- Это далеко еще не самое удивительное, что о вас рассказывают придворные, когда им хочется произвести друг на друга впечатление, - добавила леди Миривиль, - И даже если многие и понимают, что такие вещи всего лишь выдумка, все равно с большим удовольствием пересказывают их снова и снова. Не думаю, что вам будет интересно услышать то, что о вас придумывают при дворе графа Гористара.

- Сплетни меня вовсе не интересуют, - Эдвард покачал головой, - И с вами я хотел поговорить вовсе не об этом, леди Гористарского Дома.

- Прежде чем я отвечу на ваши вопросы, барон, - остановила его леди Миривиль с вежливой улыбкой, - Мне бы очень хотелось узнать, известно ли вам что-нибудь сейчас о моем муже, что с ним и где он сейчас?

- Только в общих чертах, - покачал головой тристанский барон, - Если бы я знал, где он находится конкретно, то будьте уверены, что сейчас бы здесь не находился. Наша беседа сейчас вовсе не отменяет тот факт, что мы с ним враги и в настоящий момент наши люди убивают друг друга. Чем быстрее один из нас умрет, тем больше жизней будет сохранено.

- Очень тяжело наблюдать, как рейнсвальдские дворяне уничтожают сами себя, - вздохнула леди Миривиль, - Дома Тристана и Гористара вполне могли бы быть союзниками, но вы все время находите поводы для того, чтобы ненавидеть друг друга.

- В политике найти соперника гораздо легче, чем союзника, - заметил Эдвард, - а наши Дома разделяет старое и закоренелое соперничество, начавшееся задолго до того, как появился на свет мой дед, но соглашусь, до столь открытых войн прежде еще не доходило. Хотя до этого Гористары не позволяли себе убивать кого-либо из Тристанского Дома…

- И в смерти Изабеллы вы вините всех Гористаров, - кивнула его собеседница, - Вне зависимости от того, насколько они вообще причастны к тем событиям. Вам не кажется, что ваша месть слишком жестока?

- Месть всегда жестока, - уверенно сказал Эдвард, - Респир за несколько секунд разрушил мою жизнь, и, будь у меня такая возможность, скорее простил бы ему собственное убийство, нежели убийство столь дорогого мне человека. Изабелла не была причастна к политическим играм старого графа Гористара, натравившего Респира на мою семью. Единственное, о чем я сожалел, когда узнал о его смерти, было только то, что сам не успел его убить… Леди Миривиль, вы говорили, что помните Изабеллу? – почти что просящим тоном поинтересовался Эдвард, возвращаясь к своей главной теме, - Вы помните, какой она была?

- Конечно, барон, - улыбнулась гористарская графиня, - Именно об этом вы и хотели со мной поговорить? Вы скучаете по ней, и здесь я вас прекрасно понимаю, - эти слова были произнесены с настоящим сочувствием, какое сложно было ожидать от человека в подобном положении. Ведь тристанский барон сейчас разрушал уже ее жизнь, стараясь отомстить за собственную боль. Сложно ожидать чего-то еще, кроме ответной враждебности.

Леди Миривиль, тогда еще леди Тоскарийская, и леди Изабелла Карийская были настоящими подругами в школе благородных девиц при королевском дворе, и их объединяло очень много воспоминаний. Эдвард мало расспрашивал свою возлюбленную о ее прошлом, занятый гораздо больше ее и своим настоящим, когда они были вместе. Как сейчас понимал, что, к его большому сожалению, времени, уделяемого Изабелле, оказалось слишком мало, гораздо больше занимался политикой и войнами. Сейчас же ему казалось ценным каждое воспоминание, связанное с Изабеллой, и потому рассказы леди Миривиль стали для него настоящим спасением от терзающей душу скорби, хоть и болезненными, возвращая из памяти то, что уже нельзя вернуть. Сначала еще немного смущаясь и говоря неуверенно, словно не зная, стоит ли рассказывать о таких вещах, постепенно гористарская графиня сама погрузилась в воспоминания о тех моментах, когда была еще беззаботной девчонкой, не имевшей проблем и переживаний, сейчас отяжелявших ее душу.

Она рассказывала, как с Изабеллой учились на скучных занятиях по этике и иным языкам, изучали бальные танцы и запоминали многочисленные геральдические символы и их значение. Мечты о том, как выйдут замуж, к чему, собственно, изначально и готовили дочерей благородных домов, и кем могут быть их будущие женихи. Ни для кого не было особенным секретом, да и обучающие их преподаватели не раз упоминали, что в данном вопросе их собственное мнение будет последним, на что станут обращать внимание остальные. Гораздо важнее будет мнение их родителей по поводу брака. И все же, каждой девочке все равно хотелось любви, искренней и чистой. Вот они по ночам, завернувшись в одеяла, при свете одной лишь свечки в оловянном подсвечнике, собирались маленькими компаниями и рассказывали друг другу о принцах, которые наверняка полюбят их с первого взгляда, и, конечно же, увезут к себе в замок, где у них будет долгая и счастливая жизнь.

Эдвард улыбался, когда леди Миривиль рассказывала, как Изабелла радостно рассказывала всем об их первом танце на балу по случаю окончания войны за титул Трисатнского барона, локальной войне, в которой впервые стал известен воинский талант молодого наследника, вынужденного с первого дня защищать свое право на титул. Практически все девицы института были приглашены на тот бал, многие видели их танец, и, конечно, почти каждая хотела бы оказаться рядом с молодым дворянином, в честь которого и было торжество, но в тот день Эдвард не обращал ни на кого другого никакого внимания. Как оказалось, из-за этого вечером после бала у девушек были довольно серьезные ссоры, сейчас вызывавшие только смех, но тогда почему-то казавшиеся весьма важными.

Леди Миривиль рассказывала, как с другой стороны выглядела тогда только начинавшаяся любовь между Эдвардом и Изабеллой. Как дочь Карийского Дома рассказывала о тех немногих встречах, что были между ними, когда молодой барон мог оторваться от многочисленных дел своего феода, а воспитанницу дома благородных девиц отпускали на такие прогулки. Вспомнили даже выпускной бал института, на котором Эдвард впервые выступил как полноправный кавалер принцессы Карийского Дома, и какие бурные обсуждения это вызвало среди остальных воспитанниц.

Воспоминания о том вечере у Эдварда тоже сохранились, и вскоре их беседа плавно переросла в обсуждение того вечера, когда вспоминали самые различные ситуации, комичные и не очень, происходившие с ними в тот день, как они волновались и как боялись ошибиться. Для Эдварда тот день тоже был очень важным, там он был официально представлен родителям принцессы Карийской, хотя с Рокфором уже пересекался по вопросам внутренней королевства. Да и об их связи с Изабеллой уже было известно, но официальное представление все равно оставалось очень важным моментом, поскольку во многом это постановка не столько для двух семейств, сколько для всего остального высшего светского общества.

Эдвард действительно почувствовал себя легче во время этого разговора. Воспоминания об Изабелле сменились с тех, что были связаны с последними днями, проведенными рядом с ней, на успокаивающие и заставлявшие улыбаться, пусть и со слезами на глазах. Как он был счастлив рядом с ней, как мир становился ярче и красивее, когда смотрел в ее глаза, как в первый раз ее поцеловал, как держала его за руку и как пахли ее волосы. Маленькие, почти незаметные моменты, сейчас вспыхнувшие новыми огоньками в его душе.

- Барон, вы плачете? – удивилась леди Миривиль, заметив, что Эдвард с трудом сдерживает слезы, против воли набиравшиеся в уголках глаз, - Никогда бы не подумала, что у вас могут быть подобные чувства… после последних дней…

- Я приучил себе ненавидеть, - грустно усмехнулся тристанский барон, - но это вовсе не значит, что не могу чувствовать ничего другого. Графиня, я жил только ради нее, а теперь живу лишь ради того, чтобы за нее отомстить…

- Вы имеете право на подобное, - кивнула леди Миривиль, - И все же, я раньше думала о вас совсем иное. Со стороны вы порой кажетесь жестоким и беспринципным, особенно если смотреть на вас с другой линии фронта, как на врага и захватчика, но сейчас я узнала вас немного ближе… Простите барон, я не уверена, что могу подобное говорить вам…