— Человечек? — удивился он.

— Солдатик, — поправил я его. — Оловянный солдатик. А почему не разглядели, когда фотографировали?

— Помилуйте! — возмутился Коробейников. — Ночь! Темень даже при свече! А магниевая вспышка, она высвечивает каждую крошечку. Но видно только потом, на карточке.

— Нужно будет там все еще внимательно осмотреть, — решил я. — При свете, днем. Едем!

В доме Курочкиной было все так, как мы оставили. Так же лежали салфеточки на полочках, так же валялись вещи на полу. Я взглянул на валяющиеся книги с некоторой жалостью. Выморочное имущество. Ни родственников, ни наследников у покойной нет. Нужно будет Анну Викторовну спросить, она наверняка знает, как пристроить хотя бы книги. Но это потом, когда дело раскроем.

Коробейников наклонился к ножке комода, подбирая с пола маленькую фигурку.

— Действительно, солдатик, — изумился он.

— Что я говорил? — я осторожно взял маленькую фигурку из его рук. — Британец, гренадер наполеоновских времен. Не российского изготовления вещица.

— Почему не российского? — поинтересовался Коробейников.

— Потому что довольно тщательно сделана, — ответил я задумчиво.

Что-то меня настораживало в этом деле. И солдатик тоже относился к тревожащим факторам. Возможно, я просто напряжен в ожидании обещанного мне развития событий, которое все так и не наступает. И из-за этого начинаю видеть то, чего нет. А возможно… Тетрадь со стихами, написанными по-английски. Игрушечный солдатик явно родом из Англии. Правда, известно, что старая дева преподавала английский язык, так что и тетрадь, и игрушка могли принадлежать ее ученикам. Но я почему-то чувствовал, что здесь кроется нечто большее.

— То есть, Вы хотите сказать, — спросил Коробейников, — что старая дева играла в солдатиков?

Я прошел в соседнюю комнату, окинул взглядом разворошенные бумаги, опрокинутую чернильницу.

— Антон Андреич, — велел я ему, — осмотрите-ка здесь все еще раз повнимательней. На одежде или обуви преступника могли остаться следы чернил.

В задней части дома хлопнула дверь, скрипнули половицы. Мы с Коробейниковым насторожились, одновременно доставая оружие. В доме явно был кто-то еще. Разошлись в разные стороны, пытаясь осмотреть сразу все комнаты, снова встретились у задней двери. Дверь черного входа была открыта, на крыльце снег, явно с чьих-то ног. Но никого во дворе не было видно. Впрочем, двор был маленький, с не очень высоким, но глухим забором. А за забором лабиринт из таких же двориков. Преступнику легко здесь скрыться. Только вот непонятно, кому понадобилось лезть в уже и так обворованный дом, да еще и среди бела дня. Или все-таки убийца ночью не нашел то, что искал, а ложки взял для отвода глаз?

Мы вернулись в дом и стали искать, как же преступник пробрался в дом. Потому что полиция вчера дом заперла, в этом Антон Андреич был уверен, он проверял. Парадная дверь была заперта, когда мы сегодня приехали. А заднюю Коробейников вчера сам запер на засов.

Искать пришлось недолго. Со стороны двора обнаружилось окно со следами взлома.

— Фомкой открыто, — показал я Коробейникову. — Антон Андреич, Вы осмотрите все остальные окна.

Тут в комнату неожиданно и неслышно, так что мы слегка вздрогнули даже, вошла Анна Викторовна. Она была веселая, разрумянившаяся с мороза и совершенно прелестная в очаровательной своей шляпке. Видно было, что она полностью пришла в себя после вчерашних тяжелых переживаний.

— Good afternoon, gentlemen! — приветствовала Анна нас по-английски с радостной улыбкой.

— How do you do, miss Anna! — блеснул познаниями в английском языке Антон Андреич.

— В участке сказали, что Вас можно здесь найти, — пояснила Анна Викторовна, подавая мне тетрадь. — Я все перевела. Это не было сложно, здесь только стихи и считалки.

Пока она говорила, я заметил, что Коробейников, бросив работу, подошел к нам и замер на месте, не сводя с Анны восторженного взгляда. Я знал, что мой помощник покорен ею до глубины души, но подобная демонстрация восхищения показалась мне нескромной.

— Антон Андреич, — строго сказал я ему, — Вы осмотрите кухню и спальню.

— Конечно — ответил мне Коробейников, не сводя с Анны глаз, и удалился, поминутно оборачиваясь.

— Это девочка очень талантлива! — продолжала рассказывать Анна Викторовна. — Ей лет восемь, не больше.

— И уже стихи пишет? — удивился я. — Постойте-ка! А откуда Вы это знаете?

Анна взглянула на меня, чуть виновато, словно извиняясь за то, что сейчас скажет.

— Я видела ее, — несколько смущенно, но вместе с тем решительно произнесла она. — Она приходила ко мне сегодня ночью. Читала все время одну и ту же считалку.

— Видения, — вздохнул я. — А она так все стихами и говорила? А почему прямо не сказала, кто она, откуда?

— А я не знаю! — с вызовом сказала мне Анна. — Духи, они не подвержены человеческой логике.

— Это действительно так! — бросился ей на выручку Коробейников, видимо, услышавший (или подслушавший?) наш разговор из соседней комнаты. — Видения как сон! А во сне тоже нет никакой логики!

— Антон Андреич! — одернул я его с преизрядным раздражением. — А Вы все осмотрели?

— Не успел, — смутился Коробейников. — Но я сию секунду!

И скрылся в комнатах.

Я задумчиво полистал тетрадь.

— Зачем хранить эти странные тексты? — спросил я больше себя, чем кого-то. — Ведь они странные.

— Они написаны с большой выдумкой и талантом, — сказала Анна Викторовна. — Но абсолютно иррациональны. Так, словно они не ребенком писаны, и не для детей.

— И что это нам дает? — поинтересовался я. — Кто-то залез в дом, убил хозяйку и украл столовое серебро. Обычное банальное преступление. Хотя Вы правы, есть в этой тетради что-то странное.

Анна Викторовна подошла ко мне поближе и просительно заглянула в глаза:

— Можно мне подвал осмотреть?

А про подвал-то она откуда знает? Ах, да, она же в участок заезжала. Небось, допросила мне всех городовых. Как бы она там на Трегубова не нарвалась по неведению. Впрочем, за кого я беспокоюсь? В данном случае нужно за господина полицмейстера беспокоиться, а его мне не жаль.

Ладно, осчастливлю сразу двоих, я сегодня добрый.

— Антон Андреич! — позвал я. — Проводите Анну Викторовну в подвал. Только осмотрите там все сами, чтоб без сюрпризов.

— Безусловно! — очень серьезно и ответственно ответил мне Антон Андреич, а глаза его так и вспыхнули от радости.

Анна подарила мне благодарную улыбку, и парочка искателей неведомого удалилась в сторону входа в подвал. Я проводил их взглядом, пытаясь подавить улыбку и чувствуя себя бесхребетным добряком. Но, собственно говоря, почему бы мне не позволить барышне осмотреть подвал, если таково ее пожелание? Дурного в этом ничего нет, там безопасно. Зато сколько радости доставил сразу двоим людям!

Сам же я прошелся по дому, размышляя. Выглянул в окно, в то, что выходит туда же, что и парадный вход. Да и калитка со двора на эту же сторону ведет. Увиденное меня заинтересовало. Прямо напротив окна, то есть и напротив входа в дом Курочкиной, располагалась парикмахерская. Сам хозяин стоял на крыльце, видимо, в отсутствие клиентов коротая время болтовней с прохожими. Пожалуй, с этим человеком стоит побеседовать. Он вполне мог что-то видеть.

— Доброго здоровьичка! — радушно приветствовал меня парикмахер, едва я подошел к нему. Он, похоже, был человеком общительным и рад был поболтать с каждым.

— День добрый, уважаемый, — ответил я ему. — Каждый день здесь стоите?

— Ну, а что ж делать, когда клиента нет! — усмехнулся он в ответ.

— Ну, а когда клиент есть, все рано ведь на улицу-то поглядываете? — я указал на его окно, выходящее аккурат на дом Курочкиной.

Парикмахер слегка встревожился от моих расспросов:

— Побриться, постричься не желаете? — спросил он, стараясь сменить тему разговора.

— Нет, спасибо, — отказался я. — Я из полиции.

— А, вон оно что! — протянул он. — Понятно.