— Вы чуть не погибли там из-за меня! — сказала Анна Викторовна со слезами. — Если бы я согласилась поехать с Вами, этого бы не случилось.

М-да, мои шутки по-прежнему не пользуются успехом. Вот уж меньше всего я хотел, чтобы она расстраивалась сейчас, а тем более плакала. Довольно уже с нее слез.

— Не думайте об этом, — сказал я как можно убедительней. — Все хорошо. И будет еще лучше, я обещаю.

— Правда? — спросила Анна Викторовна, пристально глядя мне в глаза. — Яков Платоныч, — сказала она вдруг взволнованно, но очень серьезно и решительно, — а что Вы имели в виду, там, в подвале, когда сказали…

Она вдруг смутилась, потупилась, недоговорив, и я с удивлением понял, что ей тоже страшно, что она растеряна и не уверена не меньше меня. Бог ты мой, да я не просто идиот, а идиот фундаментальный. Почему я решил, что Анна знает о моих чувствах, если молчал о них?

— Анна Викторовна, — сказал я, осторожно беря ее руку в пушистой варежке.

Анна подняла на меня глаза, полные страха и надежды.

— Вы не ошиблись, — тихо сказал я ей, нежно заправляя под платок непослушный локон.

Страх исчез из ее глаз, затопленный солнечной радостью. А в следующее мгновение самая лучшая девушка на свете прижалась к моей груди, позволив себя обнять.

Мы еще долго стояли вот так, обнимая друг друга на пустой зимней улице. Просто молча стояли, привыкая к тому, что теперь все стало иначе.

Но Анна Викторовна никогда не отличалась склонностью к бездействию. И молчать долго тоже было не в ее характере.

— Значит, теперь Вы со мной? — спросила она требовательно, поднимая на меня взгляд.

— Во всем и всегда, — пообещал я ей, улыбаясь этой ее требовательности.

И замер, пораженный истинностью того, что произнес. Да, навсегда. Это навсегда, и я не хочу иного.

— И Вы позволите мне помогать Вам иногда? — робко спросила Анна Викторовна с очаровательной лукавой улыбкой.

Ах, как я любил эту ее улыбку. Как я любил все в ней. Мне до безумия хотелось ее поцеловать. Позже. Не сейчас, но скоро.

— Только если Вы пообещаете, — сказал я с притворной строгостью, — что не станете рисковать собой и ничего не будете делать без меня.

— Обещаю, — кивнула Анна очень серьезно и снова прижалась ко мне.

Мы еще постояли немного, обнявшись. Но, как часто бывало с нами, в этот момент в конце улицы послышались голоса и показались человеческие фигуры. Пора было прощаться.

— Доброй ночи, Анна Викторовна, — сказал я, целуя милый локон на ее виске, наслаждаясь этим правом, дарованным мне ею и небесами.

— Доброй ночи, — ответила Анна, заглядывая мне в глаза.

Она отстранилась от меня, я неохотно выпустил ее из объятий. И как всегда, отойдя на три шага, Анна Викторовна остановилась и оглянулась.

— Вы ведь отдохнете сегодня, правда? — сказала она встревоженно.

— Обещаю, — улыбнулся я ей.

Анна Викторовна скрылась за калиткой, а я все стоял и смотрел ей вслед. Этого всего просто не могло быть в моей жизни. Но это было. И я был совершенно счастлив.

Домой добрался совершенно уже без сил. Мелькнула мысль о том, что я уж не припомню, когда ел в последний раз. Но на квартиру я приходил только ночевать, и есть там было все равно нечего. Так что я махнул рукой и как можно скорее лег, провалившись в глубокий сон. И даже сновидения не тревожили меня нынче, уступив непомерной усталости.

А утром меня вырвал из сна стук в дверь.

— Ваше Высокоблагородие, убийство! — донесся из-за двери голос Евграшина. — Антон Андреич велели передать — очень срочно!

Я впустил его в квартиру.

— Что случилось? — спросил я, быстро приводя себя в порядок. — Кого убили?

Было понятно, что на этот раз мне предстоит иметь дело с чем-то неординарным, иначе Коробейников не стал бы меня будить, а тем более поторапливать. Но ответ городового заставил меня даже приостановиться от неожиданности.

— Князь Разумовский убит, — сказал Евграшин. — В своем саду, садовник тело обнаружил. Антон Андреич на место выехали, а меня за Вами послали, сказали, поскорее. У меня экипаж тут.

Разумовский? Князь Разумовский убит? Преодолев изумление, я продолжил быстро собираться. Дело обещало быть серьезным и сулило немалые неприятности всем нам. Так что следовало оставить в стороне все собственные мысли и чувства по поводу случившегося, а как можно скорее разыскать убийцу.

Князь Разумовский лежал на дорожке своего парка. Нет, не князь. Тело князя Разумовского. Теперь о нем следует думать только так. И расследовать, кто его убил. Я же смотрел на поверженного врага, за которым охотился столько лет, с некоторым удивлением. Было как-то странно осознавать, что он мертв, и наше противостояние закончено навсегда. Больше мне не грозит ответный выстрел, больше мне не нужно за ним следить. И ненавидеть его не нужно, хотя это, пожалуй, все-таки останется. Уж слишком большим мерзавцем был покойный.

Но все же кто же его убил? Да еще столь плебейским манером, камнем по голове?

— Судя по всему, было два удара, — показал я Коробейникову. — Сначала ударили по затылку, а потом, когда упал, добили в висок, так, чтобы наверняка.

— М-да… Похоже, что убийца камень принес, — задумчиво сказал Антон Андреич. — Здесь я не наблюдаю таких камней.

— Пистолетами князь воспользоваться не успел, — добавил он.

М-да, еще и пистолеты. Лепажевские дуэльные пистолеты в ларце, знакомые мне до чрезвычайности. С кем еще мог стреляться князь в Затонске? Впрочем, с кем угодно. Вовсе не обязательно, что это имеет отношение к его убийству. Или все же имеет? Он вышел в аллею с пистолетами, стало быть, ожидал противника для дуэли. И в это время, в этом месте его убили. Это имеет значение, или совпадение просто?

— Заряжены? — спросил я Коробейникова о пистолетах.

— Да, оба заряжены, — ответил Антон Андреич, взглянув на меня чуть виновато, — будто он шел сюда стреляться.

Ну, уж точно не со мной, я бы знал. Так что зря Вы, милейший Антон Андреич, так переживаете, я здесь точно не при чем.

— А где доктор Милц? — спросил я.

— Говорят, уехал вчера, — ответил Коробейников, — в деревню с ночевкой.

— Ваше Благородие, — доложил подошедший Евграшин, — никого посторонних в доме нет. И Жана Лассаля тоже не обнаружено.

— Осмотрите здесь все внимательно, — велел я им. — Пистолеты к делу приобщить. Бумаги в кабинете арестовать. И лично отвечаете, чтобы ни одна бумажка не пропала. Я в гостиницу.

Нина, в данном случае, первая кандидатура на роль убийцы, по крайней мере для меня. Если князь зарвался и переборщил с угрозами, она могла сделать что угодно. Хотя способ… Трудно представить себе утонченную фрейлину с камнем в руке. Но я-то знал Нежинскую куда как хорошо и был уверен, если понадобится, она не только с камнем, а и с топором управится.

На стук мне никто не ответил. Я прислушался. За дверью номера Нежинской царила тишина. Видимо, хозяйки не было дома. Я осторожно открыл замок отмычкой. Да, номер был пуст. И, как мне кажется, Нина здесь и не ночевала. Так где же она? Я перебрал вскрытые конверты, лежавшие на комоде. Одна из записок была от мистера Брауна. «Жду Вас вечером у себя с нетерпением и благоговением. Ваш Гордон», — гласила она. Похоже, вчера Нина Аркадьевна отправилась в Михайловскую усадьбу. Могла и до утра там задержаться, я бы удивлен не был. Но это нужно проверить. Если Нина ночевала у Брауна, стало быть, у нее алиби, и тратить время на эту версию не следует.

В холле гостиницы меня ожидала весьма неприятная неожиданность: господин Уваков собственной персоной. Вот уж несвоевременно. И что же на этот раз привело его в Затонск?

— Господин Уваков! — приветствовал его я. — Илья Петрович!

— Яков Платоныч! — улыбнулся мне Уваков, протягивая руку. — Снова у Вас.

— Неужели так понравилось? — спросил я его с улыбкой.

— Уютный городок, — коротко улыбнулся мне в ответ Илья Петрович. — Но, как Вы понимаете, я приехал не любоваться прелестями Затонска.