А потом мы вдруг смутились, оба одновременно. И скомкано попрощались. Я не стал удерживать ее. Я и сам хотел сейчас побыть один и обдумать, прочувствовать все, что случилось.

У нас еще будет время все обсудить. Море, океан времени. Вся жизнь.

====== Двадцать первая новелла. Шальная пуля. ======

На следующий день я проснулся в самом радужном настроении, хоть и проспал безбожно. Но сны, посетившие меня этой ночью, грех было прерывать, право. Я чувствовал себя будто обновленным, помолодевшим на двадцать лет. Приводя себя в порядок и завтракая, я все время ловил себя на том, что улыбаюсь абсолютно бессознательно. В голове бродили самые что ни на есть романтические мечтания, а практическая моя натура требовала их немедленного осуществления. Посмеиваясь над самим собой, я призвал натуру к порядку, объяснив ей, что мечты мечтами, а на работу мы все равно пойдем. И так уже время несусветное.

Едва я вошел в управление, как столкнулся с Коробейниковым, который рассказал мне, что на Монастырской улице был обнаружен труп с пулевым ранением. Нет нам ни дня покоя, право. Даже чаю не попить. Погрузившись в экипаж, мы выехали на Монастырскую.

Труп мужчины лежал под кустом чуть в стороне от дорожки, и по крови, едва начавшей запекаться, было видно, что убит он совсем недавно. Место было весьма оживленное в это время суток, Ярморочная площадь в двух шагах. Странное место для убийства, ничего не скажешь.

— Неужели средь бела дня стреляли? — высказал наше общее недоумение Коробейников.

— Опросите прохожих, соседей, — велел я ему и городовым. — Кто-то же должен был увидеть убийцу.

— Ваше Высокоблагородие, — сказал Евграшин, — так известно ж, кто убивец.

— Как известно? — удивился я.

— Так это ж отставной подпоручик Замятин, — пояснил городовой. — Он у себя во дворе по бутылкам стреляет. И сегодня стрелял.

— Палит каждый день! — подтвердили из толпы зевак, по обыкновению окружавшей место преступления. — Всех соседей замучил! Управы на него нет, сколько уж жаловались!

— Где живет? — поинтересовался я.

— Там его дом, — показал Евграшин.

— Вполне могла быть шальная пуля этого стрелка, — задумчиво сказал я и велел Евграшину: — Давайте-ка его сюда!

— Дозвольте, я! — вызвался Коробейников.

— Вы телом займитесь, — велел я помощнику.

— Яков Платоныч, — окликнул меня сзади знакомый мужской голос, — мое почтение.

Я обернулся и увидел подходящего ко мне Петра Миронова.

— День добрый, — ответил я, недоумевая, что он забыл на месте преступления. — А Вы…

— Так это ведь я его обнаружил, — поведал Петр Иванович расстроенно. — Иду, смотрю — лежит.

— Когда? — уточнил я. — В котором часу?

— Ну, уж с полчаса тому как, — ответил Миронов, — не меньше.

Беседуя с Петром Ивановичем, я наблюдал, как городовые перекладывают на подводу тело погибшего. Внезапно труп, потревоженный, видимо, их бесцеремонными движениями, застонал и произнес:

— Помогите!

— Яков Платоныч! — воскликнул Коробейников. — Он живой еще!

— Как живой? — я наклонился над телом и коснулся шеи над артерией. Пульс бился, часто и слабо, но довольно уверенно.

— В больницу его везите, — велел я Антону Андреичу. — Проследите там и постарайтесь опросить сразу.

Городовой на козлах хлестнул лошадь, и подвода двинулась со всей возможной для нее скоростью. Я посмотрел ей вслед. Довезут ли? Тряска-то немилосердная, чай не экипаж.

— Очень странно, однако, — сказал Петр Миронов, по-прежнему стоящий рядом со мной. — Я ведь собственноручно пробовал пульс.

— Всякий может ошибиться, — утешил я его. — Я тоже сразу не понял.

— Яков Платоныч, — сказал Петр Иванович, отводя меня в сторону. — Можно Вас на минуточку?

Я пошел за ним с некоторым удивлением. Что еще натворил этот стареющий авантюрист, что ему явно потребовалась моя помощь?

— Яков Платоныч, — обратился ко мне Миронов, когда мы отошли достаточно, чтобы не быть услышанными, — есть ли новости по делу Татьяны Молчановой?

— А Вы почему интересуетесь? — спросил я с некоторым подозрением.

— Так знакомые интересуются, — ответил Петр Иванович, явно не торопясь называть имена этих самых знакомых.

Да мне они, в общем-то и без надобности. Все равно сказать по этому делу мне нечего.

— Пока нет, — ответил я ему. — Ее не нашли. Ни слуху, ни духу. В пору Анну Викторовну подключать.

— Анне Викторовне сейчас совсем не до расследований, — со вздохом ответил мне Петр Иванович.

Я немедленно почувствовал тревогу. Не до расследований? Анне? Что могло произойти, ведь вчера она была в полном порядке. Или напряжение последних дней сказалось, и Анна Викторовна заболела?

— А что случилось? — спросил я Петра Миронова, старательно скрывая охватившее меня беспокойство.

— Так князь просил ее руки, — пояснил Петр Иванович. — Так что все смешалось, все в смятении в нашем доме.

Я почувствовал, как душу мою сковал ледяной холод. И одновременно во мне поднялась горячая волна яростной ревности, не способная растопить этот лед, но готовая сокрушить все на своем пути.

— Могу ли я рассчитывать, если новости будут, что Вы дадите знать? — спросил Петр Иванович, не замечая, к счастью, моего состояния.

— Да-да… — ответил я ему машинально. — Конечно.

— Благодарю, — Миронов поклонился на прощание и, наконец, оставил меня одного.

Я стоял посреди улицы и не был способен шагу ступить. Как же так? Я ничего не понимаю! Ведь вчера мне показалось… Да нет, мне не показалось, я ясно видел… Но как она могла… И почему мне ничего не сказала? Или это ее родители заставили? Мария Тимофеевна вполне могла. Но это же Анна Викторовна, ее нельзя заставить! Так что же случилось?

Или я просто ошибся вчера? И то, что я счел вчера ее любовью ко мне, было лишь благодарностью за спасение? А я, дурак влюбленный, увидел в ее глазах нечто большее и сам себя убедил… А ведь она не сказала мне ничего вчера, ни слова! С чего же я решил…

Господи, как же больно! Я и не знал, что может быть настолько больно!

К счастью, работа, как и обычно, вмешалась, спасая.

— Ваше благородие, — подбежал Евграшин, отвлекая меня, заставляя вернуться в реальность, — нет его. С утра стрелял, потом куда-то ушел. Никто не знает.

С огромным трудом я заставил себя сосредоточиться и понять, о чем это он. Ах, да, отставной подпоручик Замятин, стрелок и потенциальный убийца. Я же приказал его привести.

— Найдите, — велел я Евграшину, — и в управление его.

Работа заставила меня собраться, заставила начать думать. И, тем не менее… Тем не менее, я просто не мог жить, не выяснив все. Я должен был знать правду. Ну не мог же я так ошибаться? Или мог? А она? Как она могла? Тем более, Разумовский…

Понимая, что снова погружаюсь в безумие, в котором перестаю собой владеть, я принял единственно возможное, на мой взгляд, решение. Я должен увидеть ее. Просто увидеть, я даже спрашивать ни о чем не буду. Мне достаточно будет взгляда. Кстати, у меня и повод есть, спасибо Петру Ивановичу.

И, послав Анне Викторовне записку с просьбой о встрече, я направился в парк, ждать. Все равно больше я ничем сейчас заниматься не мог, даже работать. Впервые было со мной такое, чтобы работа не могла меня от чего-то отвлечь.

Она пришла. Я издалека увидел, как она приближается к скамейке, где я обещал ждать ее, и оглядывается в недоумении, не видя меня. Я не смог ждать, сидя на одном месте, и пустился бродить вокруг.

— Анна Викторовна, — окликнул я ее, возвращаясь на аллею, — добрый день.

— Яков Платоныч, — она улыбнулась мне нежно и радостно, как всегда.

Может, и не случилось ничего? Может, этот стареющий бонвиван просто меня разыграл, заметив мои чувства к любимой племяннице? Господи, пусть это будет так! Клянусь тебе, я пальцем его не трону, слова не скажу, только пусть это окажется розыгрыш. Я не могу потерять ее!

Выглядела Анна расстроенной и как будто усталой. Но мне она была рада, я видел это. Видел!