— Да, помню… — сказал я не слишком убедительно.

— До этого играли в шахматы с арестантом. — продолжил на всякий случай рассказывать мне вчерашний вечер Коробейников.

— Да помню я! — озлился я на него.

Коробейников потупился. Так, нужно срочно взять себя в руки. Злиться здесь следует на себя. А с ситуацией нужно срочно разбираться.

— Сделайте фото, — распорядился я. — Шахматы не трогать. И дежурного ко мне в кабинет.

Дежурный был тот самый, который спал сегодня утром у двери, не сменился еще. Я подавил желание отвязаться еще и на него и, предложив ему присесть, приступил к расспросам:

— Когда обнаружил убитого?

— В шесть тридцать, пошел проверить, — ответил он, даже сидя на стуле умудряясь удерживать стойку смирно, явно чувствуя себя провинившимся.

— А до этого спал? — спросил я.

— Спал, — вздохнул городовой и потупился.

— А когда я ушел?

— В час тридцать, — четко ответил он.

Черт, что же с головой? Не помню ничего!

— Ключи от камеры я тебе отдал? — спросил я дежурного.

— Так точно.

— Ну и камеру я закрыл, разумеется? — продолжал я расспросы.

— Само собой! — ответил он, — Вы же не могли ее не закрыть.

— Ну да, — согласился я. — А ты, конечно, пошел и проверил, как там арестант?

— Вот это нет, Ваше Высокоблагородие, — признался он смущенно. — Не проверил.

— Как не проверил? — похолодел я. — Как ты мог не проверить?

— Ну так Ваше Высокоблагородие сами мне ключи отдали, — принялся оправдываться дежурный. — Чего ж там проверять!

— То есть, получается, ты арестанта после моего ухода не видел, — спросил я со слабой надеждой на чудо.

— Никак нет! — отрапортовал он. — Потом уже, утром. В мертвом виде. Но камера была заперта.

Чуда не произошло. Я оказался последним, кто видел Ферзя живым. И, стало быть, первым подозреваемым в его убийстве.

— Ну как же ты уснул?! — вышел я из себя все-таки.

— Не могу знать! — с несчастным видом ответил дежурный. — Черт попутал! Сам не знаю, как случилось. Знаете, ведь ни разу, чтоб на дежурстве…

— Ладно! — прервал я поток его оправданий. — Дежурство сдай и из управления ни шагу. Будем еще разбираться.

Я отпустил его, налил себе стакан воды и потер ноющий затылок, пытаясь заставить голову заработать. Потому что происходящее не просто походило на катастрофу, оно ею и было. В полицейском управлении в запертой камере убит задержанный. И главный подозреваемый — начальник следственного отделения.

Тут я некстати вспомнил, что очень скоро прибудет в управление полковник Трегубов, наш полицмейстер. И от одной мысли о его реакции на подобные новости голова моя заболела еще сильнее.

Дверь кабинета отворилась и вошел Коробейников с фотоаппаратом на плече.

— Тело отправлено в мертвецкую, снимки я сделал, — отчитался он, — орудие убийства не найдено.

— Давайте-ка попробуем восстановить хронологию, Антон Андреич, — обратился я к нему. — Когда я ушел из управления?

— В час тридцать, — ответил Коробейников. И добавил: — По словам дежурного.

— К этому времени я уже отпустил второго дежурного к рожающей жене? — продолжил я заполнять пробелы.

— Так точно, — смущенно ответил Антон Андреич.

Ему неловко было, что его любимый начальник попал в такую ситуацию. Я же и вовсе был готов провалиться сквозь землю. Напиться на службе, да так, чтобы не помнить с утра, как домой ушел! В жизни со мной такого не случалось!

— А я ушел еще раньше, в половине двенадцатого, — продолжил рассказывать Коробейников. — К тому времени Вы уже вторую партию проигрывали Ферзю и намерены были взять реванш. Очень серьезно были настроены.

Я только вздохнул на его попытки тактично описать ситуацию:

— Я что, даже кричал на него?

— Ну, так… Покрикивали, — постарался смягчить сказанное Антон Андреич. — Очень возбужденно. Говорили, что в бараний рог его скрутите.

— Это что ж получается, — подвел я итог сказанному, — что после моего ухода Ферзя живым уже никто не видел? Вывод напрашивается: убийца либо дежурный, либо я.

— Что Вы такое говорите, Яков Платоныч! — возмутился Коробейников.

— Оставьте, Антон Андреич! — перебил я его. — Я не помню, как ушел, как запер камеру! Я даже сам за себя ручаться не могу.

— Помилуйте, ну как можно! — мой помощник даже мысли о том, чтобы меня заподозрить, допустить не мог. — Да, Вы приняли немного коньячку. Это было заметно-с. Ну и что? Делать из этого вывод, что Вы убийца?! Да из-за чего? Из-за проигранной партии?

— Прямых доказательств моей вины нет, я согласен, — ответил я ему жестко, — но любое честное следствие должно брать эту версию в расчет.

— Нет, — Коробейников даже не думал со мной соглашаться. — Нет! Это невозможно, Яков Платоныч!

— Только не говорите мне, — сказал я ему, — что Вам самому это не взбрело в голову помимо Вашего желания!

Мне была приятна его уверенность во мне, особенно в такой непростой ситуации. Но он должен был осознать в полноте, насколько все серьезно. Ведь если Трегубов примет решение меня арестовать, то именно Коробейникову, в одиночку, придется вести следствие по этому делу.

Дверь кабинета снова отворилась, и вошел полковник Трегубов. Долго жить будет, только я о нем вспоминал. Полицмейстер, как и ожидалось, был в ярости. К счастью моему, эмоции его были настолько сильны, что он даже кричать не мог.

— Ну, что? — спросил он у нас сдавленным от злости голосом. — Доигрались, господа?!

— Моя вина, Николай Васильевич, — поспешил сказать я, пока он не обрушил свой гнев и на Коробейникова тоже. — Готов ответить.

— Да-с! Уж придется ответить, Яков Платоныч! Придется! — сурово взглянул на меня Трегубов. — Однако сейчас главное найти убийцу. Чем скорее преступление будет раскрыто, тем меньше расплывется это грязное пятно на репутации управления.

— Позвольте сделать заявление, — обратился я к полицмейстеру, прерывая его речь. — Я не могу вести это дело в связи с тем, что являюсь одним из подозреваемых.

— Что? — не понял Николай Васильевич. — Кто подозреваемый?

— Я запер камеру, — пояснил я ему ситуацию. — И после этого Ферзя живым никто не видел.

— Мне доложили, и что с того? — возмутился Трегубов. — Неужели кто-то может всерьез подумать о версии, что следователь полиции, надворный советник — убийца!

Что ж, хорошо, что господин полицмейстер не собирается меня арестовывать. Антон Андреич один с этим делом может и не справиться. Но все-таки стоит и о законности позаботиться, хотя бы о ее видимости. И делать это придется мне, так как, похоже, больше этот вопрос никого не заботит.

— Я благодарю за доверие, — сказал я Николаю Васильевичу, — но в такой ситуации вести следствие мне просто незаконно.

Трегубов глубоко вздохнул и повернулся к Коробейникову:

— Оставьте нас.

Тот вышел, встревоженно оглядываясь на меня.

Полицмейстер со вздохом опустился на стул, жестом показав мне, что я тоже могу сесть.

Да… — сказал он. — Ситуация. Кто же проведет следствие?

— Коробейников, — ответил я ему.

— Издеваетесь? — возмутился Николай Васильевич. — Мне нужен результат, и немедленно!

— Номинально он проведет расследование, — пояснил я свою идею, — а я, отстраненный официально, окажу посильную помощь.

До Трегубова наконец дошло, что такой сценарий защищает в первую очередь его самого.

— Ну, что ж, — согласился он со вздохом, — в этом есть резон.

Он позвал Коробейникова из коридора. Тот явился мигом, вытянулся во фрунт.

— Антон Андреич, — сообщил ему полицмейстер, — Яков Платоныч временно отстранен от исполнения своих обязанностей. Следствие проведете вы.

И с этим, оставив ошарашенного Коробейникова, Трегубов поспешил удалиться.

Я несколько успокоил Антона Андреича, объяснив ему тонкости формальностей и пообещав, что ни в коем случае не отстранюсь от расследования и не оставлю его своей помощью.

Начать расследование мы решили с повторного осмотра места преступления. В камере Ферзя ничего не изменилось за это время, лишь тело было перенесено в мертвецкую.