— Анна Викторовна! — воскликнул я, слегка встряхивая ее от не перегоревшего еще страха. — Ну я же Вам говорил! Я же Вас предупреждал! Вы меня никогда не слушаете!

Она не ответила, только прижалась к моей щеке своей, мокрой от слез, всхлипывая как ребенок, дрожа всем телом. Я обнял ее, успокаивая и утешая.

В нескольких метрах от нас подбежавшие городовые поднимали рыдающую Каролину. Коробейников утешал перепуганную Дарью Павловну.

Все закончилось. Слава Богу, все позади.

Вечером того же дня в управлении я допрашивал Каролину. Ей уже оказали медицинскую помощь. Выстрелил я на редкость удачно, навылет, и кость не задета. В глубине души я весьма сожалел о своей меткости.

На этот раз я выбирал язык общения, и говорили мы по-немецки.

— Следы крови обнаружены между швов на Ваших сапогах, — сказал я ей.

— Не трудитесь, господин Штольман, — презрительно ответила мне Каролина. — Это я убила ту девчонку.

Да, запираться она не собиралась. Да даже если и собиралась бы, свидетелей ее покушения на жизнь Анны Викторовны было достаточно. Но меня интересовали ее мотивы. Поражала жестокость этой юной особы: она не только убила Дуню, но и хладнокровно перерезала ей горло. А Анну вообще пыталась сжечь заживо. Какие причины были для такой жестокости?

— Но почему? — спросил я ее.

Коробейников, который должен был протоколировать допрос, а немецкого языка не знал, понял, что по-русски мы говорить не собираемся и спросил меня взволнованно:

— Яков Платоныч! Я не смогу так записывать!

— После, Антон Андреич, — раздраженно ответил я ему. — Зарисовывайте!

Коробейников понял, что отвлекать меня не следует, и умолк. А я снова повернулся к Каролине:

— Неужели из ревности к этому конюху? — предположил я.

— Вы идиот, господин Штольман! — ответила Каролина. — Как Вы могли предположить такое? Моя безумная мать решила вернуться на родину. Она сказала мне, что отец оставил нам только долги. Замок заложен. И теперь мы будем жить здесь. Я возненавидела эту чертову страну, как только мы пересекли границу. Я ненавижу эту грязную дикарку, которая оказалась моей теткой. Я ненавижу этот вонючий дом и эту вонючую конюшню.

Она говорила монотонным голосом, не повышая тона. Но она говорила то, что думала. И от силы ее ненависти у меня холод шел по спине.

— И Вы убили девушку, чтобы все подумали на мать? — спросил я.

— Против нее нет улик, — ответила Каролина. — Я надеялось только, что после этого убийства наша жизнь здесь станет невозможной. И мы вернемся в Вену.

Да уж, такой мотив мог прийти мне в голову в последнюю очередь. В голове не укладывалось, что она хладнокровно убила девушку и перерезала ей горло лишь для того, чтобы вернуться домой. Причем не в порыве ярости, а осознанно спланировав свои действия.

— Вы никогда не увидите Вены, — поведал я Каролине. — Вам грозит пожизненная каторга. И Вы даже не представляете, какова эта страна там, во глубине сибирских руд, куда Вас сошлют.

Спустя два дня мы с Анной Викторовной, по ее настойчивому требованию, заехали проведать Дарью Павловну и баронессу. Дарья Павловна обрадовалась нам, как родным. Все происшедшее произвело на нее страшное впечатление. Да и соседи ее теперь избегали. Баронесса же нас не узнала. Лишь попыталась рассказать нам вновь свою сказку о графине Батори. С трудом дотерпев до конца чаепития, мы стали прощаться. Сестры Молостовы вышли во двор нас проводить. Екатерина Павловна тут же принялась рассказывать историю о графине привязанному к забору коню.

— Вот так все время, — вздохнула Дарья Павловна. — Она рассказывает даже когда нет рядом ни одной живой души. А после того, как Каролину арестовали, так уже и не приходила в себя.

— Может быть, в Австрии ей могут помочь? — предположила Анна Викторовна.

— Уезжаем через неделю в Вену, — кивнула со вздохом Дарья Павловна.

— Сочувствую Вам, — сказал я ей искренне. — Столько сразу на Вас навалилось.

— Ничего, ничего! Господь милостив, — улыбнулась Дарья Павловна. — Он же не посылает нам такие испытания, которые мы не можем выдержать. Аннушка, у меня просьба к Вам! — Молостова протянула Анне небольшой узел, явно с вещами. — Вы не могли бы вот это передать Каролине? Не могу я ее видеть сейчас. Потом, — она вздохнула. — Там продукты, вещи… Это ведь можно сейчас? — посмотрела она на меня.

— Можно, — ответил я, забирая у Анны узел. — Я распоряжусь.

— Спасибо, — поблагодарила нас Дарья Павловна. — И спасибо, что навестили. Храни Вас Господь.

И, забрав сестру, она скрылась в доме.

— Какая добрая, чудная Дарья Павловна! — сказала Анна Викторовна, когда мы с ней шли к экипажу. — Как я могла ее подозревать!

— Я тоже на нее думал, — утешил я Анну. — Но теперь наконец картина ясна! Каролина. Она пришла на конюшню, и стала свидетелем сцены между конюхом и Дуней. Смекнула. А когда конюх ушел, взяла его нож и убила ее. А Дарья Павловна уже потом там появилась. Испугалась и унесла ведро с кровью от греха подальше.

Я говорил и говорил. Рассказывал то, что она уже и так знала, лишь бы не молчать. Потому что я видел, как она на меня смотрит. И как мне улыбается. И понимал, что сейчас произойдет, но никак не мог придумать, как этого избежать.

И в конце концов она просто перебила меня, и прятаться за словами уже стало невозможно.

— А еще Вы спасли мне жизнь, — сказала она, улыбаясь. — Я так привыкла чувствовать себя обязанной Вам, что это создает смутную иллюзию.

-Какую иллюзию? — спросил я ее, невольно улыбаясь в ответ на ее улыбку.

— Связи, — ответила она. И очень внимательно, без улыбки посмотрела мне в глаза.

Я еще попытался повернуть разговор, делая вид, что не понял ее вопроса.

— То есть, периодически подвергая свою жизнь опасности, — сказал я по возможности строго, — Вы продляете это ощущение? Может, можно как-то проще этого добиваться, Вы не думали?

Я намеренно обижал ее. И обижал жестоко. И ей было очень больно, я видел это в ее глазах.

Анна отвернулась от меня, не желая, видимо, чтобы я увидел ее слезы.

— Нет, — сказала она взволнованно. — Завтра подумаю. Сейчас мне в голову ничего не идет. Кроме Каролины.

Слава Богу. Она поняла меня. И она продолжает говорить со мной.

— Ну не чудовище же она! Не могу я в это поверить!

— Всякая душа потемки, Анна Викторовна, — сказал я ей.

Анна вскинула на меня глаза, заглядывая, казалось, прямо в душу. Слез в ее глазах не было.

— Всякая, — повторил я. И добавил: — Даже моя.

— А меня иногда неудержимо тянет в темноту, — ответила она мне, не отводя глаз, очень твердо.

Повернулась и пошла к экипажу ровным спокойным шагом.

Она меня поняла. Но она приняла решение. А ее упрямство мне известно, она никогда не отказывается от намеченной цели.

И мне придется сильно постараться, чтобы разубедить ее в том, что эта цель ей нужна.

Но, да поможет Бог нам обоим, в глубине души я отчетливо понимал, что не смогу противостоять ей долго. Или, скорее, не смогу долго противостоять самому себе.

====== Восьмая новелла. Тайна синей тетради. ======

То дело я запомнил особенно ясно, потому что именно оно как бы обозначило окончание моей мирной жизни в Затонске в качестве обыкновенного полицейского следователя. Именно с этого дела начали активно развиваться события, ради которых и отправил меня в Затонск полковник Варфоломеев.

Но в тот вечер я еще об этом не знал. И уже собирался со службы домой, когда прибежавший городовой сообщил об убийстве. В своем доме была найдена убитой некая госпожа Курочкина. Разумеется, мы немедленно поспешили на место преступления.

Дом был самым обыкновенным. Посуда в буфете, салфеточки на полочках. Ничего необычного, кроме, разве что, беспорядка, явно этому дому не свойственного. Видимо, убийца что-то искал, потому что повсюду были разбросаны книги, бумаги, вываленные из ящиков вещи.