– Прекрати постоянно дергаться, – шепчет мне Джун, заметив, что я все время поправляю мундир. – Ты нарушаешь требования к ношению формы.

Больше за час я от нее ничего не услышал.

– Ты тоже нервничаешь, – отвечаю я.

Джун несколько секунд колеблется, потом отворачивается. Челюсти у нее сжаты, словно она сдерживается, чтобы не сказать лишнего.

– Я просто пытаюсь тебе помочь, – бормочет она.

Спустя какое-то время я беру и пожимаю ее руку. Она отвечает на мое пожатие.

Наконец мы добираемся до Фараона, посадочного дока, где находится РК «Династия». Рейзор приказывает нам вылезти из машины, ставит по стойке смирно. Только Джун выходит из шеренги, становится рядом с Рейзором и смотрит на одну из боковых улочек. Я время от времени поглядываю на нее.

Секунду спустя из толпы выходит еще один солдат, кивает Рейзору, потом Джун, а та расправляет плечи, пристраивается за солдатом и исчезает в уличной толпе. Вот так: раз – и нет. Я выдыхаю, расстроенный ее неожиданным исчезновением.

Теперь я не увижу ее, пока все не закончится. Если все пройдет гладко. Не смей так думать. Все пройдет гладко.

Мы направляемся внутрь вместе с вереницей вновь прибывших солдат, другие строем выходят из Фараона. Помещение громадное, потолок за главным входом простирается до самой вершины пирамиды и заканчивается вместе с основанием РК «Династия», где я вижу крохотные фигурки, поднимающиеся на борт по лабиринту пандусов и мостков. На каждом уровне по сторонам пирамиды ряды дверей, ведущих в казармы. На каждой стене – бегущая строка с бесконечно бьющими по мозгам данными отлетов и прилетов. Диагональные лифты двигаются вдоль каждого из четырех ребер пирамиды.

Здесь Рейзор оставляет нас. Вот он идет впереди, а через секунду сворачивает в толпу и растворяется в море мундиров. Каэдэ без колебаний продолжает путь, только замедляет шаг, чтобы мы двигались бок о бок. Губы ее едва шевелятся, но голос звучит в моем наушнике с остротой бритвы:

– Рейзор поднимется на борт «Династии» с другими офицерами, но мы не можем идти с военными – нужно будет предъявлять документы. Так что лучше нам проскользнуть незаметно…

Я устремляю взгляд на основание воздухолета, разглядываю карманы и складки по его бокам. Вспоминаю случай, когда я пробрался в стоящий на земле воздухолет и украл две сумки с консервами. Или тот, когда я затопил воздухолет поменьше в Лос-Анджелесском озере, заполнив водой его двигатели. И оба раза проникнуть внутрь незамеченным можно было только одним способом.

– Через мусорные лотки, – шепчу я в свой микрофон.

Каэдэ одобрительно ухмыляется:

– Совет истинного неуловимого.

Мы протискиваемся через толпу и наконец добираемся до лифтовой площадки в одном из углов пирамиды. Здесь мы смешиваемся с небольшой группой, сбившейся у дверей лифта. Каэдэ отключает микрофон, чтобы поболтать со мной, а я тем временем стараюсь не смотреть в глаза другим солдатам. Многие из них моложе, чем я думал, едва ли не мои ровесники, и у некоторых уже тяжелые ранения – металлические конечности, как у меня, дырка на месте уха, рука, изуродованная ожогом. Я поднимаю взгляд на «Династию» и на сей раз смотрю достаточно долго, чтобы заметить отверстия мусорного лотка в боковине корпуса. Если хотим пробраться в воздухолет, нужно действовать быстро.

Скоро подходит лифт. Мы поднимаемся по диагонали – полет, от которого дух захватывает, – потом ждем наверху, пока все не покинут кабину. Выходим последними. Все остальные разбредаются по двум сторонам верхнего холла, который заканчивается пандусами, ведущими в воздухолет.

– Нам предстоит еще один подъем, – говорит Каэдэ.

Она кивает в сторону узенькой лестницы, ведущей к потолку пирамиды. Я тихо разглядываю лестницу. Каэдэ права: лестница ведет в потолок (и, возможно, оттуда на крышу), а он представляет собой лабиринт металлических мостков и путаницу металлических балок. Задняя боковина причаленного воздухолета отбрасывает тень, благодаря которой потолок в том месте погружен в темноту. Если нам удастся спрыгнуть с середины последнего лестничного пролета и подняться до переплетения металлических балок, мы сможем незамеченными подобраться к воздухолету и вскарабкаться по затененной стороне корпуса. Кроме того, вентиляционные ходы довольно сильно шумят, и это вместе с шумами и суетой у основания должно замаскировать все производимые нами звуки.

Надеюсь, моя новая нога выдержит. Я дважды подпрыгиваю на ней – испытываю. Болеть не болит, но я чувствую некоторое давление в том месте, где кожа встречается с металлом, словно одно не полностью срослось с другим. И тем не менее я не могу сдержать улыбку.

– Вот будет развлекуха, – говорю я.

Я почти вернулся в свою родную стихию.

Мы направляемся к погруженной в сумрак лестнице, потом по очереди перепрыгиваем на мостки и перебираемся на балки. Сначала Каэдэ. Забинтованная рука не добавляет ей сноровки, но она все же умудряется надежно ухватиться за балку. Теперь моя очередь. Я без труда перепрыгиваю на перекладину и прячусь в тени. Пока нога работает хорошо. Каэдэ одобрительно смотрит на меня.

– Чувствую себя прекрасно, – шепчу я.

– Я вижу.

Мы двигаемся молча. Мой медальон несколько раз выбивается из-под рубашки, приходится засовывать его обратно. Время от времени я поглядываю вниз или на воздухолет. Посадочная площадка заполнена военными всех рангов, и теперь, когда большая часть предыдущего экипажа «Династии» покинула воздухолет, смена образовала длинные очереди на входных пандусах. Я вижу, что все они проходят быстрый осмотр, проверку документов, экспресс-сканирование. Далеко внизу на площадке перед лифтом собираются новоприбывшие кадеты.

Вдруг я замираю.

– Что случилось? – резко спрашивает Каэдэ.

Я поднимаю палец. Мой взгляд замер на знакомой фигуре, пробирающейся сквозь толпу.

Томас.

Этот деятель проследил наш путь от самого Лос-Анджелеса. Он время от времени останавливается, чтобы задать вопрос вроде бы случайным солдатам. С ним собака такой белизны, что отсюда, с высоты, она светится, точно маяк. Я протираю глаза – уж не галлюцинация ли это? Нет, он здесь. Он протискивается сквозь толпу, держа руку на поясе у пистолета, в другой руке поводок громадной белой овчарки. За ним движется небольшая цепочка солдат. Мои конечности на мгновение немеют, и внезапно перед глазами встают картины: Томас целится из пистолета в мою мать, Томас избивает меня до полусмерти в комнате допросов Баталла-Холла. Видения окрашены в красный цвет.

Каэдэ понимает, что приковало мое внимание, и тоже смотрит вниз. Ее голос возвращает меня к действительности.

– Он приехал за Джун, – шепчет она. – Шевелись.

Я тут же перебираюсь вверх по балкам, хотя все мое тело содрогается.

– Джун? – шепчу я в ответ, чувствуя, как во мне закипает злость. – Так вы, Патриоты, именно его пустили по следу Джун?

– Для этого имелись веские основания.

– Какие же?

Каэдэ нетерпеливо вздыхает:

– Томас ничего с ней не сделает.

Не дергайся, не дергайся, не дергайся. Я заставляю себе двигаться дальше. Теперь у меня нет другого выбора – только довериться Каэдэ. Руки трясутся, и я делаю над собой усилие, чтобы унять дрожь, подавить в себе ненависть. Мне невыносима мысль о том, что Томас дотронется до Джун. Если я не выкину это из головы, то не смогу сосредоточиться ни на чем другом.

Не дергайся.

Внизу под нами патруль Томаса продирается сквозь толпу. Он приближается к лифту.

Мы добираемся до корпуса воздухолета. Со своего места я вижу цепочку солдат – ждут, когда можно будет подняться по пандусу. И тут слышу, как белая овчарка тявкает в первый раз. Теперь Томас со своими людьми стоят на одной из лифтовых площадок. На той же, откуда садились в кабину мы. Теперь собака лает без перерыва, задрав нос к дверям лифта и махая хвостом. Смотри вперед. Шевелись.

Я снова кидаю взгляд вниз: одну руку Томас крепко прижимает к уху – вероятно, у него наушник. Он замирает на минуту, словно пытаясь понять, что услышал. Потом вдруг отдает команду своим людям, и они устремляются прочь от лифта. Назад в толпу солдат.