— Мадам испытывала болезненную страсть к Андрэ, — пояснил я, надеясь только, что мое объяснение ее удовлетворит, и подробности не потребуются, — поэтому и заставляла его одеваться в женские костюмы.
Анна Викторовна хихикнула. Надеюсь, над мадам, а не надо мной.
— Кстати это же платье на первых порах помогло ей оставаться вне подозрений, — поспешил я перевести разговор в более практическое русло. — Первая мысль, которая меня посетила, что покушались на мадам Де Бо. Но я ошибся. Ну и к тому же, этот пеньюар, запачканный кровью, — продолжил я, — она пыталась его сжечь, а остатки спрятала в ведро с золой. А Вы как догадались?
— Ну, скажем так, мне подсказали, — ответила Анна с лукавой улыбкой.
Ожидаемый ответ. Значит, я не ошибся тогда в управлении. Она и впрямь говорила с духом, и тот показал ей, где искать пеньюар.
— А Сеславин, — поменяла тему Анна Викторовна, — он так и не смог получить Ульяну. А мне показалось, что у него… Нет, даже не искреннее чувство, а какая-то одержимость этой девушкой.
— Да они как будто все с ума посходили, — ответил я. — Что-то в ней есть.
Улыбка мгновенно сбежала с милого лица, и голубые глаза стали холодными, как две льдинки. Я был неосмотрителен в своем высказывании, и, кажется, мне предстоит сейчас за это ответить.
— А Сеславин, — попробовал я отвлечь Анну Викторовну от моих неосторожных слов, — он просил Вас о помощи?
— Да, — коротко ответила Анна Викторовна, не отрывая взгляд от чашки с чаем.
Я улыбнулся безнаказанно, пока она не видит. Моя ревность всегда Анну забавляла, а вот ее ревность меня безмерно радовала, рассказывая мне, что я все же не был ей безразличен.
— И что же Вы? — спросил я ее, не давая повиснуть паузе.
— А я ему отказала, — все также не глядя на меня ответила Анна.
— Почему? — спросил я. — Сами говорите, искренние чувства.
— Ну потому что он действовал через мадам Де Бо! — ответила Анна Викторовна с волнением, забыв не смотреть на меня. — Хотел, понимаете, рабу за деньги купить. Я не стала ему помогать.
Ее возмущение было искренним, но горячность ее показалась мне забавной, и я осмелился осторожно ее подразнить.
— Но Ваши слова, — напомнил я ей, — настоящее чувство оправдывает все.
— Все, — согласилась Анна Викторовна, глядя мне прямо в глаза. — Кроме лжи.
И я понял, что она больше не шутит. И говорит уже не о Сеславине. Она снова ждала от меня ответа, а я по-прежнему не мог его дать. И лишь молча опустил глаза.
И вновь нахлынула привычная уже усталость.
====== Двадцать четвертая новелла. Драма. ======
Снова потянулись размеренные рабочие будни. Верный своим привычкам, я по-прежнему искал забвение в работе, но находил там только отупляющую усталость. Тем более что работы мне прибавилось. Наш полицмейстер услал моего помощника в Москву по каким-то делам управления, и тот отсутствовал уже неделю. Это добавило мне дел, но самым главным было то, что я неожиданно для себя обнаружил, что очень по нему скучаю. Кабинет без Антона Андреича казался пустым и каким-то более холодным, что ли. И я невольно ловил себя на том, что мне не хватает его юмора, его вопросов и даже неловкой его обо мне заботы. Порой я сдавался, устав от одиночества, и отправлялся к доктору Милцу. Александр Францевич всегда был рад мне и с удовольствием поил чаем и развлекал философскими разговорами. Но, увы, с тех пор, как я заподозрил доктора в содействии побегу Элис Лоуренс, наши отношения потеряли дружескую непринужденность. Я не хотел смущать его, пока не имел доказательств, но общаться, как с другом, с человеком, которого я подозреваю, казалось мне бесчестным.
А больше идти было некуда, разве что в кабак. До такой степени тоски я еще не дошел, а потому, устав от работы, отправлялся в парк. Там, на холодных осенних аллеях, тоска овладевала мной безраздельно, но я все равно возвращался туда раз за разом, надеясь на встречу и отказываясь признаваться в этом самому себе.
Встречи не происходило. По-видимому, Анна Викторовна, окончательно убедившись в том, что я намерен хранить свои тайны, просто вычеркнула меня из своей жизни. Я не мог с этим бороться. Мне оставалось лишь отнестись к ее решению с уважением. Для меня же оставалась тоска по ней, одиночество и сны.
В один из дней ко мне в кабинет зашел господин Трегубов.
— Яков Платоныч, — обрадовал он меня, — я завтра в отъезде. Так что Вы тут за главного. Я на вас очень надеюсь.
— А что случилось? — спросил я его с некоторым неудовольствием. — Вы надолго ли?
Если честно, мне и отсутствия Коробейникова хватало. Дел было столько, что мне едва хватало сил с ними справляться.
— Ненадолго, — утешил меня полицмейстер, — на день, возможно, на два. Приглашен в поместье Гребневых на театральную постановку. Изысканное общество там собирается нынче, — поведал Николай Васильевич с некоторой гордостью. — Из Петербурга приехала матушка Алексея Гребнева, сама знаменитая Елена Полонская. И Тропинин, известный драматург, тоже прибыл. Вы же слышали о них наверняка, будучи в Петербурге.
Я и в самом деле слышал. А Елену Полонскую даже видел в прославившей ее постановке пьесы «Прометей», автором которой был как раз Тропинин. И пьеса, и игра великой актрисы произвели на меня неизгладимое впечатление.
— А еще приглашен князь Разумовский, — продолжил рассказывать господин Трегубов, — и госпожа Нежинская, и Мироновы ожидаются.
Я почувствовал злость, в данном случае совершенно бессмысленную. Да уж, и в самом деле изысканное общество. Очень рад, что мне не придется его выносить. Впрочем, для подобных собраний я чином не вышел. И слава Богу, уж лучше работать, чем терпеть общество Его Сиятельства.
Но увы, как выяснилось, работа и изысканное общество оказались вполне совместимы. Поздно ночью, едва я успел заснуть наконец-то, как стук в дверь поднял меня с постели. Этот стук, слишком уж торопливый и настойчивый, встревожил меня почему-то больше обычного. Как и раздавшийся следом голос Ульяшина:
— Яков Платоныч! Убийство. Его Высокоблагородие за Вами послали.
Я впустил околоточного, чтоб не орал на лестнице. Люди спят все-таки. И, пока собирался и приводил себя в порядок, выслушал его версию того, с чем мне предстояло иметь дело. Новости не радовали. Ульяшин сообщил мне, что слуга Гребнева привез записку от нашего полицмейстера. Господин Трегубов требовал срочно прибыть в поместье с городовыми, так как Алексей Гребнев пропал, а в парке слышали выстрел.
Когда мы прибыли в имение, уже рассвело. За это время ситуация изменилась весьма, и в худшую сторону. С рассветом был найден пропавший Алексей Гребнев, мертвым. Застрелен в парке, обстоятельства неизвестны, предположительно, самоубийство. Все это сообщил мне Григорий, управляющий Гребнева, когда встретил меня по приезде в имение.
Сопровождаемый управляющим, я прошел по парку к месту смерти Гребнева, где ждал меня наш полицмейстер. Ночью резко похолодало и выпал снег, так что уже было понятно, что обнаружить какие-либо следы будет непросто.
— Ну что стоишь, тетеря, — послышался знакомый голос господина Трегубова, командующего городовому. — Иди вниз посмотри.
Я приблизился. Алексей Гребнев лежал под деревом на спине. На груди был след от пули, рядом лежал и пистолет. Однако я уже в первого взгляда видел, что не самоубийство это, имитация.
— Хотя, какие следы, — вздохнул Николай Васильевич, — ночью все замело.
— А почему сразу не сообщили? — спросил я его.
По словам управляющего, вкратце рассказавшего мне по дороге о происшествии, я уже знал, что Алексей пропал вчера еще днем, перед обедом.
— Так тело только под утро нашли, как рассвело, — пояснил управляющий. — К тому времени за Вами уже послали. Вот Николай Васильич и приказали.
— Да, искали всю ночь, это точно, — подтвердил полицмейстер. — Надеялись, думали, что просто из дома ушел. На рассвете обнаружили. Яков Платоныч, — обратился он ко мне, отводя меня в сторону, — это как же так-то? Из-за пьесы застрелиться! Вы уж без лишних формальностей. Елена Николавна просили: не надо следствия и прочих дел. Зачем, говорит, раздувать, коли сам счеты свел.
