Мужчина за массивным столом… не то, чтобы пожилой, вряд ли даже намного старше их родителей, но словно бы раньше срока выцветший и поседевший – с устало видом потер лоб и, бросив короткий взгляд на вольготно плюхнувшегося в кресло, закинув скованные руки за голову, парня, сухо осведомился у Ларина:

– Дело уже заведено? Скажите там потерпевшим, пусть свяжутся, – он что-то нацарапал старомодной ручкой «пером» на квадратном листке из «кубарика». – им возместят, плюс столько же за моральный ущерб. Бумаги по делу передайте мне и постарайтесь об этой истории забыть. – Но… – Майор, вы уже полтора года не были в отпуске, – мужчина побарабанил пальцами по столешнице. – слышал, Вам собираются выдать полугодовую премию, отвезли бы семью на море, что ли… Дети, наверное, и моря-то еще не видели… – Ага, ага, – медоточиво поддакнул арестованный типчик в кресле. – дети такое дело, им внимание надо уделять, чтобы не выросло если не черт знает что, то нечто весьма похожее… Вике показалось, что мужчина собирается запустить в парня пресс-папье, хотя тот даже не шевельнулся – такое на пару мгновений стало лицо. – Идите, майор Ларин, идите, – после полуминутной паузы, устало потирая уголок брови, выдавил он. Вряд ли отец Евгении был настолько наивен, чтобы не понять – ему пытаются заткнуть рот так же, как потерпевшим. Но на нагловатом щеголе наверняка не висело ничего серьезнее свистнутого из сумочки кошелька с семью сотнями, поэтому, поколебавшись, послушно затопал к выходу из кабинета, заставив Викторию, устыдившись своего любопытства, поспешить по коридору, догоняя Дашу. – Я тебе что говорил? – донесся за спиной приглушенный голос мужчины из кабинета. – Я тебе заплатил в прошлый раз под условие, что ты уедешь и больше в этом городе не появишься! – Я и не появлялся… пока то, что ты заплатил, не кончилось, – юноша то ли вздохнул, то ли зевнул. – Я тебе что, международный валютный фонд?! – кажется, в отсутствии Ларина выдержка мужчине изменила, в кабинете оглушительно громыхнуло, видимо, кулаком по столу. – Думаешь, я тебя всю жизнь отмазывать буду?! – Ну так ты на алиментах за восемнадцать лет сэкономил… слушай, давай рассуждать здраво – какой идиот меня возьмет на работу? Кручусь, как умею… не мы такие – жизнь такая! Я и не прошу отмазывать: судите, сажайте, как положено – у меня-то репутации, которую это испортит, нет… Грохот, чуть более глухой, повторился. – Вон отсюда! Забирай, и чтобы я рожи твоей больше в этом городе не видел! – Лады, лады, не нервничай – после второго инсульта ты уж точно никого… – ВОН! Виктория непроизвольно обернулась, но тут Даша, поймав подругу за запястье, быстро поволокла прочь по коридору. – Ты ничего не видела и не слышала! – не разжимая губ, прошипела она. – Чего я не видела? Почти бегом преодолев коридор, Дарья отбуксировала подругу за ближайший поворот, где, наконец, отпустила. – Что это вообще за тип такой? Даша снова вздохнула. – Идиотская история, нехорошо об этом говорить. Смотрела триллер «Я знаю, что вы сделали прошлым летом»? Вот этот Сидор Чернов, ну, помнишь, друг отца Гарика Горшкова – Полкан его прозвище – видимо, смотрел. Ну и устроил тут… триллер… Виктория недоуменно помотала головой. Про Сидора Чернова она, конечно, слышала – он стал знаменитым благодаря тому, что буквально пару лет назад, пребывая в местах не столь отдаленных, прислал своему лучшему другу, то есть, Горшкову-старшему, в качестве сувенира огромные оленьи рога! К счастью, отец Гарика никогда не умел хорошо стрелять по движущимся мишеням, так что химику Северинову удалось дожить до возвращения Полкана, объяснившего, сползая по стене от хохота, что рога прислал просто так – типа вещь в хозяйстве полезная. Тогда-то, по утверждению Сорокиных, Горшков-старший и произнес ставшую впоследствии крылатой фразу «Хорошо, когда собака друг… но плохо, когда друг – собака!» – А они-то тут при чем? – не поняла Вика. – При том, что когда друг – крыса, это еще хуже. А ошибки, увы, в судебной системе все еще случаются… Сама, наверное, понимаешь, в девяностые годы тут… да и везде творилось черти чего, ну, они и вляпались в историю. А Крысин – тоже бывший приятель Горшкова, Чернова и Волчарникова – трус был жуткий, только хвост прижали, всех и сдал, да еще с творческим допущением, что на Полкана все и повесили… А ему теперь судья виноват, что такие «друзья» оказываются! – Все равно ничего не понимаю. – Этот раздолбай, – Дарья неопределенно махнула рукой за плечо. – ну, которого Тимофей Федорович привел – сын Алексея Викторовича… гм, от гражданского брака… Судя по смущению подруги, «гражданским браком» она корректно назвала нечто совершенно иное. – Детдомовский этот красавчик, короче говоря. Последние года четыре вообще на улице провел – сама видишь, что за фрукт! Алексей Викторович про него и не знал ничего – Чернов информацию раскопал. Ну и продал Молве Сорокиной в ее желтое издание, а когда статья вышла, прислал идиотское письмо – цитату из этого триллера «Прежде чем хоронить правду, убедитесь, что она мертва» и вырезку с этой статьей… Вот и нарисовался этот – не сотрешь. Вика подумала, что столь обтекаемую формулировку кто угодно воспримет на свой счет. По словам Евгении, Сорокины как-то полгорода на уши поставили, разослав множеству людей одинаковые послания «Ваш секрет мне известен» – наверное, ни один из невольных адресатов не выбросил анонимку, тут же о ней и забыв. Да Викторию это не удивляло – хоть за собой она ничего криминального и не помнила, получив что-то подобное, наверняка решила бы, что речь об их деятельности Берегинь и это в любом случае стоило бы изрядного количества нервных клеток! – Скандал удалось замять: Полкан-то шантажировать не пытался, вроде как случайно все всплыло, Алексей Викторович тоже… при советской власти, может, лишился бы кресла за «аморальное поведение», тогда разводы-то, мягко говоря, не поощрялись, а тут… да какой вообще мужчина может быть точно уверен, что за ним ни одного такого вот внебрачного? Правда, Алексей Викторович потом полгода в клинике нервозов провел, но с тех пор это чучело где-то раз в квартал приходит и издевается. Он что придумал – сопрет кошелек с тремя копейками из авоськи у старушенции поскандальнее, и с почетным караулом – сюда! – Твой Алексей Викторович мог бы и просто так ему помочь. И не откупаться, а по-настоящему помочь – парень-то тоже не виноват… раньше ничего не знал – так узнал же! – А вот это они как-нибудь без наших советов разберутся… превышение полномочий, конечно, но той же скандальной бабульке тоже предпочтительнее «за моральный ущерб» без лишнего шума… хм, извинения принять, чем затевать разбирательство по факту кражи двухсот тринадцати рублей двадцати семи копеек с совокупной порчей авоськи восьмидесятого года выпуска. – И если этот Чернов невиновным был, когда под судом оказался… – Что не делается, все к лучшему. Если бы не судебная ошибка, Полкан и отца Амброзия не встретил бы. Тот по советским законам был осужден, должны были уж выпустить – по новому-то законодательству ни в чем не виноват – а батюшка буквально неделю до освобождения не дожил, эпидемия тифа… – А это тут вообще при чем? – Вике уже надоело, как попугай талдычить один и тот же вопрос, но логической связи между излагаемыми фактами в упор не наблюдалось. – Священник революцию сам еще мальчишкой застал, ну и оказался последним оставшимся в живых, кто про клад помнил. Церковная утварь вообще дорогая, а та оказалась уникальной художественной работы, понимаешь, они испугались, что разграбят и на переплавку пустят, вот и заныкали. Говорят, тогда все думали, что советская власть лет на пять максимум. А клад в итоге почти век спустя Чернов и нашел, батюшка Амброзий как понял, что сам до новых времен не доживет уже, ему секрет и передал. Собственно, свой бизнес Полкан на законные двадцать пять процентов от стоимости клада и поднимал – а несколько лет отсидки, это у бизнесменов еще недавно было даже модно. – Но… – Виктош, ты извини, конечно, но сперва в своей семье разберись с недоразумениями, а потом о других суди! – Все равно неправильно все это! Не должно быть так… – Ну… между тем, что есть и тем, что должно быть – по жизни огромная трещина. Вот уж точно. Но ведь это не значит, что правильно поступить по этой самой реальной жизни невозможно! Надо только понять, что будет правильным поступком… и, по возможности, не ошибиться. Неужели это какое-то невероятное требование? Настоящие судебные заседания, как оказалось, совершенно не напоминали те курьезные ток-шоу, что в качестве юридической консультации для населения все чаще последнее время стали крутить едва ли не по всем каналам. Хотя бы это радовало – участвовать в подобном цирковом представлении у Виктории сейчас не было ни времени, ни сил. – Я остаюсь в Вересково, с мамой. Не сердись, ладно? Ты же сам говорил, что видеться можно и на каникулах, – присев рядом с отцом на странный гибрид скамьи и дивана – родители то ли неосознанно, то ли намеренно расселись по противоположным краям, словно ожидая, к кому вынуждена будет придвинуться дочка – тихо сказала Виктория. Хотелось расставить все точки над «Ё» сейчас, лично, а не перед суровым взором Тамары, заведовавшей здесь гражданскими исками – нет, Вика прекрасно понимала, что Дашина мама прекрасный, по сути, человек… но язык в присутствии суровой дамы все равно время от времени отказывался слушаться хозяйку и позорно присыхал к небу – до каких уж тут аргументированных разговоров! – Я понимаю твои чувства, – после короткого молчания мягко заметил Ричард. – но постарайся мыслить на перспективу. Что хорошего тебя ждет в этом городе? Что уже сейчас здесь хорошего? – Прежде, чем мыслить на перспективу, стоит разобраться с прежними своими обязательствами. А город… здесь хорошие ЛЮДИ – думаю, это всегда останется самым важным. – Найти приятелей среди сверстников ты можешь в любой школе… – Друзья не были бы друзьями, если бы им так легко было найти замену. Прости пожалуйста. – Дело в том, – Ричард помолчал, неопределенно поведя плечами. – что найти замену для тебя и для Жанны в моей жизни не просто нелегко. Это немыслимо. Пожалуйста, помни об этом. – Я помню. Я… я, правда, очень тебя люблю. Поэтому, пожалуйста, не нужно превращать все в… в какую-то войну. Я не хочу и не стану в этом участвовать. – Ты совсем еще маленькая, – отец сокрушенно качнул головой. – иначе понимала бы, что, когда любят по-настоящему, пойдут на все. Но… это только твой выбор. Еще один выбор, на правильность которого остается только надеяться. И в котором так или иначе придется раскаиваться… – Ты ведь любишь маму, верно? Если так, ты, наверное, хотел бы, чтобы она была счастлива. Думаешь, мы могли бы заставить ее быть счастливой через безвыходность и принуждение? Прости, я в это не верю. «Кроме того, речь так ни разу не зашла о том, чтобы ты сам – остался. Если не с нами, то просто чтобы быть рядом… со мной. И опять эгоизм… кто только придумал, что любовь заставляет забыть о себе – кажется, только о себе все в любви и помнят! Но… надеюсь, я поступаю правильно»