Пишу и понимаю, что, если скажу ему сейчас что-то более интимное, мы уже не сможем остановиться.

OceanHeart: Почувствовать, насколько ты твердый.

Накручиваю локон волос на указательный палец, нервно покусывая губы в ожидании его ответа.

ADark: Пошалим, малыш?

Всего два слова вызывают горячую волну в моем теле, низ живота сладко ноет, когда я понимаю, что хочу принять его предложение. Продолжить наш флирт, игру бессмысленную, но такую манящую.

Короткое воспоминание об Алексе заставляет меня слегка очнуться от наваждения. Может, именно встреча с Джорданом повлияла на мой ответ, а может, я просто устала от разочарования, которое всегда наступает после нашей «бурной» переписки с Дарком. И боли от того, что его нет рядом. А может, я просто уже настроилась на чтение и хочу поскорее узнать, что же в романе Алекса такого, что даже не читающий человек от нее в восторге.

OceanHeart: Нет. Сегодня я тебе изменяю с новой книгой.

Наспех делаю фотографию планшета с открытой страницей электронной читалки и отправляю снимок Дарку. Ответ приходит с небольшой задержкой.

ADark: Ого. Это серьезно. А вот фотку ты мне зря отправила…

Даже столь невинная фотография получилась довольно откровенной, потому что планшет лежал у меня на коленях.

OceanHeart: Может, отправишь свою.

Окончательно осмелев, пишу я. Проходит пять минут, но Дарк мне не отвечает. Но виной тому не моя дерзкая просьба – он даже не прочитал ее. Ушел куда-то…с моей фотографией…хм…чем, интересно, заниматься?

Надеюсь, про свою твердость он преувеличил. Я вообще сомневаюсь в том, что его действительно заводят наши разговоры. Может быть, изредка.

Даже не знаю…но фотографии он просит, и постоянно, и я никогда не отказываю ему, оставляя в тайне свое лицо…

Пожалуй, то, что Дарк сегодня так внезапно отключился – к лучшему. Иначе бы вместо того, чтобы прочитать роман Алекса, я бы снова ушла в мир грязных фантазий с ним. Только был ли в них смысл? Возможно, наше общение пора заканчивать. Однажды он предлагал мне встретиться, но в тот день у меня был семейный ужин, и при всем своем желании я бы не смогла отвертеться. А больше он и не предлагает, ссылаясь на постоянные командировки.

В любом случае, наши игры – это путь в никуда. Дальше либо реальная встреча, либо полный разрыв всех связей и контактов. Так будет легче. К тому же с сегодняшнего дня мои мысли заняты еще и Алексом. И кажется, сегодня перед тем, как уснуть, я буду думать о РЕАЛЬНОМ человеке и о его романе…

Первые строки романа Алекса Дж сразу заставляют забыть меня о своем интернет-любовнике.

«Можешь забыть меня, но это не значит, что меня не существует» – читаю эпиграф, и мне уже становится не по себе от этой фразы. Слишком уж сильно она подходит к сегодняшнему дню…вы предвидели нашу встречу, мистер Джордан?

О Боже.

Это единственная мысль, которая пульсирует в моих висках до саднящей боли уже спустя полчаса чтения.

Я чувствую себя так, словно автор вспорол мне грудь лезвием и с маниакальной улыбочкой садиста и хищника делает мне операцию на сердце. Без анестезии. Еще и успевает точить инструмент об артерии и дергает их в разные стороны, вызывая в груди такие боли, которых я, слава Богу, в реальной жизни не испытывала…

Еще через час у меня начинают дрожать руки, а по щекам текут реальные слезы, и я яростно откидываю планшет на диван, мечтая сжечь его дотла.

Сердце бешено проламывает ребра. То, что творит герой в романе с девушкой, просто за гранью моего понимания. Это…нет, не то, чтобы отвратительно, ведь я сама пишу о подобном.

Просто…

Все настолько реально, живо и по-настоящему, что я чувствую каждое прикосновение главного героя к ней, на своей коже. Его имя срывается с моих губ. Ее слезы текут из моих глаз, несмотря на то, что мы с ней чертовски разные, и местами я совершенно не понимаю ее. Это он стоит за моей спиной и дышит мне в затылок. Это на моей шее он держит руку и резко сжимает ладонь, время от времени перекрывая кислород.

Я срослась, синхронизировалась, полностью ушла в мир, придуманный автором. Сон наяву, не иначе. И я просто боюсь читать дальше. Боюсь, что будет только хуже и больнее, и они так и не обретут счастья, потому что Алекс явно не из авторов, способных на жалость и сострадание к своим героям. Жизнь имеет их во все мес…простите.

Направляюсь на кухню и выпиваю два стакана воды, и возвращаюсь к чтению, несмотря на глубокую ночь. Тоже мне, хотела выспаться и лечь пораньше. У меня тут такое на руках творится. Вверх, вниз, мертвая петля, и снова взлет, а потом стремительное падение…

То, как Джордан складывает слова в предложения и играет с ними – это музыка души. И эта песня настолько близка мне, что даже кончики пальцев дрожат от восхищения и странного чувства…близости? Наверное, у всех создается подобная иллюзия, потому что в его романе слишком сильно видна его личность и уникальный, свойственный только ему голос.

Я никогда не научусь так писать. Возможно, Алекс поцелован Богом, а может, он и сам Бог пера, а, возможно, я делаю поспешные выводы, и это всего лишь один достойный у него роман? Как бы там ни было, я впечатлена.

Скорее околдована музыкой его слов. Пронзительной, острой, разбивающей внутренности вдребезги, как звуки органа.

Меня не покидает чувство, что с каждой строчкой, сказанной устами автора, я согласна. Не с героями, а со словами самого Алекса, и, если честно, его новый образ проникновенного писателя снова никак не вяжется у меня с теми фотографиями из клубов…

Я уснула с планшетом в обнимку только после того, как дочитала роман до последней строчки. А когда проснулась, поняла, что снова опоздала на пары.

Не знаю, как мне удалось поспать ночью, но очередное дерьмовое утро не заставило себя долго ждать. Разница заключалась только в том, что виной головной боли было не похмелье, а переизбыток мыслей. Я отвёз детей, позвонил Ане, заставив себя извинится за то, что нагрубил вчера. Я не смирился, черт, но надо пытаться наладить мосты и общаться, как цивилизованные люди. Я знаю, как бывают мстительны женщины, и не хочу, чтобы мы были похожи на другие распавшиеся семьи, бесконечно судящиеся и делящие детей. Я готов признать себя полностью и во всем виновным, и принять любые условия. Мне необходимо общение с детьми и их уважение. Конфликты с Анной негативно скажутся и на отношениях с детьми. Вывод напрашивается сам собой. Мне пора начать реально смотреть на жизнь.

На лекциях удается немного отвлечься от мучительных размышлений. Как говорил Олдос Хаксили: «работа ничем, в сущности, не отличается от алкоголя и преследует ту же цель: отвлечься, забыться, а главное, спрятаться от самого себя.» И я с ним совершенно согласен. Если нет возможности нажраться, значит нужно немного поработать.

Провожу пару лекций, потом стоически выдерживаю собрание в кабинете ректора Кевина Райта, где я, по негласному обычаю, становлюсь ключевой обсуждаемой фигурой. Такое ощущение создаётся, что кроме как обо мне на педсоветах поговорить больше не о чем. Черт, я, честно говоря, не понимаю, почему меня до сих пор не уволили. Я не отличаюсь пунктуальностью, часто беру отгулы, не заполняю специальную документацию. В коллективе меня откровенно недолюбливают, считая, что я попал сюда по блату, чтобы просиживать штаны и ни хрена не делать. Студенты меня любят по непонятной причине, но опять же успеваемость по моему предмету оставляет желать лучшего. Райт частенько намекает на мою излишнюю требовательность и принципиальность.

– Студент не может знать все по каждому предмету, который у него в расписании. Джордан, тебе стоит пересмотреть критерии оценивания знаний. В данный момент по твоему предмету самый низкий бал успеваемости со всего потока, – пафосно вещает ректор. Другие участники собрания помалкивают, глядя в свои рабочие планшеты. Мне не стыдно, но я не знаю имен и половины своих коллег и даже по смежным направлениям. Я всегда был здесь белой вороной, но никогда не ощущал дискомфорта. Мне нравится моя обособленность от этих светлейших умов Колумбийского университета.