— Сегодня — нет.

— Если увидите, — попросил я его, — задержите его и городового позовите.

— Натворил чего? — встревожился приказчик.

— Да нет, — успокоил я его. — Хотим его в приют отдать.

— Хорошее дело, — одобрительно покивал наш собеседник.

Распрощавшись, я пошел к выходу. Коробейников направился было за мной, но господин Луков остановил его вопросом:

— А когда Вы зайдете еще, Антон Андреич?

— Прошу прощения? — обернулся к нему мой помощник.

— Тут счета неоплаченные лежат, — подал ему приказчик тощую стопку листочков. — Пара носовых платков, дюжина носков…

Коробейников покосился на меня смущенно. Я притворился глухим. Надо будет поговорить с Трегубовым, чтобы моему помощнику прибавили жалование. Антон Андреич ни к какому способу мотовства был не склонен. И если ему приходилось задерживать счета за такие мелочи, значит, жалования его едва хватает на самое необходимое. Следует не ему смущаться, а мне стыдиться, что за столько времени я не озаботился узнать, какое жалование у моего помощника, и не следует ли его увеличить.

— Я помню, помню все, не извольте беспокоиться, — раздраженно ответил приказчику Коробейников. — Жалование получу и все Вам оплачу.

Господин Луков, наконец-то, всучил Коробейникову свои бумажонки, и мы с облегчением покинули лавку.

Чтобы помочь Антону Андреевичу, все еще явно переживающему свой конфуз, справиться с эмоциями, я, как ни в чем не бывало, заговорил с ним о деле:

— И с чего бы это Пахомовне ссориться из-за мальчишки со служанкой?

— То ли Пахомовна что-то замышляла с мальчишкой, — предположил Коробейников, — то ли Сусанна. А может, Сусанна в сговоре с Татариновым, и они сначала убили Ксению, а потом Пахомовну.

— Опросите еще раз соседей, лавочников, — поручил я ему, — может, кто-то поточнее видел этого неизвестного. Встретимся в управлении.

Коробейников отправился выполнять мое поручение. А я поехал к доктору Милцу. Доктор подтвердил вчерашнюю свою версию о том, что Пахомовна была убита скорее всего тем же орудием, что и Ксения Татаринова. Что для меня неизбежно означало, что их убил один и тот же человек. Вот только кто именно? И при чем тут этот мальчишка-сирота? Может быть, и не при чем вовсе. Но почему Сусанна была так против того, чтобы Пахомовна его приваживала? Может быть, потому, что не хотела, чтобы хоть кто-то еще крутился вокруг дома и мог что-то увидеть? То есть, в доме или около него происходит что-то, что должно остаться тайным. И Сусанна в этом замешана. А что? Вполне пригодно для версии. Если предположить, конечно, что у Сусанны есть сообщник вне дома. Допустим, в ночь убийства Ксении она зачем-то впустила сообщника в дом. Поэтому и не спала. Но Ксения их застала, и они ее убили. А затем тот же человек убил Пахомовну? Но зачем? Чтоб сирот не приваживала? Опять бред какой-то получается. Будто не хватает мне какого-то связующего звена.

Связующее звено появилось на следующее утро вместе с Анной Викторовной, принесшей мне новости об очередных своих приключениях.

Я поил ее чаем в своем кабинете, а она рассказывала:

— Бенцианова считает, что она видит дух своего покойного сына. Но она видит живого мальчика!

— Почему Вы так решили? — спросил я. — Что, караулили его в доме?

— Ну, если честно признаться, да, — смущенно потупилась Анна Викторовна. — Но он сбежал.

Я даже замер. Вообще-то мое предположение о том, что она ночью в чужом доме ловила призраков, было лишь попыткой пошутить. Шутка явно оказалась неудачной.

— Ох уж эта мне Ваша самодеятельность, Анна Викторовна! — сказал я неодобрительно. — Плохо! Плохо, что Вы его спугнули. При умелой слежке он вывел бы нас на взрослых подельников.

— Взрослых подельников? — похоже, такая мысль ей в голову не приходила. Конечно, главное призрака поймать!

— Если это мистификация, — пояснил я ей, — то за всем этим стоят взрослые. У ребенка на такое просто ума не хватит.

Видно было, что Анна Викторовна расстроилась. Она-то думала, что принесла мне ценные сведения, а оказалось, что на самом деле помешала расследованию. Но тут лицо ее осветилось, она кинулась к своей сумочке и подала мне кусок проволоки, изогнутой фигурно, в виде собаки:

— Вот! Мальчик обронил, когда убегал!

— Яков Платоныч! — влетел в комнату Коробейников. — Телеграммы из Пензы и Саратова. Сусанна действительно работала у доктора и у купца. У местной полиции на нее ничего нет. Ни одного мало-мальски свидетельства даже, что она аферистка. То есть, ни одной зацепки. Тупик!

— Ну почему же? — я подал ему проволоку. — Вот, Анна Викторовна принесла. Вы узнайте, где применяется такая проволока. Мануфактуры, склады, мастерские… Дух, приходящий к Бенциановой, где-то же взял эту проволоку?

Коробейников рассмотрел проволоку со всех сторон.

— Это медь, — сказал он.

— Это поможет мальчика найти? — спросила Анна Викторовна встревоженно.

— Во всяком случае, — поспешил успокоить ее мой помощник, — это действительно зацепка.

— Антон Андреич, — поторопил я его, зная, что, покуда Анна Викторовна здесь, он с места не сдвинется, если я не прослежу, — не теряйте времени.

— Я не понимаю, — сказала Анна, опускаясь на стул, — а зачем весь этот спектакль разыгрывать?

— Возможно, для того, чтобы манипулировать Бенциановой. — предположил я. — Привести ее к какой-то мысли, действию. Если мы узнаем мотив, то, возможно, поймем, кто убийца. Я еще раз поговорю с Бенциановой.

— Ой, нет! Я думаю это будет крайне затруднительно, — спохватилась Анна Викторовна. И добавила виновато: — После моего визита к ней.

— Ох уж эта Ваша самодеятельность, Анна Викторовна, — вздохнул я с неудовольствием.

Анна виновато понурилась. Я в который раз обругал себя за бесчувственность и добавил:

— Хотя за мальчика и проволоку хвалю.

Голубые глаза вспыхнули радостью в ответ на скупую мою благодарность.

Разговор с Бенциановой и в самом деле вышел очень непростой. Характер у старухи и так был не сахар, а тут еще она ни за что не желала расставаться с иллюзией того, что видела именно своего сына. Я сочувствовал ее горю, но как мог старался убедить ее в истинном положении дел.

— Поймите, он вовсе не дух, — урезонивал я ее, призвав на помощь всю силу убеждения, какой владел. — Он живой!

— Живой, — кивала мне головой Бенцианова, — мой Петруша живой!

— Ради памяти своего сына! — продолжал я бороться с ее заблуждением. — Ну не дайте Вы себя обмануть! Я точно знаю, что Вашему сыну бы не понравилось, если бы какой-то другой мальчик выдавал себя за него.

— Другой? — вроде бы прислушалась ко мне Антонина Марковна. — Как это другой? Он похож! Он очень похож…

Кажется, она все-таки услышала меня.

— Это не Петруша? — спросила она, и глаза ее стали наполняться слезами.

— Нет, — вынужден был подтвердить я.

— Не сын мой? — она заплакала.

Честное слово, если бы не убийства, которых уже было два и которые могут продолжиться, я предпочел бы оставить эту несчастную женщину в ее заблуждениях. Иногда и заблуждения могут быть полезны. Они спасают от боли.

Впрочем, характер у Бенциановой был очень сильный. Вскорости она взяла себя в руки и успокоилась. И я получил возможность расспросить ее о случившемся.

— Вы мне расскажите, о чем Вы разговаривали с этим мальчиком, — попросил я Антонину Марковну. — В беде он сейчас.

— Как в беде? — забеспокоилась помещица.

— В руках преступников он, — пояснил я. — Вы помогите мне его найти. Это важно! О чем Вы с ним разговаривали?

— Он… Он ревновал ужасно, — припомнила, волнуясь, Бенцианова. — К племяннику и к жене его. Говорил, что они плохие, что они не любят меня. И требовал, чтобы они уехали.

Вот, значит, как. Похоже, я был прав в своих подозрениях. Преступнику, а скорее, преступникам мешало то, что в доме много народу. И они пытались удалить Татариновых, манипулируя Бенциановой при помощи мальчика.