— Не могу, — сказала она, бессильно опуская руки. — У меня не хватает энергии. К тому же этема графини требует оставить ее в покое.

— Но Вы ее видели? — спросил я, скрывая иронию. — Дух, то есть, этему графини?

— Видела, — ответила Улла, — но очень смутно.

— Ну, может тогда слышали? — продолжил я спрашивать. — И она назвала Вам причину смерти Уваровой?

<— Причина смерти всегда одна! — высокомерно ответила мне духовидица. — Воля Элиля!

Господин Клизубов, который присутствовал, так как увязался за приглашенным мною доктором Милцем, фыркнул презрительно.

— Вы своим шаманством довели графиню до сердечного приступа, — сказал он Улле.

— Аура графини нуждалась в очистке! — с вызовом ответила она ему.

— Но это чушь! — рассмеялся Клизубов. — Это же полная чушь, это шаманство. Вы задурили ей голову своим мистицизмом. Воля Элиля!

И Клизубов в возмущении воздел руки, призывая небеса в свидетели подобного абсурда.

— Берегитесь бросать обвинения, — чуть ли не со злобой ответила ему Улла. — Вы навлекаете на себя бедствия. Высшие силы накажут Вас!

— Почему я должен слушать всю эту ахинею, я не понимаю! — возмутился доктор Милц. — Послушайте, вот давайте мы сейчас с Вами остановимся, потому что голова раскалывается. Я должен капли принять.

— От Ваших капель, — переключилась на него Улла, — у графини зачастую случались приступы и рвота с кровью.

— Вы это о чем? — спросил ее Александр Францевич.

— О том, что сама видела, — ответила ему Улла с вызовом. И повернулась ко мне: — Спросите у служанки, она все подтвердит.

— Ну, вообще-то, такое возможно, — встрял Клизубов, хотя его мнения никто и не спрашивал.

Вот только еще одного медицинского спора мне не хватало сегодня для полноты картины. Так что, не позволив господам врачам вновь вступить в пререкания, я поблагодарил их обоих за участие в эксперименте и велел отвести госпожу Тонкуте в камеру.

Когда я покинул кабинет, меня окликнул наш полицмейстер.

— Яков Платоныч, — сказал Николай Васильевич с твердостью, — совершенно очевидна причастность этой шарлатанки к смерти графини Уваровой. Убийство произошло во время совершения оккультного ритуала.

Итак, мне только что сообщили, какое направление расследования устраивает мое начальство. Терпеть не могу подобных указаний, просто в бешенство прихожу, когда мне пытаются приказывать, кого я должен обвинять, а кого не должен.

— Не так все просто, Николай Васильевич, — попытался объяснить я.

— Достаточно сложностей, гаданий, предсказаний, — перебил меня Трегубов. — Закрывайте дело. И так мы излишне возбуждаем городскую общественность.

— Но ведь нет неоспоримых доказательств вины подозреваемой, — возмутился я.

— Так найдите их, голубчик, найдите! — обманчиво-мягким голосом велел мне полицмейстер.

— К тому же Улла подтвердила предположение доктора Клизубова о негативном воздействии лекарств, которые были выписаны доктором Милцем, — сказал я, пытаясь выиграть себе немного времени для расследования.

Я, несомненно, был уверен, что лечение доктора Милца было абсолютно безвредно. Но, ради спокойствия самого Александра Францевича, чувствовал себя обязанным это доказать.

— Ну, Вы поймите, — принялся убеждать меня Николай Васильевич, — она с радостью скинет свою вину на кого угодно. Но кому нам больше верить, известному доктору или неизвестной шарлатанке?

— Да я согласен, — сказал я, порадовавшись про себя, что господин полицмейстер поддерживает мое мнение о невиновности доктора Милца. — Но любой факт требует доказательств. Мы уже собрали все лекарства из дома графини и отослали их на экспертизу в Петербург.

— Прекрасно! — похвалил Николай Васильевич действия следственного отделения. — Оперативно!

— Давайте дождемся результатов, — попросил я его, — ну, тогда и будем делать какие-то действия.

— Яков Платоныч! — произнес Трегубов со значением. — Неизвестность напрягает. Не тяните, голубчик!

Я вздохнул с некоторым облегчением, глядя ему вслед. Сколько-то времени я себе выговорил, немедленного прекращения дела от меня уже не требуют. Но и долго тянуть с раскрытием мне никто не позволит, так что следует поторопиться, насколько это возможно.

Выйдя из управления, я увидел Анну Викторовну, меряющую шагами двор. Видимо, войти она не решалась, помня о моем запрете на ее участие в этом деле, вот и ждала на улице, пока выйдет кто-нибудь, кто будет в курсе затеянного ею эксперимента. Я почувствовал укол совести. Кажется, я слишком сильно напугал ее утром, если она даже в коридор войти боится.

— Анна Викторовна! — окликнул я ее с улыбкой. — Пытаетесь помочь Улле связаться с никому не видимым духом? Зря стараетесь, не слышит она его. Эксперимент не удался.

Мое дружелюбие, судя по всему, было снова принято за насмешку.

— Торжествуете? — спросила Анна с упреком.

— Да нет, — ответил я, — если честно, я и не ожидал от нее никаких чудес.

— Зато, наверное, очень ждете, что она всю вину на себя возьмет, да? — спросила она с вызовом.

Подобное заявление было бы несправедливым для меня в любом случае. А после того, как я только что спорил со своим начальством, отказываясь закрыть дело, обвинив Уллу, слышать подобное было обидно вдвойне.

— Я никогда не упекал никого за решетку, только ради того, чтобы дело закрыть, — ответил я ей со всей возможной холодностью. — Честь имею.

Пусть думает обо мне что хочет. А мне работать надо. И времени у меня крайне мало.

Я отправился к дому графини Уваровой в надежде наткнуться хоть на какую-то подсказку. Заодно мне требовалось поговорить с городовым Синельниковым, охранявшим дом, потому что сегодня утром я дал ему особое задание. Я стоял у дома, разглядывая его в задумчивости, когда позади послышался щелчок курка, и голос городового произнес:

— А ну, замри, шельма, не то стрелять буду!

— Тихо, Синельников! — окоротил его я. — Ты чего разорался-то?

— Яков Платоныч, извиняйте, — смутился Синельников, пряча револьвер, — не признал.

— А я думал, ты где-нибудь прикорнул в укромном месте, — поддел я городового.

После того случая, когда Синельников проспал убийство инженера Буссе, да еще пытался оговорить Анну, я хотел его уволить. Но Трегубов, к моему удивлению, воспротивился, сказав, что штат у нас и так маленький, а кадры брать неоткуда. И велел перевоспитывать негодяя прямо на службе, разрешив в способах и средствах не стесняться. Синельников за свой проступок тогда отсидел аж десять суток, и с тех пор старался быть образцовым служакой. Но я все равно при каждом удобном случае напоминал ему о прошлом, показывая, что ничего не забыл. Пусть лучше старается!

— Да как можно! — смутился городовой. — Вы ж наказали за домом присмотреть. Я порядок знаю!

— Ну что, рассказывай, — велел я ему, — что там со служанкой? Получилось?

Утром, уходя из дома Уваровой к доктору Милцу, я велел Синельникову потихонечку проследить за служанкой графини. Допросить девушку как следует у меня тогда не хватило времени, а ведь она тоже была подозреваемой.

— Все в лучшем виде, — доложил Синельников, — как она из дому вышла, я за ней пацана шустрого отправил. Он и проследил.

— Ну и где она была, — спросил я, — что делала?

— Вначале по базару походила, продукты покупала, — ответил городовой. — Ну, а потом к ювелиру Селиванову зашла.

— К ювелиру, значит, — задумчиво произнес я. — А по какой такой надобности?

— Не могу знать, — ответил Синельников. — Но, по словам парнишки, пробыла она там довольно долго.

— Вот что, — сказал я Синельникову, подавая ему мелкую монетку. — Ты передай это парнишке, пусть он за ней завтра походит.

— А может, ее арестовать? — предложил городовой от пущего рвения.

— За что? — спросил я его.

Синельников смутился снова, пожал плечами.

— Ну ладно, — успокоил я его, — подождем пока, может, выведет куда.

— Не извольте беспокоиться, Яков Платонович! — выдохнул Синельников с облегчением, видя, что я собираюсь уходить. — Все сделаем!