене, зашипел на него:

-Я все знаю! - он ждал, что Хоф вздрогнет, расплачется, но к своему изумлению встретил холодный, самодовольный взгляд в ответ. Куда подевалось плаксивое дитя? - О тебе и Хуане. Я не собираюсь об этом болтать, но... признайся, кто тебя надоумил! Или сам?

-Сам? - Хоффрэ тихо, но крайне зловеще рассмеялся- Ты за кого меня держишь?

-Ты кое-что обронил, пока избавлялся от тела... - Цезарь смотрел на брата в упор, - Твоя вещь у меня. И еще... кое-кто видел, как ты с дружками скидывал Хуана в реку...

-Нет у меня никаких дружков, ты белены объелся? - Хоф оттолкнул брата от себя. - И советую больше эту тему не поднимать. А то, как бы не вышло тебе самому боком.

***

"-Господи, ты хочешь этого или нет? - сердито закричала Креция, когда на очередном повороте Хоффи заупирался, не желая следовать с ними дальше. - Отлично, жди здесь.

-Ты же знаешь, что хочу, - на глаза мальчика навернулись злые слезы, - но ты даже не объяснила, куда мы спешим и зачем. Разве можно такие вещи делать без тщательной подготовки и планирования? Если что-нибудь пойдет не так? Если Хуан все поймет?

-Я планировала это с тех пор, как вернулась к жизни после того, как он меня убил. - Кеси постучала щиколотками по бокам лошади - Возвращайся домой, я всё сделаю сама...

-И ты доверишься посторонним? А если эти ассасины тебя предадут?

-Если отвлекаться на такие мысли, никогда не добьёшься желаемого, Хоффрэ! - на миг выражение лица Лукреции сделалось убийственным, но потом она улыбнулась братику. Внезапно все вокруг погрузилось во Тьму, будто черная туча заволокла полную луну, туман заклубился по земле. На горизонте обозначились две фигуры в черных рясах на огромных гнедых. Их лица скрывали длинные капюшоны. Хоф испуганно сглотнул, глядя, как сестра бесстрашно приближается к ним. Он сморгнул, осознав, что видит выступ серой стены городской ратуши сквозь размытые фигуры наездников. Протерев глаза, он всмотрелся пристальней и ощутил, как липкие щупальца страха холодом сковывают его затылок. Он не мог думать, дышать, двигаться... Ужас парализовал мальчика.

-Не вздумай показывать им, как сильно боишься! - Вернувшись к Хофу, велела Креция, глядя на брата неодобряюще. - Даже на расстоянии я чую мерзкий запах твоего страха!

-Они не люди, - еле слышно выдохнул Хоф, стараясь не смотреть на высокую долговязую фигуру незнакомца в плаще, неспешно приближающуюся к ним. От него исходили волны жестокой ярости, несущие смерть каждому, кто встретится на пути. - Кто они такие?