Павел Иванович просто расцвел от радости.

— С удовольствием воспользуюсь Вашей помощью! — сказал он ей со значением. — Я уверен, она мне понадобиться. Но сначала я должен ознакомиться с материалами.

— Дайте знать, — попросила Анна. — Вот мой адрес…

Она замешкалась, видимо, разыскивая в сумочке визитку. Не нашла, оглянулась растеряно. И тут же вышла из положения со свойственной ей непринужденностью и импульсивностью — просто написала адрес мелом на доске.

Павел Иванович смотрел на нее с восторгом и восхищением. Думаю, он просто отпилит этот кусок доски, чтобы сохранить в качестве сувенира. А то и вместо иконы.

Мне надоело наблюдать это действо и, бросив «До скорого», я вышел из класса. Анна вышла вслед за мной. Я не удивился бы, если бы она задержалась побеседовать со столь заинтересовавшим ее криптографом.

Мы с Анной Викторовной шли по улице, нам было по пути какое-то время. Я не удержался, чтобы не подразнить ее:

— Вы прямо сразили Павла! — сказал я ей с улыбкой. — Да и, признаться, на меня произвели впечатление. Ни одна из женщин, которых я встречал в своей жизни, не могла бы так написать свой адрес на доске.

— Вы считаете, что я фривольно поступила? — спросила Анна с едва заметной тревогой в голосе. Моя улыбка сбивала ее с толку, и она не понимала, ругаю я ее или просто дразню.

— Для любой другой девушки — конечно, — успокоил я ее. — Но не для Вас.

— А Павел Иванович, он в Петербурге учился? — спросила она меня.

Все-таки этот студент Анну Викторовну заинтересовал, как бы ни делала она вид, что ей просто любопытно разобраться в загадке тетради. Что ж, я расскажу ей все, что знаю. От чего же нет?

— Да, на математическом факультете университета, — ответил я. — Проявил там незаурядные способности криптографа. Поэтому и привлекался к работе в военных и полицейских ведомствах.

— А почему же он университет покинул? — продолжала свои расспросы Анна Викторовна.

— Не знаю, — сказал я. — Вы сами можете у него спросить. Я думаю, теперь он Вам с удовольствием всю свою жизнь расскажет.

Я сам удивился ноткам раздражения, против моего желания проскользнувшим в моем голосе. Анна Викторовна тоже их не пропустила.

— Вы ревнуете! — она даже остановилась в изумлении.

Вот уж нет, что за выдумки! Я повернулся к ней с вежливой улыбкой.

— Напротив, — сказал я, допустив в свой голос нотку язвительности, — наконец-то теперь Вы переключите свое внимание на новый объект, а я смогу спокойно работать.

Сказал — и чуть не поморщился, столь фальшиво и раздраженно это прозвучало. Да что это со мной в самом деле?

Анна посмотрела мне прямо в глаза долгим серьезным взглядом. А потом спросила с нежной улыбкой, очень тихо:

— Что за фантазии?

— Я видел, как Вы смотрели на этого вундеркинда, — ответил я ей, из последних сил удерживая улыбку на лице, как бы делая вид, что лишь шучу.

— И как? — кажется, она едва сдерживала смех.

Нет, смеяться я над собой не позволю. Даже если вдруг и веду себя как полный идиот.

— Всего доброго, Анна Викторовна, — попрощался я и быстро пошел в сторону управления.

Анна окликнула меня, не дав сделать и пяти шагов.

— Яков Платоныч, а когда мы снова с Вами увидимся? — спросила она. И после крошечной паузы добавила с толикой ехидства: — Чтоб Павла Ивановича посетить.

— Вы написали ему свой адрес, — ответил я раздраженно. — Уверен, он Вас теперь сам найдет.

Развернулся круто и пошел своей дорогой. А мне в спину летел ее обворожительный заливистый смех.

Я невольно усмехнулся. Она-таки победила. Вывела меня из себя и заставила проявить эмоции. И эти эмоции ее порадовали. Радует барышню, что я ревную! Дразнить она меня решила!

Но неужели я и в самом деле приревновал ее к этому мальчику-студенту? Смешно, право. Когда Семенов бросал на Анну липкие взгляды, мои эмоции не удивляли меня. Да и не ревновал я в тот момент. Просто не должно так смотреть на женщину, ни на какую. И я с удовольствием объяснил бы ему это любым доступным способом, дай он мне хоть малейший повод.

Взгляды же Павла Ивановича оскорбительными не были. Напротив, он смотрел на Анну с возвышенным восхищением, чуть ли не как на богиню. И ей его внимание было приятно, оно ей льстило. Но почему-то меня раздражало именно то, что его внимание доставило ей удовольствие.

Так, ладно. Хватит уже этих размышлений. А то я сейчас сам себя уговорю, что вправду ревную, будто имею к тому какие-нибудь права. Анна Викторовна свободная незамужняя девушка, и молодой умный студент куда лучшая для нее компания, чем сыщик с бурным прошлым.

Кстати о прошлом. Надо все-таки послать запрос и выяснить, почему Павел Иванович на самом деле был вынужден покинуть Петербург.

Следующим утром я допрашивал чистильщика. Он наконец-то проспался и теперь страдал жутким похмельем. Вины в убийстве он не признавал, хотя и не отрицал, что залез в дом для кражи.

— Ну, не убивал я, Ваше Высокобродие! — ударял он себя в грудь кулаками. — Ложки взял! Но не убивал! Она уж там мертвая лежала.

— Ложки, значит, только взял? — спросил я его. — Ну, а кто ж тогда убил, если не ты?

— Так девка эта и убила! — предложил свою версию чистильщик. — Барышня из дома как полоумная побежала! А я там пьяненький сидел. А она по улице как припустила! А я пошел в дом, посмотреть, ну, чего там. А она уж там мертвая, хозяйка. Ложки взял. Ну зачем они ей? Барышня убила! Лица на ей не было, и побежала. Дайте водички, а? Ваше Высокобродие!

Я кивнул Коробейникову, чтоб налил воды. Чистильщик благодарно принял стакан, выхлестал одним глотком.

— Не убивал, значит? — спросил я, когда чистильщик напился.

— Нет, ей Богу! — размашисто перекрестился он.

— Ты вот что мне скажи, — продолжил я расспросы. — Ты ведь напротив этого дома Курочкиной днями напролет сидишь.

— Так и ночами тоже! — подтвердил чистильщик. — А чего мне далеко ходить? Я и сплю там!

— Ну так тем более, значит, должен был видеть, кто там возле дома крутится, кто к ней в гости приходил.

— Дак одна она живет-то! — изумился чистильщик. — Кому она нужна!

— Ты давай вспоминай! — припугнул его Антон Андреич. — Не то на каторгу пойдешь за убийство.

— Точно! — вспомнил задержанный. — Заходил к ней один мастеровой на днях.

— Мастеровой?

— Да! Зашел к ней с черного входу и с саду, — подтвердил чистильщик. — А она ему сразу калитку-то открыла.

— Когда это было? — уточнил я.

— Не помню! — чистильщик растерянно развел руками. Похоже, из-за непрерывного пьянства своего с датами он был не в ладах. — Ну, вот, на днях!

— Да нет! — рассердился я его бестолковости. — Ты мне скажи, в тот вечер, когда Курочкину убили, кто к ней приходил?

— Ну не видел я никого! — снова принялся он бить себя в грудь. — Ну пьяный ж я был!

Я вздохнул. Все бесполезно, он ничего не помнит. Он не убивал Курочкину, но и убийцу он, похоже, не видел. Но еще одну попытку добыть из него что-нибудь интересное я могу сделать.

— Откуда у тебя это? — спросил я, показывая ему окурок сигары, найденной нами в ящике.

— Чего? — не понял он.

— Сигара! — я сунул окурок ему под нос.

— А! — сообразил наконец чистильщик. — Так этот ее и бросил. Мастеровой! Он и раньше ко мне подходил сапоги почистить. Вот. А потом я смотрю, он к Курочкиной — шасть! Вот, а сигару энту бросил, когда деньги мне отдавал.

— Чего же он ее бросил-то? — спросил Антон Андреич.

— Он ее из кармана вытащил, а она сломанная, — пояснил чистильщик. — Вот он ее и бросил.

Мастеровой, значит. С кубинской сигарой в кармане. Уже верю. То есть, чистильщику-то верю, он рассказал, что видел. Вот только не мастеровой это был ни разу. Но тогда кто? И зачем он приходил?

— Узнать его сможешь? — спросил я чистильщика.

— Я на лица не смотрю, — ответил тот. — Больно надо шею задирать!