У стула я заметил прислоненную трость с тяжелым навершием. Такой, если по голове ударить, череп проломить можно запросто. Крови на трости не было, но это еще ни о чем не говорило.

В дверь, оттолкнув Пахомовну, влетел Викентий Татаринов.

— Так! Что здесь происходит? — возмущенно спросил он. И тут же сорвался на крик: — По какому праву!!!

— Господин Татаринов, — обратился я к нему официально, — Вы подозреваетесь в убийстве своей супруги, Татариновой Ксении Петровны.

— Я? — удивился Татаринов. Весь гонор с него слетел мгновенно. — Что за бред Вы говорите?

— Ревность, господин Татаринов, ревность, — пояснил я. — У нас и свидетель имеется.

— Нет… — он даже отступил от меня на шаг, обернулся, будто не веря в происходящее. — Я не убивал! Я спал!

Выглядело его изумление довольно правдоподобно, но я видал и не такие спектакли.

— А вот мне думается, не спали Вы, — сказал я ему с легкой усмешкой, — а караулили свою жену, подозревая, что она сбежит с господином Киреевым. И она действительно собиралась бежать, о чем свидетельствует собранный ею чемодан. Между Вами произошла размолвка, и Вы ударили ее вот этой самой тростью!

Я показал трость Татаринову, он шарахнулся от меня, будто испугался, что я его ударю.

— Нет, — дрожащим голосом выдавил он. — Нет! Вы… Вы ошибаетесь! Я любил Ксению! Я никогда бы не навредил ей!

— А господин Киреев утверждает, — сказал я ему, — что Вы душили ее. У него на глазах.

— Нет! — заорал Татаринов, полностью теряя самообладание. — Нет!!! Все не так!

Он заходил по комнате, пытаясь взять себя в руки. Я ждал, пока он успокоится. Наконец он снова смог говорить.

— Этот человек, он совсем недостоин ее, — произнес безутешный вдовец со слезами на глазах. — Я ревновал, это правда. Но, поверьте мне, я не убивал!

И этот, похоже, те же романы читал. Но вот что было странно: вроде бы все указывало на мужа. И мотив у него был, и возможность. Но что-то мешало мне поверить полностью в то, что он убил Ксению. И дело было не в отсутствии улик. А просто я чувствовал, что это не он. Впрочем, один способ проверить кое-что у меня есть. Я не стану брать его под стражу, хотя имеющегося у меня материала для этого вполне достаточно. И если он попробует сбежать, значит, точно виновен. Правда, если не попробует, то это вообще ничего не докажет, но в этом случае я просто ничего и не теряю.

— Во всяком случае, — предупредил я Татаринова, — из Затонска до конца следствия Вам уезжать запрещено. А также необходимо отмечаться в полицейском участке ежедневно. В противном случае Вы будете помещены под арест. Вам понятно?

Он покорно кивнул и закрыл лицо руками.

По сути, следствие снова зашло в тупик. Но не успел я этим всерьез огорчиться, как события получили новое развитие. Поздним вечером нас снова срочно вызвали в дом Бенциановой. Во дворе дома было обнаружено тело Пахомовны.

— Дворник ее нашел, — сообщил мне городовой, когда мы прибыли, — но ничего толком сказать не может, никого не видел, ничего не знает.

— Знаете, ей размозжили голову точно так же, тупым твердым предметом, — сказал мне доктор Милц, осматривающий тело. — Вам не кажется странной, Яков Платоныч, схожесть этих смертей?

Я только вздохнул. Версия о виновности Татаринова зашаталась весьма изрядно. Она вся строилась на мотиве, на ревности. А Пахомовна тут была явно ни при чем.

— Я, кстати, не удивлюсь, — добавил Милц, — если и орудие убийства одно и то же.

Из дома на наши голоса вышла Сусанна. Увидела лежащее тело, отшатнулась, прижав руку к губам.

— Господи! Беда-то какая! — запричитала она. — Она же весь вечер еще на кухне крутилась.

— Выходила она куда? — поинтересовался я у горничной.

— Выходила ведро выносить, — ответила Сусанна, — а потом не вернулась, и я подумала, что это она в свою комнату пошла.

— А сами-то где были? — спросил я ее.

— Так я у себя в комнате была, — ответила горничная, глотая слезы.

— Отлучались куда?

— Меня барыня три раза вызывала, — расплакалась окончательно Сусанна, — а потом я легла спать…

— Яков Платоныч, — обратился ко мне доктор Милц, — смерть наступила, ну, примерно, пару часов назад. То есть в восемь вечера.

Из дома, на ходу надевая пальто, выбежал Татаринов с совершенно ошеломленным лицом.

— Боже мой! — воскликнул он, не отрывая взгляда от мертвого тела.

— Викентий Андрианович, — обратился я к нему, — а Вы когда последний раз Пахомовну видели?

— Я… Я ее вообще целый день не видел, — с трудом проговорил Татаринов, явно борясь с потрясением.

— Уверены? — уточнил я.

— Намекаете, что вот это вот убийство — оно тоже на моей совести? — спросил он меня возмущенно, срываясь на крик. — Но зачем мне это? Ну, скажите! Ну, скажите, зачем мне убивать Пахомовну?!

— Да успокойтесь Вы, — сказал я ему. — Никто Вас ни в чем не обвиняет.

И я кивнул городовому, чтобы он увел посторонних с места преступления. Тот вежливо оттеснил к дому рыдающую Сусанну и все еще возмущенного Татаринова.

Я еще поговорил с дворником. Но тот ничего толкового про убийство сказать не мог. «Шел-нашел», вот и весь сказ. Зато припомнил он, что днем видел, как возле дома крутился какой-то незнакомец, похожий на приказчика или купчика. Не местный, раньше дворник его не видел. Из местных же, со слов дворника, Пахомовна дружила только с приказчиком из галантерейной лавки, заходила к нему на чай.

— Яков Платоныч, — спросил меня Коробейников, — теперь пора с хозяйкой побеседовать?

— Да нет, — отказался я от этой идеи. — Незачем больную женщину ночью беспокоить. Завтра. Завтра и с приказчиком побеседуем.

И отдав указания перевезти тело Пахомовны в мертвецкую, я отпустил Коробейникова и сам поехал домой. Отдых нам всем не повредит.

Утром следующего дня мы с Коробейниковым, первым делом, отправились в галантерейную лавку, чтобы побеседовать с приказчиком, дружившим с Пахомовной. Когда мы уже практически были на пороге, Коробейников внезапно замедлил шаг и обратился ко мне чуть смущенно:

— Яков Платонович, а может быть, Вы поговорите с галантерейщиком? А я вот… тут постою… Хотя, впрочем…

И смутившись еще сильнее, Антон Андреич, опережая меня вошел в дверь лавки. Я пожал плечами и последовал за ним. Поведение его было мне непонятно, но ломать голову над этим я не хотел. Пошел и пошел. Стало быть, все в порядке.

Впрочем, замешательство моего помощника стало понятно сразу, как мы вошли. Судя по всему, в этой лавке он не раз бывал. Приказчик, низенький, плешивый человечек, кинулся к нему прямо-таки с распростертыми объятиями:

— Антон Андреич!

— Я здесь по казенной надобности, — строго осадил его Коробейников. — Расследуется убийство известной Вам особы.

— Да, несчастье-то какое! — вздохнул приказчик. — За что это Пахомовне-то? Добрая она была женщина. Нищих подкармливала.

— Это господин следователь, Яков Платонович, — представил меня Коробейников на правах старого знакомца. — А это приказчик, господин Луков.

— Говорят, Пахомовна частенько к Вам заходила? — спросил я приказчика.

— Захаживала, — не стал отрицать тот. — Поболтать о том, о сем.

— Когда в последний раз?

— Так вчерась! — ответил Луков. — Жаловалась на Сусанну, горничную. Пахомовна-то мальчонку прикармливала, сироту. А Сусанна запретила ему приближаться к дому. Осерчала поэтому Пахомовна-то.

— С чего же это Сусанна сироту невзлюбила? — поинтересовался я.

— А кто его знает, — пожал плечами приказчик. — Ругались они с ней, с Сусанной. Прям вне себя была! Я ее никогда такой не видел.

— То есть, они ругались? — переспросил его Коробейников. — И прямо здесь? При Вас?

— Пахомовна иголки купила, — пояснил господин Луков Антону Андреичу, — и забыла тут, голова садовая. А я вышел, чтобы отнести. Гляжу, они на заднем дворе стоят, собачатся.

— Мальчонка больше не появлялся? — спросил я.