— Поэтому Вы и охладели к племяннику? — уточнил я.

— Ну, вот возьмите, здесь письма лежат, — указала на бюро Антонина Марковна. — В письмах тоже наговаривали что-то на него, что не нужна я ему, что, мол, деньги мои только ему нужны, племяннику моему.

— Да… — сказал я, проглядывая письма. — Из письма выходит, Ваш племянник сущий злодей и мошенник. Кто-то не хотел, чтобы он получил наследство.

— Ну так нет у меня больше никого! — удивилась Бенцианова. — Только он да я.

— Может, еще кто-то в наследники намечался? — спросил я.

— Нет, нету никого. Нету, — категорически потрясла она головой.

— А Пахомовна? Может, она на что надеялась? — высказал я предположение. — А здесь появился Ваш племянник, а она от обиды и стала писать эти письма?

— Пахомовна? — поразилась Бенцианова. — Нет! Она же неграмотная была.

— Антонина Марковна, — спросил я ее. — Вы храните в доме драгоценности?

Лицо ее тут же приняло замкнутое выражение.

— Что я храню и где храню, — ответила она мне резко, — это Вас совершенно не касается!

В общем-то, тоже ответ, своего рода. Потому что мне абсолютно понятно, что Бенцианова действительно хранит в доме ценности. И именно за ними, видимо, и идет охота.

Я распрощался с Антониной Марковной и покинул дом.

На улице возле экипажа меня ожидала Анна Викторовна. Видимо, она волновалась, как пройдет мой разговор с Бенциановой, рассерженной ее вмешательством, и решила поскорее узнать, как дела.

— Яков Платонович! — окликнула меня Анна, едва я вышел на улицу.

Я повернулся к ней с вежливой улыбкой.

— Убийца кашляет! — выпалила Анна.

— Что? — я не понял, что она имеет в виду, кроме, пожалуй, того, что сюда ее привело не беспокойство за исход разговора.

— Ну, видимо, у него чахотка, — пояснила Анна Викторовна.

— Что Вы говорите! — усмехнулся я таким подробностям. Не иначе медицинские сведения из мира духов.

— Я говорю, что убийца чахоточный, — не реагируя на мою иронию, повторила Анна Викторовна.

Может, я не прав, и духи тут не при чем? Иначе она бы на меня уже обиделась.

— А откуда Вы это взяли? — осторожно поинтересовался я.

— Дворник сказал! — откровенно соврала Анна.

Врать она по-прежнему не умела, но продолжала пытаться. Значит, все-таки вести с того света.

— Странно, — ответил я. — А мне он ничего такого не говорил.

Анна Викторовна гордо вздернула подбородок, но спорить со мной не стала. Я взял ее под локоток, чтобы помочь подняться в экипаж, когда нас настиг окрик Коробейникова.

— Стойте! — бежал он к нам, размахивая руками. — Как хорошо, что я Вас застал!

Добежав и еще не отдышавшись, Антон Андреич сообщил:

— Такая проволока имеется только в лавке «Курилин и сыновья».

— Отличная работа, Антон Андреич, — похвалил я его. — Да, вот еще что: кто-то писал анонимки вместо покойной Пахомовны. Найдите автора.

И я передал ему письма, которые забрал у Бенециановой.

— А как же? — растерялся Коробейников.

— Почерк, характерные ошибки, — подсказал я ему. — Ну и знакомых ее всех опросите.

Коробейников просмотрел письма и почти сразу окликнул меня:

— Яков Платоныч!

— Да, — повернулся я, готовый ответить на его вопрос.

Но вопросов у моего помощника не оказалось. Зато его простодушное лицо лучилось радостью и некоторою хитростью. Было видно, что он что-то задумал и своей задумкой доволен чрезвычайно.

— Я, даже никого не опрашивая, могу сказать по почерку об авторе этих сочинений, — гордо заявил он. — Вот, обратите внимание, судя по количеству ошибок, человек малограмотный. И, стало быть, невысокого положения.

Коробейников искоса, пряча улыбку, взглянул на Анну Викторовну, снова принял напыщенный вид и продолжил:

— Вот эти загогулины в словах говорят о том, что характер скверный. И наклон слов позволяет мне с уверенностью сказать, — тут он изобразил задумчивость, — что человек невысокого роста и с залысиной.

— Уж не ваш ли это галантерейщик? — спросил я Антона Андреича. — Не Вам ли он этим почерком счета выписывает?

Анна Викторовна, наблюдавшая за спектаклем, сдерживая улыбку, не выдержала и рассмеялась.

— Ну Яков Платоныч! — обиженно попенял мне мой помощник. — Вы определенно все испортили! Это была моя шутка! Моя фраза была! Я должен был сказать ее в самом конце!

— Да мы и так под впечатлением, — с улыбкой ответил я ему, забирая у него письма.

— Антон Андреич, не переживайте! — смеясь, утешила Коробейникова Анна Викторовна. — Вы действительно были очень остроумны!

И снова рассмеялась. Мне и самому хотелось смеяться над забавной его шуткой, и только привычка сохранять солидный вид меня останавливала. Так, с улыбками на лицах и в отличном настроении, мы погрузились в экипаж и отправились прямиком к галантерейщику. Нужно было поскорее узнать, действительно ли для Пахомовны он составлял эти кляузы, и зачем они вообще были нужны.

Господин Луков оказался на месте. Когда мы предъявили ему письма, отпираться он не стал и признал, что писал их действительно для Пахомовны. И даже сочинять помогал.

— Ну, а она неграмотная была, Пахомовна-то! — оправдывался он. — Ну попросила меня помочь, а я что? Мне что, жалко, что ли?

— Ты, братец, не знал, что пишешь? — спросил я его сурово. — Наговоры на человека!

— Ну я ж не со зла!

— Зачем Вы с Пахомовной подсылали мальчонку к Бенециановой? — спросил я его.

— Я не знаю никакого мальчонку, — наотрез отказался приказчик.

— Как это не знаете? — возмутился Антон Андреевич. — Вы же сами нам про него рассказывали!

— Нет, я просто видел пару раз издалека какого-то босяка, — замахал руками приказчик, отрекаясь от причастности к истории с мальчиком. — Пахомовна все с ним возилась. Больше я ничего не знаю.

— Врет! Ох, врет, Яков Платонович! — с недоверчивой усмешкой сказал Коробейников. — Я по движению его пальцев вижу, что врет!

Видно, моим помощником после удачной шутки овладела склонность к розыгрышам. Да и поглумиться слегка над обидчиком, поставившем его в неловкое положение, тоже хотелось. Я, если честно, не имел возражений по обоим пунктам, так что розыгрыш охотно поддержал:

— Да, Антон Андреич, — сказал я с максимальной солидностью, пристально осматривая галантерейщика с головы до ног. — Не зря Вы язык тела изучали! А вы в глаза ему загляните! Какие умыслы еще у господина Лукова?

Приказчик, стоявший уже ни жив, ни мертв, шарахнулся от меня в ужасе.

— Ради Бога! — проговорил он торопливо. — Какой еще замысел?

— Что Пахомовна говорила о хозяйке? — спросил я с угрозой в голосе.

— Жаловалась, — ответил Луков дрожащим голосом. — Совсем эта Бенцианова с ума сошла со своими деньгами! Всех подозревает в злом умысле, даже вон Ерошку выгнала, еще когда хозяин был жив.

— Что еще за Ерошка? — это имя нам за время следствия не попадалось.

— Ерошка был у них такой в услужении, — приказчик явно торопился рассказать все что знает, лишь бы мы его оставили в покое, — Ерофей Калачев. И лакей, и извозчик, и, в общем, на все руки мастер.

— Где живет? — спросил я.

— Где живет, не знаю, — ответил господин Луков, — знаю только, что у рынка в кабаке все время ошивается.

— Ладно, — смилостивился я над ним. — Пасквилей больше не пишите. Подсудное это дело.

Он закивал головой мелко и часто, с полным пониманием.

Едва мы покинули лавку, как Коробейников высказал новую свою версию:

— Как пить дать, они с Пахомовной затеяли этот маскарад с духом мальчика.

— Не думаю, — ответил я ему. — Здесь что-то другое. Вы поезжайте в трактир и разыщите этого Ерошку. Должен он что-то знать.

— Будет сделано, — ответил Антон Андреич. — А Вы в управление?

— Нет, на склад к Курилину, — ответил я. И обратился к Анне, скромно стоящей рядом и, кажется, старавшейся быть как можно незаметнее, чтобы я не вспомнил о ней и не прогнал. — А вы поможете мне, Анна Викторовна?