Монахи были всюду, как воробьи - такие же невзрачно-коричневые и такие же неинтересные взгляду; он соскальзывал с фигур в широких одеяниях. Вот оно, истинное служение - становиться совсем незаметным для мира, но при этом делать для этого мира все, на что способен...
Жаль только для Нээле не могли сделать одного - избавить ее от тревог.
Но, какими бы ни были ночи, дни проходили довольно радостно. Только не для Мухи, страдавшего, что захватчиков победят без него.
- Я бы хоть к обозу войска пристроился, - говорил он.
- Пока в одиночку доберешься до Трех дочерей, будет лето, и, даст Заступница, уже все закончится, - терпеливо отвечала Нээле. Когда беседовали так, обычно чистили какие-нибудь корни, или мыли полы: девушка уже привыкла к маленькому помощнику.
- Можно дойти до Сосновой, - возражал Муха. - Оттуда новобранцы уходят воевать.
- Оттуда тебя точно прогонят. К отряду, который спешит, хвостиком не пристроишься.
Для Нээле эти беседы были чем-то вроде ритуала, подтверждающего храбрость мальчика. Для Мухи - она не знала.
Сейчас закончили нарезать коренья-приправы для супа - монастырским поварам приходилось готовить много. Работали на кухонном дворе, пристроившись у большого стола. Раньше за ним только готовили пищу, а сейчас и кормили беженцев.
Корзина, объемная, оказалась довольно легкой - девушка отослала Муху, решив, что сама донесет.
У порога кухни играли дети, несколько маленьких девочек. Ждали обеда. Одновременно подняли голодные глаза на нее - и снова вернулись к игре. Немудреные куклы, из одетых в лоскуты деревянных чурочек. У Нээле в детстве была похожая, но разряженная, как принцесса - мать постаралась, подбирая ненужные кусочки тканей и расшивая их.
Девочки играли в Небесных красавиц, из тех, что летают на облаках и украшают одежды радугой. Играли, чумазые, в криво залатанных кофтах и юбках не по размеру. Хотя... кто их видел, тех красавиц, на самом деле? Поэты? Они могут воспеть любую невзрачную с виду мелочь так, что станет ясен ее истинный смысл и очарование. Может, девочки эти куда ближе к Небесам, чем придворные прелестницы...
Нээле, задумавшись, чуть не наступила себе на юбку, переступая порог; вовремя успела подхватить подол. Куклы...
Раньше бы, верно, мысль ее ушла в сторону девушек, красоты и нарядов, но сейчас ясно представились небожители, сидящие на облаках, и со смехом двигающие деревянные чурочки, изображающие человечков. Нет, сама Заступница так не играет, и Опорам не до игр, а вот небесные дети, или еще какие-нибудь добрые, но беспечные сущности, рожденные среди бесконечного блага...
У одной из беженок, смуглой неразговорчивой женщины, было необычное прошлое - она в юности служила в лавке аптекаря, который увлекался изобретением лекарств. Женщина плохо умела читать, но память у нее оказалась цепкой. Порой беженка помогала Нээле разбирать корни и травы, и разговорилась понемногу; поведала в числе прочего, как аптекарь давал ей некое зелье, после которого она то ли спала, то ли грезила наяву, но во время этого точно посещала небесные сады. До сих пор помнит нефритовую листву разных оттенков - настоящие каменные пластины, тончайшие, и то, как они звенели-шелестели под ветром. Ветер же в тех садах разноцветный.
Небожителей женщина увидеть не успела: ее хозяина арестовали за какое-то жульничество. Но уверяла, что к зельям дела эти отношения не имели.
Рецепт бывшая служанка запомнила, раньше мечтала снова слетать на Небеса, но сперва не могла достать всё нужное, а потом и не до того стало.
Нужное... не такие уж редкие травы она назвала, у монахов водились и большие редкости.
Нээле в монастырскую кладовую проникнуть могла - к девушке привыкли и особо не глядели, куда она идет.
"Я должна посмотреть, что видно сверху о нашем будущем", - думала она, пока, вздрагивая от каждого шороха, перерывала полки со склянками, горшочками и связанными в пучки корешками. Полагалась больше не на описания женщины, и уж точно не на знания свои, хоть и подучилась немного в монастыре, а на дар, о котором говорил Энори. Если, конечно, он не утерян... и если он был.
Нужные травки и корешки поманили - словно золотистой росой спрыснули их, и руке тепло, когда мимо проводишь.
На вкус отвар оказался довольно горьким, будто жуешь еловые почки и закусываешь ивовой корой. Девушка сомневалась, правильно ли сготовила зелье, но спрашивать беженку побоялась. Если что-то пойдет не так, сама Нээле и ответит, а у женщины дети.
Выпить отвар залпом не получалось. Морщилась, прихлебывала, когда прибежал Муха. Что-то возбужденно заговорил, но очень уж громко, а в голове зазвенело. Нээле вяло отмахнулась - хорошо, иди, мол. Потом... Удивилась немного, когда мальчишка кинулся к ней обниматься, но решила назавтра его расспросить подробней, что все же случилось, а то очень хочется спать.
Не заметила, как сомкнулись глаза.
Перед ней снова было плато с травой. Никаких нефритовых деревьев - только поле и ветер. Среди травы стояли игрушки - сперва девушке показалось, что это виденные недавно чурбачки-куклы, но нет: на них были вырезаны знаки Опор. Да это они сами, грубо сделанные, но узнаваемые! Вот Бык с четырьмя рогами, вот Черепаха, стоящая на задних ногах... да, все пять Опор тут. И вроде не деревянные они, а глиняные - не успела как следует рассмотреть, послышался детский смех. Оглянулась - а никого, только ветер шевелит траву.
- Ищи меня! - крикнул кто-то, но не ей.
На плато дети играли в прятки: смеялись, бегали. Нээле не видела никого, только слышала голоса, и порой кто-то проносился мимо нее, почти касаясь.
Она обернулась к Опорам, те по-прежнему стояли среди травы, но немного иначе, будто кто передвинул. Теперь нарушен был ровный круг, фигурка-Ахэрээну сдвинулась к центру, а Бык слегка завалился на бок.
Снова кто-то пробежал, засмеялся. Стало немного жутко. Одна, трава, ветер - и невидимые дети... да дети ли?
Нээле потянулась было, поправить фигурку, но не смогла шевельнуться.
- Неизвестно, что было в чашке, - говорил пожилой монах, местный лекарь. - Неразумная дочь уничтожила все остатки растений, которые приготовила.
- Возможно ли что-то сделать, ученый брат? - спрашивал помощник настоятеля.
- Она спит второй день... ее душа далеко. Остается молиться и надеяться, что она захочет рассказать, что видела, и вернется.
- Эта девушка всегда была странной, - помощник настоятеля глядел в окно, стоя у кровати Нээле, а пальцы привычно перебирали глиняные бусы на поясе. - Есть люди, которым Небеса не дают жить спокойно, как весна и осень велят перелетным птицам лететь.
- И от брата Унно вестей никаких, - вздохнул лекарь. - Может, если проснется девушка, расскажет о нем...
Перевел взгляд на лавку, на которой стояла чашка; запах горького зелья почти уже выветрился. А по лицу спящей неясно было, снится ли ей хоть что-то. Лицо белое-белое, и дыхание еле заметно.
Поздно хватился служитель при хранилище трав; пока распутали, что к чему и кто кого видел...
**
Мохнатые лошадки, привыкшие к горным тропам, осторожно переставляли копыта, порой фыркали, вдыхая влажный туманный воздух. Вэй-Ши и его подручным, отважным в родных горах и в долине Трех Дочерей, тут было не по себе. Разумеется, у них и помимо Энори были проводники - двое неприметных мужчин, давно выдававшие себя за местных, но все равно - нехорошие это были горы, опасные. А сейчас, когда все таяло, пласты глины сползали по склонам, когда на свободу устремились горные речушки, вести отряд было просто безумием.
