Внезапно в дверь участка вбежала чрезвычайно взволнованная Полина, воспитанница Воеводина, с которой я познакомился сегодня утром.

— Господин следователь! — закричала она. — Господин следователь! Несчастье! Мой опекун погиб. Упал с лестницы.

Как интересно! Вот так совпадение. Да вот только их не бывает.

Тело Воеводина и в самом деле лежало на лестнице. Я взглянул наверх. Высоко падать, особенно если головой вниз. Только с чего бы он упал-то? Перила высокие, прочные. И не видно, чтобы где-нибудь были сломаны. Я осмотрел тело.

— Похоже, шея сломана, — сообщил я городовым.

— Странно, — прокомментировал Евграшин, — сначала горничная пропала, теперь вот сам…

— Пальцы сломаны, — сказал я, продолжая осмотр. — Странно. Обычно при падении руки, ноги, шею ломают. А здесь пальцы.

— Может, пытался удержаться, когда падал? — предположил городовой, тоже задирая голову, чтобы понять, откуда упал погибший.

— Или до того, как упал, — ответил я ему, поднимаясь по лестнице на второй этаж.

Мне нужно было поговорить с Полиной. Воеводин умер не час назад и даже не три, это я был способен определить даже без заключения врача. Почему она только сейчас заявила о его смерти?

— Как Вы себя чувствуете? — спросил я ее, чтобы как-то начать разговор.

— Я в порядке, — сказала Полина и посмотрела на меня с ожиданием.

Похоже было, что скорбь по опекуну девушка демонстрировать не собирается. И отлично понимает, что я сюда не о ее самочувствии пришел полюбопытствовать.

— А почему же Вы раньше об этом не заявили? — спросил я ее.

— Я обнаружила его час назад, — ответила барышня.

— То есть, Вы не знаете, когда он упал, — уточнил я.

— Я гуляла в парке, — покачала головой Полина. — Когда вернулась, тогда и увидела.

— Скажите, раньше что-то такое случалось? — продолжил я расспросы. — Может, что-то с ногами, терял равновесие…

— Он был здоров, как бык, — жестко произнесла она.

— Не очень-то Вы его любили, — заметил я с усмешкой.

— Не очень, — подтвердила она, но продолжать тему не стала.

— А Ваша горничная, Татьяна, — попытался я зайти с другой стороны. — Какие у них были отношения?

— Обыкновенные, — ответила Полина. — Как у горничной и хозяина.

— А у Вас? — спросил я, пристально на нее взглянув.

— Он взял меня на воспитание, когда мне было двенадцать лет, — ответила она, отводя глаза.

Картина была ясна и крайне неприглядна. Однако хоть я и сочувствовал ей несомненно, интуиция подсказывала мне, что все гораздо сложнее, и барышня вполне может оказаться причастной к смерти опекуна.

— Кто-нибудь еще в доме работает? — спросил я ее.

— Последнее время только горничная, — сказала Полина.

— А раньше?

— Был секретарь, Воеводин его уволил.

— Давно? — поинтересовался я.

— Полгода назад, — ответила барышня. — Он уехал в Москву.

— Причины увольнения Вы, конечно, не знаете? — предположил я.

— Мне не объясняли, — сказала она твердо.

Продолжать этот разговор я не видел смысла. Завтра допрошу барышню поподробнее, никуда она за ночь не денется.

Я вернулся на лестницу и распорядился, чтобы тело погибшего отправили в мертвецкую. А потом поехал домой, спать. Силы, кажется, наконец-то закончились.

И почти до рассвета я проворочался без сна, проклиная себя за то, что не вернулся на работу.

На следующий день я проспал, разумеется. Организм настойчиво заявил о своих правах, и когда я проснулся, было уже несусветно поздно. Сообразив, что раз уж меня не искали, то ничего срочного и не случилось, я послал записку Коробейникову, сообщив ему, что позавтракаю в гостинице, а потом зайду к доктору Милцу. Теперь меня смогут найти в случае чего. И вполне можно совместить завтрак и общение с Ниной, раз уж она на нем настаивает.

Мы встретились в кафе. Настроение у меня по-прежнему не было радужным, и я с трудом сдерживался, ожидая, пока Нина Аркадьевна закончит светскую часть и перейдет, собственно, к тому, ради чего она меня позвала. Нина, видимо, почувствовала мое нетерпение и довольно быстро приступила к делу.

— Ну вот все и определилось, — сказала она, скромно потупившись. — Его Сиятельство и Анна нашли друг друга. Мы можем больше не скрываться.

Я сжал зубы так, что они чуть не хрустнули. Я и вправду идиот. Мог бы еще вчера догадаться, что ей понадобилось от меня. В голове почему-то возник образ стервятника. Впрочем, стерва того же корня. Похоже, Нина Аркадьевна надеется, что я брошусь в ее объятия от обиды и отчаяния. Зря это она, зря! И играть со мной, когда я в таком состоянии, весьма рискованно, Нина должна это знать. И довольно с меня уже этих игр.

— Мы больше не будем встречаться, — сказал я ей твердо.

Кажется, достаточно твердо, потому что она мне поверила с первого раза. Побледнела, сжала губы.

— Ты все-таки хам, мой милый Якоб! — произнесла Нина, и голос ее дрожал от сдерживаемой ярости.

— А что еще можно ожидать от черствого фараона? — ответил я ей ее же словами.

Говорить больше было не о чем, и я поднялся и вышел. Меня ждала моя работа. Мое спасение.

Доктор Милц все еще работал с телом Воеводина, когда я пришел.

— Мое почтение, Александр Францевич, — поздоровался я, входя в мертвецкую.

— Здравствуйте, Яков Платоныч, — отвлекся от работы доктор.

— Что скажете? — спросил я его, кивая на труп на столе.

— Ну что, у него сломана шея, — приступил к рассказу доктор Милц, — от чего, собственно говоря, он и умер. Да, кстати, пальцы тоже сломаны.

— Да я это заметил, — сказал я, — еще на месте.

— Нет, пальцы у него были вывернуты, — поправил меня доктор. — Ну, такое ощущение, что кто-то их выворачивал. При падении так пальцы не ломаются.

— Значит, он сопротивлялся перед тем, как его столкнули, — сделал я очевидный вывод.

— Ну, не знаю, — пожал плечам доктор, накрывая тело простыней. — Может быть.

— А Сушков Вас не интересует? — внезапно спросил он.

— Он что, умер? — удивился я.

Странно, почему мне не доложили до сих пор. Ах, да, я же еще до управления не дошел. А эту новость, видимо, Коробейников не посчитал настолько важной, чтобы меня будить.

— Увы, — вздохнул Александр Францевич.

— Когда?

— Сиделка его обнаружила утром, — рассказал доктор. — Я полагаю, где-то между одиннадцатью и часом ночи.

— А кто-нибудь еще к нему приходил? — спросил я.

— Да, была жена, — сообщил доктор Милц. — Она сидела за полночь. Получается, все секреты Сушков унес с собой?

— Да нет, один-то секрет теперь должен у нас открыться, — не согласился я с ним. — Какая пуля его убила.

— Вот, полюбуйтесь, — подал мне доктор лоток, в котором лежала пуля.

Я взял ее, внимательно осмотрел.

— Да, — в изумлении поднял я глаза на Александра Францевича, — но она ведь не револьверная!

— Извините, все что есть, — усмехнулся доктор, забирая у меня пулю. — Да, это английский патрон, охотничье ружье.

— Но подпоручик стрелял в него из револьвера, — задумчиво сказал я.

Доктор Милц только развел руками, показывая, что других пуль он в теле не нашел, и мне придется обходиться этой.

Поблагодарив доктора и прихватив с собой пулю, я покинул мертвецкую. Но едва я вышел из дверей, как меня остановил знакомый возглас:

— Яков Платоныч!

Анна Викторовна быстро шла по направлению ко мне. Я остановился, ожидая ее. Сегодня я выспался и был уже совершенно спокоен. За эту бессонную ночь я успел многое передумать и заставил себя смириться. Я ошибся, приняв ее благодарность за нечто большее, но такое может случиться с каждым. Я должен пережить это с достоинством, не навязывая своего внимания даме, которая предпочла другого. И уж всяко не изводя ее своей нелепой ревностью, на которую у меня никогда не было прав. Я позволил бешеному моему темпераменту взять контроль, но теперь пришло время снова его обуздать. Анна Викторовна в самом деле способна помочь расследованию, и я внимательно и спокойно выслушаю все, что она захочет мне сообщить. Но это мое расследование, и действовать по ее указке я не стану.