— Господин барон, я не знаю, может случиться и так, что эта информация уже устарела, но все же не могу не сообщить об этом, — возмущенным голосом сказал Квенти, едва сдерживая собственные эмоции. — Я всего лишь несколько часов назад прибыл в ставку графа, и застал здесь этого мерзавца Вассария. В настоящий момент он находится в ставке в открытую, но не в качестве пленника. Как мне объяснили, граф признал его вассалитет, и в настоящее время проводится объединение сил обоих союзов… — изображение мигнуло, когда Эдвард метнул бокал с вином прямо в голограмму, не зная, как еще дать выход эмоциональной вспышке. Бокал разбился об стену, оставляя растекающееся красное пятно, а Эдвард со злостью ударил по подлокотнику дивана. Естественно, запись на это никакого внимания не обратила и, на секунду сбившись, вернула нормальное изображение, продолжив воспроизведение, — Вассарий Гельский, барон! Вассарий сейчас выступает как равноправный член совета при графе, осмеливаясь даже давать советы. Однако я не вижу возле него его дядю. Мои разведчики уже докладывали о том, что герцог Хлейтский оказывает на него очень большое влияние, но, думаю, вы и сами это знаете… Прошу меня простить, барон, — даже через голограмму чувствовалось как разозлен и обескуражен юноша, — но я искренне возмущен тем, что этот человек находится сейчас в ставке. После всего, что произошло, после… после гибели отца и вашей клятвы, это… это просто не имеет названия! Граф Фларский уверяет в том, что это политическая необходимость, но я не знаю, что делать и нужно ли что-нибудь предпринимать. Барон, я искренне надеюсь, что вы сможете разобраться в ситуации и посоветуете, как следует поступать мне… и вам. Квенти поклонился и голограмма свернулась.
— Повесить его следует! — прорычал Эдвард, хотя Квенти все равно не мог его услышать, а адъютант оставался безучастным. — Граф слишком увлекся своей политикой и не понимает, что сам себе копает яму! Чего он ждет от человека, который согласился на вассалитет лишь ради спасения собственной шкуры? Верности?! — сама мысль об этом была ему настолько противна, что не хватало сил сдерживаться. — Можешь быть свободен! Будешь нужен, вызову! — киборг никак не отреагировал на вспышку гнева хозяина, поклонился и вышел.
— Граф ищет союзников для войны с Саальтом, — когда дверь закрылась, Эдвард услышал голос Миривиль, до этого тихо сидевшей на кровати, завернувшись в накидку, — он не уверен, что его собственных сил хватит, чтобы остановить врага, потому и соглашается даже на столь сомнительные и шаткие союзы… совсем как наш, — она усмехнулась кончиками губ.
— Саальт! — протянул Эдвард чуть ли не в отчаянии. — Он смешал все карты, и я уже не понимаю, как следует поступать. Рассуждая логически, графа можно понять — привлечь союзников Вассария его собственным именем гораздо проще, чем заставлять их приносить клятву верности новому сюзерену, но… Святое Небо! Этот человек повесил барона Карийского просто потому, что захотел! У него нет ни чести, ни принципов, и готов на все… Вассарий предаст Дэлая так же легко, как и поклялся ему в верности… И потом… — он даже поднялся, спокойно сидеть на одном месте был больше не в состоянии, — Дэлаю отлично известно о той клятве, что я принес. И он все равно поступает подобным образом без моего ведома…
— И что из этого следует? — поинтересовалась Миривиль тихим голосом, словно пытаясь подтолкнуть Эдварда к очевидному ответу. Он тщетно пытался успокоиться и принять правильное решение в очень неоднозначной ситуации. Точным оставался пока что лишь тот факт, что отказываться от своей клятвы тристанский барон не собирался. Его любовница, стоило им опять остаться вдвоем, оставила кровать и, тихонько шлепая по полу босыми ногами, подошла к Эдварду и нежно прижалась к его спине, — Может ли оказаться так, что Делай не считается с твоим мнением? Все-таки из вас двоих претендентом на престол является он, и когда… если станет королем, значение будет иметь только его слово.
— Дэлай политик, — кивнул Эдвард позволив себе улыбнуться, когда она, поцеловав его между лопаток, стащила с него халат. — Если есть возможность пойти мирным путем, он старается выбрать именно этот путь. Однако, думаю, ему хорошо известно, что бывает, когда начинаешь игнорировать своих союзников…
— И что бывает в таких случаях? — воркующий голос Миривиль стал еще тише. — Может ли в таких случаях союзник превратиться во врага? Чью сторону выберет граф, когда ты потребуешь ответа? Того, кто имеет свое мнение, или того, кто стелется перед ним и полностью от него зависим?
— А кто сказал, что меня интересует, чью сторону выберет граф? — Эдвард повернулся к ней лицом. — Я выполняю клятву, данную совершенно другому человеку. Спасти Рейнсвальд, а для кого именно, мне уже не столь важно. Пусть новым королем станет хоть розмийский наследник, — он подтолкнул невольницу к кровати, она опустилась на нее и, продолжая следить за ним томным взглядом, медленно развела в стороны полы пеньюара. — Пусть Вассарий довольствуется своей ролью подстилки. Если Дэлай не согласится отдать его, то… думаю, я сам возьму причитающееся, — плотоядно усмехнулся Эдвард, сделав шаг к кровати, но его остановила вытянутая женская ножка, ткнувшаяся чуть ниже груди.
— Думаешь, сам ты сможешь? — улыбнулась Миривиль. — Дэлай уже сейчас собирает вокруг себя тех, кто станет ему опорой в будущем. Такие, как Вассарий, отлично понимают, что их ждет, если сюзерена не станет. Никто не сможет их защитить… от тебя. И потому будут держаться за него …
— Будь ты мужчиной, из тебя бы вышел отличный политик, — усмехнулся Эдвард, отталкивая ее ножку и нависая сверху. — Сейчас даже среди дворян не так много людей, способных понять все происходящее. В большинстве своем они лишь безвольные куклы, которых дергают за ниточки …
— А кто тогда ты? — она задорно улыбнулась и оттолкнула любовника, перевернув его на спину и забравшись на него сверху. — Кем будет тристанский барон? Куклой? Или кукловодом?
— Все мы дергаем за ниточки, — усмехнулся Эдвард, глядя на девушку снизу вверх, — и ты одна из таких ниточек…
— Хочешь вернуть меня к отцу? — девушка наклонилась к нему так низко, что почти касалась своим лбом его лба. — В обмен на его верность? Он вложил в Розмийского претендента слишком много средств, чтобы легко согласиться променять все на жизнь родной дочери. Не ты ли говорил, что эмоциям нет места в политике? И потом, с ним рядом все равно остается мой брат, которому уготована роль преемника…
— Это мы и узнаем, — усмехнулся Эдвард. — Я отправил посла к твоему отцу с предложением сменить свои взгляды в обмен на твою жизнь и свободу. Посмотрим, насколько он ценит своих детей на самом деле.
— А скучать не будешь? — девушка коснулась его губами. — Ведь что бы он ни выбрал, это означает, что нам придется расстаться…
— Что бы он ни выбрал, — ответил Эдвард, прижимая ее к себе, — Тоскарийский граф мне нужен только для того, чтобы использовать его армии. Если он откажется, то его жизнь для меня уже не будет иметь цены. Я думаю, ты умная девочка и тебе не нужно объяснять, что будет дальше?
— Гористары, Тоскария и Тристан в руках одного человека, — Миривиль даже не думала вырываться, преданными глазами глядя на своего любовника. — С тобой будут считаться не только претенденты на престол, но и сами короли. Если, конечно, ты захочешь их возвести на престол…
Эдвард улыбнулся. Подобные мысли возбуждали.
***
Розмийский берег горел, череда пожаров и огненных вспышек простиралась в темноте насколько хватала глаз, и не нужна была усиленная оптика. чтобы разглядеть прибрежную полосу, превратившуюся в сплошное поле боя. Войска защитников оказались смяты и отброшены, от укреплений остались лишь только изрешеченные многочасовыми обстрелами развалины, а безуспешные попытки контратак приводили к еще большим потерям. Войска Саальта, закрепившись на нескольких плацдармах, обеспечили возможность высадки основных военных частей. В бой вступили массированные бронетанковые и артиллерийские части, обеспечив количественный и качественный перевес над силами обороны, и подавили сопротивление прибрежных гарнизонов.
