Герцог захрипел и привалился спиной к обломкам шагохода, еще горячим от плазменного пламени взорванного движка, чувствуя, как кровь постепенно заполняет легкие с каждым новым вздохом. Бой кипел совсем рядом, но он уже не обращал на это внимания. Поврежденный нейроинтерфейс пульсировал болью в голове, мешая сосредоточится и пытаясь вытащить из опустошенной системы жизнеобеспечения хоть что-то, пытаясь удержать его в сознании, слишком большие повреждения организма не позволяли его отключить, только заблокировать часть нервных узлов.

— Высота три пять восемь один, — трудом настроившись на офицерскую частоту, герцог Асский попытался пробиться на штабной канал, надеясь, что хотя бы один из спутников сможет зафиксировать его сигнал. — Вызываю штаб командования. Повторяю, вызываю штаб командования. — Глаза закрывались против воли, требовались усилия, чтобы удержать быстро тяжелеющие веки…

— Штаб… командования… слышим вас. Герцог… вы? — с помехами, едва пробиваясь, но сигнал все-таки доходил.

— Наводитесь на мой сигнал, буду держать частоту открытой столько, сколько смогу, — сказал герцог сразу, как услышал ответ, — Повторяю, наводите на мой сигнал ракеты «Дротик». Мы в самом центре вражеских построений. Наводите ракеты…

Координаты были определены, команды отданы, а сигнал достаточно четкий для того, чтобы компьютерные мозги ракет сумели на него отреагировать. Системы противовоздушной обороны, предназначенные для перехвата подобных сюрпризов со стороны противника, существовали у каждой армии, но, имея четкие координаты, «Дротики», разрабатываемые как ракеты стратегического назначения, имели шанс прорваться. Нужен был массовый запуск, потому что большая часть будет перехвачена зенитными орудиями и истребителями, какие-то неизбежно сойдут с курса, но даже если пара ракет сумеет прорваться, этого будет достаточно, чтобы нанести серьезный удар по Саальту.

Понимая, что добавить еще что-то к уже сделанному он уже не сможет, герцог не без труда отсоединил шлем и стащил его с головы. Все органы чувств в ту же секунду были одновременно оглушены и шокированы гулом и грохотом жестокого боя в раскаленном воздухе, зараженном радиацией. Кислорода в нем уже почти не оставалось, так что легкие обожгло огнем, не получалось даже вдохнуть, но герцог уже не обращал внимания на эти мелочи.

— Так вот каков воздух Рейнсвальда, — смог он прохрипеть, поднимая глаза к бездушному черному небу, равнодушно взиравшему со своей высоты на копошения людей внизу, — воздух дома…

Он даже успел заметить стремительно несущуюся, казалось, прямо на него светлую точку за секунду до того, как мир вокруг вспыхнул ослепительно ярким белым светом. Термодерный взрыв мощностью в тридцать тысяч стандартных единиц на доли секунды разорвал черноту неба над островом, поднявшись над его поверхностью настоящим солнцем. И это, как показалось уже ослепшему от вспышки, но еще не успевшему осознать собственную слепоту герцогу, было прекрасно.

В следующий миг взрывная волна накрыла плато, смертельным вихрем сметая все, выдирая из толщи скальных пород огромные глыбы, тут же сгорающие в ядерном огне. Тело герцога испепелило вместе с доспехом, обратив в тут же развеянную пыль, но мощный ядерный взрыв накрыл порядки саальтских сил, подбрасывая в воздух тяжелые штурмовые танки как бумажные обрывки.

На несколько секунд мир полностью изменился, превратившись в хаос огня и пламени, пока все выше в небо поднимался огромный гриб раскаленного дыма и пыли, поднятых ядерным взрывом.

***

Стивки разочарованно смотрел на разрушенный город, обороной которого недавно командовал. Глядя, как через него сплошным потоком двигаются саальтские войска, командор не мог не думать о тысячах и тысячах тех, кто впустую отдал свои жизни, защищая это место. Глупая и бессмысленная война, развязанная столь же глупыми феодалами из-за собственных мелочных интересов. Она не началась бы если бы люди были чуточку умнее, но каждый раз они умудрялись доказывать командору, что глупость человеческая не имеет границ.

Еще недавно на этой высоте, с которой отлично просматривались западные городские ворота, разместился патруль Саальта, но для группы Стивки эти солдаты не были достойными противниками. Сильно потерявшие в численности после последних событий, его товарищи все же оставались одними из лучших бойцов известного пространства. Так что сейчас никто не мешал ему думать о своем, глядя на разрушенный и захваченный Кастерфакт, где продолжали бушевать отлично заметные в тепловизор пожары.

— Все вы одинаковые… — сказал он сам себе, — и я должен стать таким же. Стать одним из вас, чтобы понять… понять, как вас можно уничтожить раз и навсегда… Все парни, наша следующая цель Хвост Дракона! Взлетаем! — повернулся он к своим подчиненным, махнув рукой над головой. — У нас еще много работы!

========== Глава 15. Слово феодала ==========

Глава 15. Слово феодала

Путь чести иногда бывает грязным.

Генрих Гейне

— Удачной посадки! — пожелал голос диспетчера по радио, когда транспортный шаттл, гудя двигателями, медленно вылетел из ангара крейсера и, постепенно набирая скорость, устремился к стоящему на горном склоне замку. Екидехия была древней цитаделью, городом-крепостью, построенной на заре колонизации Рейнсвальда человечеством. Тогда горные племена местных аборигенов еще были угрозой колонистам, и Екидехия стала форпостом человечества в этих извилистых и изрезанных ущельями горных отрогах. После того, как племена были уничтожены, а Рейнсвальд окончательно подчинен и зачищен, Екидехия утратила свою прежнюю значимость, оказавшись вдалеке от крупных торговых маршрутов и оживленных скоростных трасс. Выдержавшая несколько налетов и осад крепость с высокими стенами и неприступными бастионами внезапно стала никому не нужна, лишь небольшой гористарский гарнизон, расквартированный здесь, не давал ей окончательно прийти в упадок. С началом гражданской войны и развалом Гористарского феода ситуация резко изменилась. Несколько соперничающих вассалов объявили о своих претензиях на замок и земли вокруг него, но несмотря на множество сломанных вокруг него дипломатических и реальных копий, он так и не перешел под контроль ни одной из армий, де-юре оставшись во владениях Гористара, а де-факто сохранив нейтралитет. Поэтому, когда пришли известия о том, что тристанский барон готов созвать Совет вассалов для церемонии вступления в права нового гористарского графа, местом общей встречи и была назначена эта крепость.

Де Семпри, глядя в иллюминатор шаттла на приближающуюся крепость, хоть и старался выглядеть спокойно, но все же сильно нервничал, вспоминая, каких усилий ему стоило собрать этот Совет. У Гористарских вассалов накопилось слишком много взаимных обид и недоверие достигло той точки, что на это предложение могли согласиться не все. К тому же, ни для кого не было секретом то, что младенец-граф и его мать находятся в тристанском плену, и значит, барон соперничающего феода будет использовать их в первую очередь в своих интересах. И все же, возможность вновь объединить феод, просто забыв обо всех противоречиях и без поиска виновных, была слишком заманчива, чтобы главы фракций не согласились. Однако сейчас самого тристанского барона, которому одному точно известно, что необходимо делать, с ними не было. Он срочно покинул делегацию и отправился к Камским верфям, где неожиданно активизировался саальтский флот. Вместо него представлять тристанский феод остался, сир Де Коль, один из вассалов этого дворянского Дома, представитель древнего рода, служившего ему верой и правдой на протяжении многих поколений, так что нет ничего удивительного в том, что Эдвард ему доверял.

Этот человек — достигший расцвета высокий и мускулистый мужчина, с волевым лицом, на котором самыми заметными чертами были большие усы, переходившие в маленькую бородку, и густые кустистые брови, выжженные излучением до пепельного цвета — оставался строгим и серьезным на протяжении всего перелета, точно следуя оставленным бароном инструкциям. И рядом с ним Де Семпри начинал чувствовать себя неуютно, особенно наблюдая, как внимательно Де Коль следит за графиней и ее ребенком. Его забота больше напоминала обязательную роль вынужденного тюремщика, в ней не чувствовалось тепла и участия, заметных в моменты, когда Эдвард сам разговаривал с леди Миривиль. Де Коль оставался протокольно вежлив и холоден как камень.