— А кто сказал, что сам? — спросил я его.

— А разве не так? — изумился господин Трегубов.

— Убийство это, — ответил я ему твердо.

— Как убийство? — взволновался наш полицмейстер.

— Определенно убийство, — пояснил я, — стреляли не ближе, чем с пяти шагов.

— Да кто ж его? — удивился управляющий, услышавший мои слова. — Посторонних не было.

— Ну, значит, кто-то из своих, — ответил я, разглядывая его пристально.

— Тут след! — крикнул Ульяшин, осматривавший кусты выше по склону. — Яков Платоныч, здесь следы от мужских ботинок. И портсигар.

Он передал мне найденную под кустом улику. Портсигар не из дорогих, но зато с гравировкой.

— Наставнику от любящих учеников, — прочел я.

— Отсюда, видимо, он и стрелял, — сказал Ульяшин, просматривая траекторию выстрела от кустов до лежащего тела. — То есть, убитый видел убийцу.

— Разумеется, видел, — ответил я ему. — Пуля прямо в сердце. По-видимому, здесь они выясняли отношения, и результатом этого и стал выстрел.

— Но убийца при этом заранее пришел с дуэльным пистолетом, — заметил Ульяшин. — Значит, шел убивать?

— Видимо так, — согласился я задумчиво. — А где второй пистолет?

— Да на своем месте, — ответил управляющий. — В кабинете.

— Ульяшин, Вы аккуратно заверните пистолет, — велел я околоточному. — Нужно его осмотреть. А тело в мертвецкую отправляйте.

— Слушаюсь, Яков Платоныч, — ответил он.

— А подозреваемые все на месте? — спросил я, когда мы направились к дому.

— Да где ж им быть? — ответил управляющий. — Ждут, как приказали.

Подозреваемые и в самом деле находились на веранде, и явно уже нервничали в ожидании. А также были весьма возмущены тем, что их свобода была ограничена.

— Прошу прощения, господа, за некоторые неудобства, — произнес я, входя и окидывая взглядом помещение, — но в данных обстоятельствах…

— Господа! — высокомерно перебил меня молодой человек, сидящий за роялем, видимо, начинающий оперный певец Алмазов. — Как-то Вы сурово с нами.

— Да уж, немилосердно, — добавил интеллигентный человек в пенсне, расположившийся на диване, должно быть, писатель господин Чехов, — господин…

— Штольман, Яков Платоныч, следователь, — представился я. — Николай Васильевич, наш полицмейстер. Вы уже знакомы.

— Позвольте все же полюбопытствовать, — резко обратился ко мне господин в летах, скорее всего, Тропинин, известный драматург, — по какому праву Вы нас заперли здесь под охраной, как преступников? Произошло несчастье, но это же не значит, что…

— Произошло убийство, — перебил его Трегубов.

— Убийство? — Тропинин был явно удивлен.

Впрочем, не он один. Все в комнате явно были поражены этим сообщением.

— Что Вы говорите? — посыпались вопросы со всех сторон. — Вы уверены?

— Совершенно, — ответил я всем одновременно.

— Так что, господа, — продолжил Николай Васильевич, — придется примириться с некоторыми неудобствами. И никто не должен без моего ведома отлучаться из поместья. Ясно?

— Вы предполагаете, — осведомился Тропинин, — что убийца находится среди присутствующих?

— Преступник здесь, в доме, — ответил я. — А где госпожа Полонская?

— Елена Николавна плохо себя чувствует, она у себя, — ответил Тропинин. И добавил с заметным сарказмом: — Она тоже под подозрением?

— Анны Викторовны не вижу, — сказал я Трегубову, игнорируя Тропинина вместе с его сарказмом.

— А она пошла к Вам, — отозвался Алмазов.

— Ко мне? — удивился я.

Странно, что мы не встретили ее в парке в таком случае.

— Точно так, — ответил певец, — упросила городового отпустить ее, потому как имеет важные для следствия сведения.

Упросила, как же. Небось, и упрашивать-то не пришлось. Я оглянулся на дверь, но там стоял лишь Ульяшин, который, судя по выражению лица, очень желал напомнить мне, что на этот раз он ни при чем, поскольку был со мной в парке. Ладно, все здесь, в том числе и возможный убийца, а в парке полно городовых. Не думаю, что Анна Викторовна там в опасности. А побеседовать с ней я могу и позже. Скорее всего, она и в самом деле уже может что-то мне рассказать.

— Итак, господа, — обратился я к присутствующим, — я должен допросить каждого из вас по отдельности. Начнем с Вас, господин Тропинин. Ульяшин, — велел я околоточному, — займитесь дактилоскопией орудия убийства. Все необходимое здесь, в саквояже.

Михаил Иванович кивнул с полным осознанием серьезности поручения. Хорошо, что он здесь сегодня. Мне безмерно не хватало Коробейникова. Но Ульяшин уже многому научился и будет мне хорошим подспорьем.

— Прошу за мной, — обратился я к Тропинину. И добавил, обращаясь к полицмейстеру: — Соблаговолите присутствовать, Николай Васильевич?

— Разумеется, — ответил он, вставая из кресла.

— Значит, вчера Вы не пошли на спектакль? — спросил я Тропинина, когда мы перешли в гостиную, которую было решено использовать для допросов.

— Нет, я был в доме, — ответил он. — Пришла Елена Николавна, и я вышел в парк.

— Зачем? — поинтересовался полицмейстер.

— Елена Николавна просила найти ее сына, Алексея, — пояснил Тропинин.

— Нашли?

— Нет.

— То есть, — продолжил я расспросы, — Вы услышали выстрел, гуляя по парку, сразу после того, как ушли из дома?

— Нет, минут через десять-пятнадцать, — ответил драматург. — Потом я вернулся на веранду, а там уже были другие.

— Значит, в этот промежуток времени, до выстрела, — уточнил я, — Вас никто не видел?

— Получается, никто, — покачал головой Тропинин. — Вы что, хотите сказать, что это я?

— Возможно, — строго произнес Николай Васильевич.

— Вас не было добрых двадцать минут, — пояснил я Тропинину причины наших предположений. — Назовите мне хоть одну причину, по которой мы должны Вас исключать из списка подозреваемых?

— Да, но зачем мне это? — спросил он, явно пораженный тем, что на него пало подозрение. — Каков мотив? Так это называется у Вас?

— Да, мотива пока нет, — ответил господин Трегубов, — но ведь мы только начинаем расследование. Бог даст, и мотив появится.

— Ну, простите, господа, — рассмеялся Тропинин, демонстрируя, что он считает наши предположения просто нелепыми.

— Господин Тропинин, — сказал я ему, — мы еще обязательно с Вами поговорим. Вы свободны.

— Пока, — строго прибавил Николай Васильевич.

— Яков Платоныч, — сказал мне полицмейстер, когда мы остались одни, — а у нас с Вами неплохо получается дуэтом.

— Несомненно, — ответил я ему с улыбкой.

— Продолжим? — азартно предложил Трегубов, направляясь снова на веранду за следующей жертвой.

Впрочем, следующий подозреваемый, или, вернее, подозреваемая не заставила себя ждать. Ольга Соловьева, начинающая актриса, игравшая в пьесе Алексея Гребнева, буквально налетела на нас, не успели мы дойти до веранды.

— Ольга? — остановил я ее, встревожено заглядывая ей в лицо. — Простите…

— Александровна, — ответила она, останавливаясь.

Она была сильно взволнована и плакала недавно. Похоже, с погибшим ее связывали весьма близкие отношения, и она тяжело переживала случившееся. Впрочем, возможно и то, что она была убийцей и теперь переживала, что я могу раскрыть ее. В этом деле было пока слишком мало данных, чтобы я мог исключать хоть кого-нибудь, кроме, разве что, Трегубова и Анны Викторовны.

— Я хотел задать Вам несколько вопросов, — обратился я к девушке.

— Да, — кивнула она, — пожалуйста.

— Вы присаживайтесь, — предложил я ей, указывая на стул.

— А можно, я буду ходить? — неожиданно спросила Ольга. — Не могу больше ни сидеть, ни стоять. Ничего не могу.

— Извольте, — согласился я, — это как Вам будет угодно. Скажите, — спросил я ее, — а когда Вы услышали выстрел, где Вы были?

— Я была в парке, — ответила Соловьева. — Я искала Алексея, но не нашла. А потом услышала выстрел.

Все-таки как-то слишком сильно она взволнована. И отвечает осторожно, обдумывая каждое слово. Определенно, что-то скрывает, знать бы, что именно.