— Убит?! — Мышлоедов расхохотался и принялся осенять себя крестными знамениями. — Есть Бог на свете! Есть! Господа! — обратился он к нам с Коробейниковым. — Вы хоть понимаете, какую благую весть Вы мне только что принесли? Свободен! А то я уж думал застрелиться.

И он опрокинул еще рюмку наливки.

— Или Ферзя застрелить? — спросил я его.

— Э, нет! Не надо вот этого! — резко ответил он мне. — Я всю ночь в кабаке пил с горя. А если кто-нибудь его пристрелил, то я ему в ножки поклонюсь. Но сам не причастен.

Я все больше и больше убеждался, что Мышлоедов разыгрывает передо мной спектакль. Актер из него был никудышный, и поведение, интонации — все это казалось до ужаса неестественным. Вот только это были всего лишь мои личные впечатления, к делу их не подошьешь.

— Так когда Вы видели Ферзя последний раз? — повторил я свой вопрос.

— Пару дней назад, — недовольно ответил ротмистр. — Он имел наглость прийти сюда, требовать долг. Я ему объяснил, мне время нужно, чтоб продать имение. Но том и расстались.

В процессе нашего разговора я обратил внимание на то, что стол, за которым расположился завтракающий Мышлоедов, был накрыт на двоих. Более того, остатки наливки во второй рюмке говорили о том, что двое за ним и сидели. Но сейчас Мышлоедов был один. Так кто же второй? Возможно, это и не важно, мало ли с кем мог завтракать ротмистр. А возможно, и важно. Я оглядел комнату, пытаясь увидеть еще следы присутствия кого-либо. И следы не замедлили себя обнаружить. Из-за стоящей в углу ширмы выкатилась шляпа. Затем оттуда же вытянулась рука с тростью, попытавшаяся шляпу вернуть обратно.

— У Вас гости? — спросил я Мышлоедова.

— Приятель заходил, — небрежно ответил тот.

Я повернулся и, не обращая внимания на возражения Мышлоедова, решительно направился к ширме. Резко отодвинул ее и с изумлением обнаружил Петра Ивановича Миронова, стоящего у стены в крайнем смущении.

— Вы? — удивленно спросил я его. — Какими судьбами?

— Добрый день… — с не меньшим изумлением поздоровался с Мироновым Коробейников.

— А я… завтракаю, — неловко объяснил свое присутствие Петр Иванович, — со своим приятелем. Вашей беседе мешать не захотел, и … вот… удалился.

— Но так, чтобы ничего не упустить, — заметил я ему.

— А в чем дело? — возмущенно вмешался Мышлоедов. — Это мой гость. И в моем доме он может располагаться там, где ему удобно.

— Разумеется! — язвительно ответил я ему. — За ширмой?

— Петр Иванович! — обратился я к Миронову. — Я надеюсь, Вы понимаете, что все услышанное здесь Вами, это…

— Да! — перебил он меня. — Да, разумеется.

— Ничего нам не хотите сообщить? — спросил я его.

— Нет, — сказал Петр Иванович, явно изображая полную невинность, — мне не известно ничего.

— Ну, в таком случае, — сказал я, уже сдерживая раздражение, — не угодно ли будет зайти к нам в управление сегодня?

— Разумеется зайду, — ответил Миронов, всем своим тоном и видом показывая, что продолжать наш разговор здесь и сейчас он не намерен.

— Буду благодарен, — ответил я ему. — Честь имею, господа.

— Что-то я не очень верю этому драгуну, — сказал Коробейников, когда мы оказались на улице.

— Зачем он разыграл всю эту историю, что узнал об убийстве только от нас? — спросил я. — У него ведь Миронов, который точно об этом знает.

— Почему мы не уличили его во лжи? — поинтересовался Антон Андреич.

— А что это нам даст? Предъявить нечего, — ответил я. — Давайте попробуем подойти с другой стороны. Вы займитесь безотлагательно этим ухарем с татуировкой.

Когда мы с Коробейниковым вернулись в участок, меня ожидал еще один неприятный сюрприз. Дежурный передал мне записку от Нины. Госпожа Нежинская приехала в Затонск и желала встретиться со мной в ресторации, в полдень. Вот уж точно не ко времени. Был бы я суеверен, предположил бы, что меня кто-то сглазил, настолько нынешний день не задался.

Я пришел несколько позже назначенного, и Нина уже ждала. Впрочем, она ничем не выказала неудовольствия моим опозданием. Протянула мне с улыбкой руку для поцелуя:

— Кажется, мы не виделись целую вечность.

Я коснулся губами ее перчатки, вдохнув тонкий аромат духов.

— Как ты? — спросила она меня с беспокойством.

— Да все по-старому, — ответил я ей.

Краем глаза я отметил присутствие Франта за крайним столиком.

— По-старому больше не будет, — твердо произнесла Нина. — Собирайся в Петербург.

— Это что за фантазии? — спросил я ее, маскируя тревогу улыбкой.

— Это не фантазии, мой милый Якоб! — ответила Нина очень довольно. — В департаменте готовы тебя принять обратно. Напиши прошение о переводе, и через две недели оно будет удовлетворено.

— Откуда же это Вам известно?

— Я поговорила с нужными людьми, — сказала она. — Все единодушны по поводу тебя. О твоих заслугах в этой глуши хорошо известно.

— И с кем же именно Вы говорили? — я продолжал сохранять улыбку, хотя радостно мне не было точно.

— Поверь мне, — снисходительно взглянула на меня Нина, — с очень влиятельными особами.

К сожалению, связей Нежинской хватит для того, чтобы меня перевели в Петербург даже без моего прошения. И, вполне возможно, даже Варфоломееву не удастся ей в этом помешать. Следовательно, единственное, что я могу противопоставить ей, это категорический отказ. В прошлый раз мое подобное заявление окончилось ее угрозами в адрес Анны. А мне бы крайне не хотелось, чтобы такое повторилось. Следовательно, нужно как-то по-иному объяснить мое желание остаться в Затонске. Причем так, чтобы она поверила.

— Спасибо за заботу, — ответил я ей, — но я не назначал Вас в свои поверенные.

— Перестань! — улыбка пропала с ее лица. — Я твой друг. К тому же, обещала.

— А вот в этом я сомневаюсь, — сказал я очень серьезно.

— В чем? — изумилась Нина Аркадьевна. — В моих возможностях?

— Нет, — усмехнулся я. — Сомневаюсь в нашей дружбе. После всех событий, которые произошли в последнее время…

— Оставь! — перебила она меня. — Ваши столкновения с князем не имеют ко мне никакого отношения. Да, я общаюсь с ним. Как и с тобой. Но ваша вражда меня не касается.

— Вражда? Это так называется? — я сделался максимально серьезен. — Князь преступник. А я страж закона. Это не вражда, это следствие по делу.

— По делу, которое ты себе сам вообразил! — презрительно фыркнула Нежинская.

— Я не поеду в Петербург, — сказал я ей спокойно.

И встал, собираясь покинуть ресторан.

— Якоб, сядь! — сказала Нина резко. И тут же сменила тон на умоляющий: — Прошу тебя! Прости! Два слова, пожалуйста!

Я неохотно опустился на стул. Она взяла меня за руку, сжала в ладонях.

— Я прошу тебя! — теперь она почти умоляла. — Пожалуйста! Ты мне нужен. Поедем в Петербург.

— Отдайте мне тетрадь, — сказал я, глядя ей прямо в глаза.

— Что? — притворилась непонимающей Нежинская.

— Отдайте мне синюю тетрадь, и я сохраню в тайне все Ваше участие в делах Разумовского, — попытался я уговорить ее, — если Вы примете мою сторону.

— Якоб, я не понимаю, о чем ты, — проговорила она взволнованно, — какая тетрадь?

Я поднялся, чтобы уйти. Нина сжала пальцы, не отпуская мою руку:

— Ты мне обязан, ты помнишь?

— Конечно помню! — склонился я к ней, глядя в глаза. — Может, поэтому Вы все еще на свободе?

Я повернулся и пошел к двери.

— Это из-за нее! — почти выкрикнула она мне в спину.

Я не стал ни оборачиваться, ни останавливаться, всем видом своим показывая, что на подобные глупые реплики реагировать не собираюсь. Быстро надел пальто и вышел.

Когда я вернулся в управление, Коробейникова там не оказалось. Чтобы как-то занять время и голову, я забрал с его стола картотеку преступников и стал перебирать ее, стараясь найти ту татуировку, которую описал мальчик Коля. В дверь постучали, и вошел Петр Миронов.