В этот раз Михаэль не будет столь наивен, чтобы надеяться на простой бой с Эдвардом и его союзниками, и рассчитывать приходилось не только на возможную победу, но и на поражение, которое теперь выглядит не настолько уж нереальным. В Хордехольде он не станет задерживаться надолго, достаточно организовать штаб обороны и раздать приказы о подготовке города к возможной осаде, после чего можно двигаться дальше. Старая столица графства, где теперь заново формируются органы управления, станет центром мобилизации и формирования новых полков, которые затем будут брошены в бой на врага. По общим планам, отчетностью по которым он занимался еще тогда, когда был жив старый граф Гористар, при всеобщей мобилизации графство могло в течение только первых пяти месяцев выставить, полностью снаряженных и оснащенных, более десяти миллионов солдат и дроидов, при поддержке тяжелой техники и флота. С такими силами он точно сможет вернуть Мыс Харкии рано или поздно. Нельзя позволять врагам хозяйничать в его родном доме.
========== Глава 8. Сила и месть. ==========
Глава 8. Сила и месть.
Месть — это удовлетворение чувства чести, как бы извращенно, преступно или болезненно это чувство подчас ни проявлялось.
Йохан Хёйзинга
Тристанский замок с самого своего основания расширялся, перестраиваясь, достраиваясь и получая новые сектора. Высокие крепостные стены захватывали все больше территории, поднимались все выше в небо высокие башни. Все больше места уходило под защитные купола внутренних дворов, постепенно обраставших новыми и новыми шпилями оборонительных башен и грубых четырехугольников башен универсальной защиты, ощетинившихся орудиями и ракетными установками. Глядя на это величие, невольно можно забыть, что внизу, под фундаментами грандиозных оборонительных систем и жилых комплексов, находится не меньшая по размерам структура, вгрызшаяся глубоко в толщу породы Рейнсвальда, разделенная на множество самостоятельных секций, ангаров, комплексов и им подобных помещений.
В закрытых внутренних доках, спрятанных внутри естественных пустот острова, стояли на приколе, проходили ремонты или профилактические проверки корабли охранного флота, под каменными сводами закрытых ангаров стояли сотни боевых машин, от легких установок легкой кавалерии до сверхтяжелых танков «Викинг». В не меньших по размерам складах ожидали своего часа миллионы единиц стрелкового оружия, сотни тысяч тонн боеприпасов и снаряжения, гигантские стратегические ракеты со смертоносными боеголовками, способные уничтожить половину острова. Еще глубже, скрытые от посторонних глаз, работали научно-исследовательские центры, проводились запрещенные эксперименты и никогда больше не выходящие из своих лабораторий ученые толкали вперед технический прогресс бароната, слишком засекреченные, чтобы жить, но и слишком важные, чтобы умереть.
Немногие знали так же и о тюремных блоках, предназначенных для особо важных пленников, чьи жизни еще могли пригодиться баронату, но о чьем существовании никто не должен был больше знать. Глубоко спрятанные в толще земли низкие и длинные коридоры, с одинаковыми комнатками пять на пять метров, где за тяжелыми стальными решетками и прикрывающими их силовыми полями продолжали свое существование враги бароната. Их жизни еще могли оказаться полезны, и их знания нужны для баронов или планов, или же просто те, кого нельзя убивать, но нельзя и оставлять на свободе. Весь их мир ограничивался теперь пластитековыми стенами и единственной лампочкой под потолком, а так же той частью коридора, что можно увидеть из-за решетки, где каждые три часа проходит дежурный дроид, цокая по каменному полу металлическими ступнями. В той еде, какой их кормили, кроме всех необходимых для жизни питательных элементов находились наркотики, замедляющие мышление и восприятие, чтобы люди не сходили с ума, запертые в одном и том же месте. Так что многие просто целыми днями сидели в углу своей небольшой камеры и глядели в коридор, отсчитывая количество проходов стражника, хоть таким образом еще не теряясь во времени. Некоторые все равно постепенно начинали впадать в безумие, пытаясь вырваться или покончить жизнь самоубийством, но тогда просто увеличивали дозу наркотиков в пище и поставляемом в камеры воздухе, и пленники успокаивались, с беспричинной улыбкой теряя последние остатки рассудка.
В такую камеру угодил и Тарваил Гористар, все-таки выживший в сражении под крепостными стенами Тристанского замка, первый за последние несколько столетий захватчик, пришедший с оружием в руках на земли феода. Проигравший, но все равно не сломленный, хотя теперь его жизнь вряд ли можно было называть счастливой, равно как и называть везением его выживание. Он не помнил, почему остался жив, последним, что отпечаталось в памяти, были тристанские солдаты, наносящие по нему все новые и новые удары, но, видимо, так до конца и не добившие. Может быть, его опознали по командирской комплектации боевого костюма, а может, просто забрали в плен и определили, кем является на самом деле только на сортировочном этапе. В принципе, вариантов много, и не было никакого смысла пытаться понять, каким именно оказался здесь, но мысли Тарваила никак не могли успокоиться. Он должен был думать, просто обязан, если не хотел сойти с ума и превратиться в один из тех безвольных овощей, существовавших в других камерах. Жизнью назвать то, как они проводили день за днем в этих катакомбах, считая шаги охранника, язык не поворачивался, но, повторять их участь Тарваил не собирался, слишком верил в себя. Его еще не сломали, и тот стальной стержень, удерживавший его гордость, оставался на месте, и пока еще его голову не покинули мысли о побеге.
Конечно, они посещают каждого, кто сюда попадал и понимал, что ничего больше в его жизни не изменится, останутся только эти стены, яркий свет лапочки, шаги охранника и безвкусный питательный суп в пластиковой миске, три раза в сутки появлявшийся из небольшой дверцы в стене. Только из таких камер сбежать невозможно, просто некуда, остается лишь смириться со своей участью, либо же постепенно сходить с ума в бесплодных попытках найти несуществующий выход.
- Эй! Я требую немедленно вызвать ко мне барона Тристанского! Я из дворянского рода! Я Гористар, мать вашу, и так просто с рук вам это не сойдет! – с внезапно накатившимся на него приступом бешенства Тарваил в очередной раз вцепился в решетку, криками пытаясь привлечь к себе внимание стражников, обязанных реагировать на подобные буйства пленников. Дроид не подошел, и сколько бы ни кричал в пустоту, разрывая своими легкими застоявшийся здесь воздух, так и не пришел ни к какому очевидному результату. Только несколько ближайших пленников лениво подняли головы, пытаясь понять, откуда же исходит шум, но быстро потеряли интерес, сообразив, что это всего лишь новенький буйствует. Все рано или поздно успокаиваются, становясь такими же безвольными и беспомощными, окончательно отчаявшимися и отказавшимися от прежней жизни.
- Я Гористар! – почти заплакал Тарваил, сползая по решетке и в бессилии стуча по ней кулаками, рискуя разбить их в кровь. Давно уже не чувствовал страх, но сейчас это ощущение захватило его с головой, захлестывая сознание и сбивая с мыслей. Ни мутанты, ни монстры, ни живые люди не могли вселить в него чувство страха, поскольку с ними можно сражаться, а значит, можно и победить, но понимание того, что до конца своей теперь уже бессмысленной жизни будет заперт в этих четырех стенах, доводило его до исступления и неконтролируемой дрожи. Жизнь осталась там, где-то далеко наверху, где он сражался и убивал, где летали боевые корабли и громкие речи на пирах восхваляли его храбрость. Там льется вино, там жарится мясо, там огромные просторы и бесконечные небеса, прекрасные придворные дамы и сладострастные жрицы любви. Все это осталось где-то вдалеке, сохранилась лишь память об этом, рвущая его душу на части тем, что никогда больше ничего подобного уже не увидит. Он не был наивен и не верил, что Эдвард его выпустит, даже если его родной сын попытается выкупить или обменять отца. В таком бы случае его поместили бы в совершенно другой сектор, где нет такой отупляющей тишины и бессмысленности происходящего.
