— Всех, наверное, тут знаете? — продолжил я расспросы.

— Ну, а как же, — подтвердил он. — Вся округа ко мне стричься-бриться приходит.

— А госпожу Курочкину часто видели? — спросил я, указывая на дом напротив.

— Так каждый день и видел, — вздохнул парикмахер. — Пока не убили ее.

— Гости у нее бывали?

— Так откуда ж мне знать-то? — развел руками парикмахер. — Я с ней дружбу не водил.

— Ну, а все-таки! — настаивал я. — Каждый день ведь на ее двери-то смотрите.

— Да не ходил к ней никто! — сказал он. — Одна как перст жила.

— Ну как же никто? — удивился я. — Говорят, репетиторством ведь она подрабатывала.

— Так это ж когда было! — махнул рукой парикмахер. — Давно это было.

Похоже, никаких полезных сведений я от него не получу. То ли он ничего не знает, то ли не хочет рассказывать, из опасения быть замешанным в полицейское расследование.

Я оглянулся по сторонам в поисках еще какого-нибудь источника информации. И заметил напротив двери в парикмахерскую низенькую табуретку и подставку для сапог — атрибуты чистильщика обуви.

— Чистильщик всегда здесь сидит? — спросил я парикмахера, показывая на табурет.

— Сидит, сидит, — подтвердил тот.

— И где же он сейчас? — спросил я.

— Так он, извольте видеть, уже с утра готовый пришел, — пояснил парикмахер, — должно быть, в каморке своей дрыхнет.

Я поблагодарил словоохотливого собеседника и пошел к каморке чистильщика, находящейся тут же, в двух шагах от его рабочего места.

В каморке, крошечном помещении два на три метра, дух стоял такой, что без закуски туда было страшно заходить. Сам хозяин спал мертвецким сном на лежанке. Видно было, что еле дошел. Так и повалился, в чем был, даже сапоги не стянул. Я вошел, задерживая дыхание, оставив дверь нараспашку. Но ни волна морозного воздуха из двери, ни мои весьма резкие встряхивания за плечо пробудить чистильщика не осилили. Я приподнял его ногу за голенище сапога, взглянул на подошву. Так и есть, вся подошва перемазана чернилами. На столе стоял ящик со щетками. Открыв его, я вполне ожидаемо увидел столовое серебро, точно того же набора, что и найденная нами ложечка. Итак, похититель серебра найден. А возможно, и убийца.

Вот только если убийца чистильщик, то кто и зачем забрался в дом сегодня? К этому времени чистильщик уже спал, пьяный в стельку. С этим еще предстояло разбираться. Я позвал городовых и приказал доставить подозреваемого в участок. Проспится, а там и поговорим. Может, что и выясним.

К этому моменту ко мне присоединились Коробейников и Анна Викторовна, излазившие подвал вдоль и поперек, но ничего нового не обнаружившие. Я велел Антону Андреичу отвезти в управление ящик чистильщика и его сапоги, как важные улики. А сам обратился к Анне Викторовне:

— Я бы хотел с Вами поговорить, но лучше это сделать в управлении.

— Конечно, — кивнула Анна, соглашаясь, и проследовала со мной к экипажу.

В управлении я, извинившись и попросив подождать пять минут, усадил Анну Викторовну в свой кабинет и приказал дежурному подать ей чаю. А мы с Коробейниковым принялись срочно оформлять задержанного и улики. Учитывая новое наше начальство, протокол следовало соблюдать. Ну, хотя бы в первый день.

Начальство, кстати, не заставило себя ждать. Господин Трегубов внимательно рассмотрел сапоги, потрогал серебро.

— А что убийца? — спросил он.

— Пьян мертвецки, — ответил я. — Раньше завтрашнего дня разговаривать с ним бесполезно.

— Все ясно! — резюмировал полицмейстер. — Блестящая работа, Яков Платоныч, блестящая!

— Благодарю, но есть кое-какие странности, — поведал я, стараясь подготовить Николая Васильевича к тому, что дело, которое он уже счел раскрытым, может таким и не оказаться. — Орудие убийства — кирпич, — пояснил я полицмейстеру свои сомнения. — И получается, что убийца сначала спустился в подвал за кирпичом.

— А что, если он помог Курочкиной по хозяйству, а потом хвать кирпич — и по голове! — не пожелал отказываться от выигрышной версии Трегубов.

Ох, как я не люблю все эти «что, если». Коробейникова от подобного отучаю изо всех сил. Ну, что гадать-то! Фактами нужно оперировать, только фактами!

— Возможно, — сказал я Трегубову. — Но есть еще кое-что.

И я вынул из кармана найденного оловянного солдатика.

— Вот. Солдатик.

— Солдатик, Яков Платоныч, тетрадка — это все лирика, — отверг мои сомнения полицмейстер. — А вот сапоги — это факт. Так что закрывайте дело!

— Если помните, я просил Вас дать распоряжение в архив, проверить Курочкину, не проходила ли она у нас раньше, — спросил я Николая Васильевича.

— Фигурировала, да, — подтвердил он. — Дело у Вас на столе. Только ведь дело-то ясное, зачем прошлое ворошить?

И с этими словами он удалился.

— Яков Платоныч, — сказал мне молчавший дотоле Коробейников, который был занят описанием улик. — В ящике чистильщика помимо всего прочего я обнаружил любопытную вещицу.

И он показал мне окурок сигары. Для Затонска вещь и в самом деле любопытная. Здесь сигары вовсе не продают. Редкие любители выписывают их из Петербурга. Я принюхался — сигара была высшего качества.

— Кубинская сигара, — удивился я. — Откуда она у него?

— Стоит, наверное, как полгода работы чистильщиком, — сказал Антон Андреич.

Озадаченный, я вернулся в кабинет. Анна Викторовна ожидала меня, коротая время за просмотром синей тетради.

— Прошу прощения, — извинился я. — Я, кажется, зря Вас побеспокоил. Дело закрыто.

— Как? — удивилась она.

— А вот так, — ответил я с некоторым раздражением. — Убийца найден и изобличен. Это чистильщик. Начальство довольно!

Я устало опустился за стол.

— Яков Платонович! — обратилась ко мне Анна Викторовна очень серьезно. — Но Вы же не думаете, что все так просто?

— Знаете, — сказал я ей, — мой опыт работы подсказывает, что зачастую мотивы преступлений просты и банальны.

— Да, но Курочкина хранила этот дневник! — возразила мне Анна убежденно.

— Тысяча версий! — отмел я ее возражения, убеждая не столько ее, сколько себя. — Допустим, у госпожи Курочкиной была подопечная, маленькая англичанка. И она хранила ее сочинения как память.

— Просто хранила! — саркастически воскликнула Анна Викторовна. И добавила, подчеркивая каждое слово: — Она его прятала!

— Я согласен, что есть во всем этом что-то странное, — подтвердил я, одновременно открывая дело, оставленное для меня на столе Трегубовым.

— Странное здесь может быть только одно! — Анна Викторовна положила прямо передо мной тетрадь. — То, что зашифровано в этой тетради.

— Очень может быть, — сказал я ей, пробегая глазами дело, — но к нашему убийству это отношения не имеет.

— Но нужно же это проверить! — расстроенно сказала Анна.

В этот момент я увидел в читаемых документах знакомое имя. И замер. Теперь я вспомнил, откуда мне была известна госпожа Курочкина. И почему меня насторожило присутствие в ее доме английского дневника и английского игрушечного солдатика. Кажется, предположив, что в тетради что-то зашифровано, Анна Викторовна была куда ближе к истине, чем и представить себе могла.

— Да, это нужно проверить, — протянул я задумчиво и поднялся. — Нужно расшифровать эти тексты. Немедленно.

— А вы что, еще и криптограф? — поинтересовалась Анна.

— Нет, этой наукой не владею, — ответил я. — Но знаю, к кому обратиться.

— Я с Вами! — немедленно поднялась Анна Викторовна.

— Но…

— Ну какие «но»! Ну это же я перевела! — перебила она меня возмущенно. И добавила просительно, заглядывая мне в глаза: — Ну пожалуйста!

Вот так она это и делает. Взглянула на меня грустно-нежно, и в мою голову уже лезут мысли о том, что ничего опасного в этой поездке нет, и почему бы не сделать ей приятное.

— Ну что с Вами поделаешь! — вздохнул я. — Хорошо. Едем в гимназию.

Наградой мне были вспыхнувшие радостью глаза и сияющая улыбка. Ну, хоть не поцелуй, как однажды, и то слава Богу.