Дальше, в ближнем тылу, находился прежде гражданский порт, устроенный в глубоком ущелье, напоминавшем взорвавшийся кратер давно уснувшего вулкана, где швартовались небольшие военные корабли. Среди них был один, прибывший из центральных регионов феода, внешним видом и обводами отличающийся от всех прочих. Он стоял на выделенном причале и строго охранялся гвардейским отрядом, не пропускавшим без специального разрешения даже офицеров с высшим уровнем допуска. Солдаты поговаривали, что на нем на фронт прибыл либо сам граф, либо один из его приближенных, но эта явно очень важная особа на людях так ни разу и не показалась.
Дайрих Тоскарийский прибыл на фронт для того, чтобы лично встретиться с саальтским представителем под прикрытием боевых действий. Связь в нынешних условиях была слишком ненадежным способом вести важные переговоры. Разведка обеих сторон вела активную и умелую работу по перехвату и расшифровке сообщений из эфира и наверняка засекла бы канал связи. Это привело бы к утечке информации и совершенно ненужной обеим сторонам огласке.
Только ни к назначенному времени, ни через двое суток саальтец на месте встречи не появился, и граф начал волноваться. Не было никаких сообщений о переносе или отмене переговоров, не поступало никаких новых сообщений от Эрсора, которые могли бы объяснить такое поведение саальтского короля. Больше всего на свете Дайрих не любил находиться в таком подвешенном состоянии, когда приходилось ждать, не имея возможности повлиять на ситуацию.
Гостевые помещения в жилом блоке порта, где ему пришлось остановиться, не могли даже сравниться с тем, к чему он привык, но все же имели необходимый минимум бытовых удобств. Поэтому он мог мириться с фактом проживания здесь еще какое-то время. Гораздо больше волновала напряженность вокруг него и неожиданное молчание Саальта, наверняка связанное с фактом бунта его сына. Ни сам наследник, ни назначенные генералы не смогли справиться с ситуацией, и на самом деле граф уже успел пожалеть, что решил рискнуть, будучи неуверенным в позиции сына. С другой стороны, нет худа без добра и таким образом он избавился от остатков явной оппозиции в собственных рядах, а об остальных возможных недовольных можно было не беспокоиться. Нужно было только устранить недопонимание, возникшее после этого бунта, но саальтский представитель все еще не появлялся.
— Известите меня, как только ситуация изменится, — велел он офицеру разведки, и тот, поклонившись, вышел из зала, оставив графа одного наедине с собственными мыслями и тревогами. Закурив, Дайрих подошел к окну и, увидев в нем своё отражение, усмехнулся. Он уже несколько лет не курил, но в последнее время в условиях постоянной нервотрепки все чаще требовалась какая-то разрядка. Стряхнув с сигары пепел, граф покачал головой, удивляясь тому, сколько всего изменилось за последнее время. Гражданская война, интервенция, предательство союзников, гибель сына и появление нового наследника, которому предстояло передать феод.
Глубоко затянувшись и расслабившись, стараясь запомнить слегка щекочущее ощущение крепкой горечи табачного дыма в горле, граф Тоскарийский решил поинтересоваться, как обстоят дела у его нового наследника. Своих бастардов в большинстве своем он знал и следил за их судьбой, понимая, что единственный наследник в неспокойном рейнсвальдском обществе не слишком надежное вложение сил и средств. Аррон был признан самым перспективным из них и достойным законного родового имени Тоскарии. К моменту, когда ему сообщили о близком кровном родстве с графом, молодой человек с отличием закончил обучение в военном училище и ожидал распределения в кадровые войска графства. Дайрих лично с ним встретился, чтобы окончательно сломить вполне ожидаемое недоверие и непонимание, но новый наследник не разочаровал своего отца, честно приняв и даже поняв, почему от него прежде скрывали его происхождение. Равно как Аррон поверил и в душещипательную историю об убитом горем отце, потерявшем сына, но вынужденном кому-то все-таки оставить свое родовое имя, феод и состояние. Дайрих был уверен, что сможет сделать из него отличного и послушного преемника.
Конечно, граф привез нового наследника с собой, чтобы тот начал вникать в особенности хитросплетений рейнсвальдской политики в условиях максимально приближенных к реальности, чтобы двойственность бывших в хождении понятий — обычная практика, когда реальные действия отличались от слов — не стала для юноши шоком. Спустившись этажом ниже, Дайрих заметил пробивающийся сквозь щель в двери тонкий лучик света. Несмотря на поздний час, Аррон не спал, вероятно, опять занятый чтением.
— Аррон, к тебе можно? — нажав на кнопку открытия двери, он заглянул внутрь, но никого в первой комнате не обнаружил. Внешне все выглядело спокойно — включенный планшет лежал на журнальном столике, подушки дивана быди примяты, словно встали с них совсем недавно — но шестое чувство почти сразу подсказало, что здесь что-то не так, хотя причин для беспокойства вроде бы не было. Убедившись, что шпага легко выходит из ножен, граф вышел на середину комнаты, оглядываясь по сторонам, и позвал уже громче: — Аррон, ты здесь?
— Вы не его ищете, граф? — голос, который Дайрих предпочел бы никогда в своей жизни не слышать, заставил вздрогнуть и резко обернуться, схватившись за эфес шпаги. У дверей, прислонившись плечом к косяку, стоял Стивки собственной персоной в форме тоскарийского офицера с улыбкой палача, трепетно влюбленного в свою работу, и держал за волосы отрезанную голову, к его ногам с места среза еще капала кровь. Граф увидел молодое лицо, перекошенное предсмертной гримасой боли с вывалившимся из открытого рта языком и ощутил неприятную смесь гнева и паники, заставившую судорожно сглотнуть и сжать кулаки. Размахнувшись, Стивки кинул голову графу под ноги. — А вы быстро нашли замену своему сыну. Думаю, господин Келвин вряд ли бы это оценил. В отличие от вас, семейные узы и верность семье для него много значили.
— Как ты нашел меня? — едва разлепляя моментально пересохшие губы, поинтересовался граф, спешно пытаясь найти способ вырваться. Он был неплохим мечником, но не настолько, чтобы драться со Стивки, по праву считавшимся одним из лучших бойцов во всем феоде.
— Признаться, это было нелегко, — заходя внутрь и закрывая за собой дверь, ответил наемник, — и если бы я не изучил вас так хорошо, у меня ничего не вышло бы. Только вот… я достаточно долго прослужил в тоскарийских войсках, чтобы научиться понимать тактику ваших командиров. То, что происходило на вашем участке линии фронта с Саальтом больше напоминало фарс, чем боевые действия, что наводило на определенные мысли. А несколько ваших и саальтских штабных офицеров, с которыми я поговорил, — с этим словами Стивки с хрустом размял пальцы, — развеяли остатки моих сомнений. Договориться с Саальтом? Граф, это еще более низко, чем прикормить саальтского наемника, сделав из него цепного пса. После этого мне оставалось только найти место, где вы могли бы встретиться с человеком Аллирда. В том, что вы прибудете лично, я не сомневался, слишком уж вы не доверяете собственным вассалам. Спокойный участок фронта поблизости от безопасного порта с охраной в количестве, гораздо большем необходимого… Таких мест было несколько, пришлось бы проверять каждое, но потом до меня дошло, что вам нужен новый наследник взамен преданного вами Келвина. Его отследить оказалось гораздо легче, чем вас. Особенно, после официального признания. Все совпало, поэтому я практически не сомневался, что найду вас здесь. Боялся только, что сбежите вы раньше…
— Мне всегда нравилось твое аналитическое мышление, — сухим голосом сказал Дайрих, отходя назад, пока сам Стивки подходил к нему, шаг в шаг, сохраняя прежнее расстояние, — благодаря ему из тебя получился столь успешный офицер.
— А мне не нравилось, что вы так легко играете человеческими жизнями, не видя в них ничего, кроме пешек на своей доске, — честно ответил Стивки, пожав плечами, — мне не нравилось, как вы легко даете клятвы и потом столь же легко их нарушаете. Как обманываете людей, давая им надежду, а потом сами же вытираете об о них свои сапоги. Меня всегда раздражала ваша трусость и желание провернуть свои грязные дела чужими руками. Еще до начала этой войны я уже мечтал о том, как сниму с вас кожу. Как буду вслушиваться в ваши крики, разделывая на части, — уже прохрипел он, оскалившись.
