Я прошел в кабинет, где, собственно, и был убит купец. Там, разумеется, все было без изменений, только тело увезли к доктору Милцу. Я осмотрелся внимательно. Папки с бумагами на углу стола. Бумаги без папок, залитые кровью, когда на них рухнул убитый хозяин. На полу тоже рассыпаны бумажные листы. Как-то слишком много бумаг вокруг трупа. Может быть, дело в каких-нибудь документах? Чуть поворошив бумажные листы, лежащие на полу, я заметил один, выделяющийся из общего ряда. На нем отчетливо отпечатался кровавый след ноги. Я поставил рядом свою, для сравнения. Сомнений нет, след был женским. Причем женщина, скорее всего, была весьма невысокого роста.

Больше ничего интересного в кабинете я не обнаружил. Подробно перебрал бумаги на столе купца, но и среди них не нашел никакой зацепки. Вернувшись в управление, внимательно перечитал допросы свидетелей, составленные Ульяшиным, но в результате лишь сделал вывод, что околоточного нужно поощрить за хорошую работу. Допрашивал он подробнейше и протоколы составлял грамотно, вот только полезных сведений в них никаких не содержалось. В суете бала никто не заметил, когда именно хозяин покинул зал. А за музыкой и шумом никто не расслышал выстрела. Единственное, в чем сходились все свидетели, более-менее близко знавшие Караваева, так это в том, что был он человеком чрезвычайно жизнелюбивым и о самоубийстве не помышлял. Но я и так уже знал, что его убили, так что ничего нового для меня в этом не было.

В конце концов я махнул рукой и отправился домой пораньше, полагая, что для улучшения мыслительной деятельности следует хорошенько выспаться.

Едва я вошел в управление следующим утром, как ко мне бросился взволнованный Антон Андреич.

— Яков Платоныч! — воскликнул он. — Доброе утро! Мы Вас давно ждем, я и Петр Иванович. Он в арестантской, пройдемте к нему.

— Вы б хоть чаю для начала предложили, — осадил я своего помощника.

Терпеть не могу, когда меня торопят, особенно по утрам. И что это за важная птица у нас в арестантской, что я должен к нему бежать, даже в кабинет не зайдя?

— А кто такой этот Ваш Петр Иванович, — спросил я Коробейникова.

— Дядя Анны Викторовны, — пояснил вполголоса Антон Андреич, — Миронов. Подрался в трактире.

Так, это уже серьезно. Петра Миронова, конечно, нужно выручать. Сейчас нужно только выяснить, насколько все серьезно, справлюсь я сам, или придется звать на помощь адвоката Миронова-старшего.

— С кем подрался? — поинтересовался я.

Коробейников в ответ только плечами пожал.

— Ну, так что? — спросил он осторожно. — Чаю?

Кинув на него соответствующий ситуации взгляд, я развернулся и пошел к арестантской. Коробейников, прихватив ключ, побежал за мной следом.

Петр Миронов сидел в клетке на скамейке и вид имел самый плачевный. Увидев меня, он радостно бросился к решетке:

— Яков Платоныч, дорогой Вы мой!

— Петр Иваныч, Бог ты мой! — ужаснулся я, глядя на свежие синяки, украшавшие лицо Миронова.

— Яков Платоныч, — проговорил тихо Петр Иванович, почти просунув лицо между прутьями решетки. — Со мной арестовали еще троих. Отпустить бы их! Ну, и меня, разумеется.

— Отпустить? — переспросил я. — А на каком основании?

— Ну, войдите в мое положение, — принялся уговаривать меня Миронов. — Только огласки не хотелось бы. Огласки и прочего… Ну вины ведь ничьей нет!

Ну, здесь все ясно. Видимо, драка случилась во время игры. И Петр Иванович больше всего боится, что об этом станет известно господину адвокату Миронову. Я помню, еще давно он рассказывал, что давал брату зарок не играть.

— Мне и Вас-то будет не так просто отпустить, — пояснил я ему, — а Вы еще за кого-то просите?

— Я умоляю Вас, умоляю! — воззвал ко мне Петр Иванович с чувством. И добавил деловито: — Только пусть часы вернут.

В это время городовой вывел из соседней комнаты задержанного. Тот пытался качать права, с наглостью, свойственной фартовому люду. Что-то в его повадках показалось мне знакомым.

— Ласточка! — окликнул я его.

Вор остановился, повернулся ко мне.

— Глазам не верю! — улыбнулся я старому знакомому. — Господа, позвольте представить, известный Петербуржский шулер, вор, контрабандист по кличке Ласточка! Он же Седой, он же Макар Елистратов. Каким же ветром к нам занесло? — спросил я Седого.

— Не знаю, что Вам напел этот, — Ласточка кивнул на Петра Иваныча, — только мы тут напрасно томимся. Ничегошные мы.

— Так уж и невиновные? — переспросил я.

Такие, как Ласточка, невиновными не бывают, только поискать нужно, в чем виноват.

— Игра была, — не стал отпираться Ласточка. — Барин проигрался. Ну так что ж? Игра-то не преступление. Вы-то должны понимать, — добавил он, приглушив голос, — что есть долг карточный.

А вот разозлил он меня зря. Теперь я все переверну, но выясню, что привело матерого бандита Ласточку в тихий Затонск. Я распорядился запереть его пока и, отправив Петра Иваныча домой, пошел в кабинет.

— Прикажете отправить в Петербург запрос? — спросил Коробейников, едва мы остались вдвоем.

— Непременно и немедленно, — подтвердил я. — А как закончат с бертильонажем, Седого с подельниками нужно отпустить.

— Как отпустить? — не понял Антон Андреич.

— А разве у нас есть какие-то основания его задерживать? — спросил я у него. — Ну, подрались они в трактире, и черт с ними. Кстати, Петр Миронов, кажется, тоже претензий к ним не имеет.

— А если из Петербурга придет ответ, — настаивал Коробейников, — что Седой замешан в каких-то делах, и висит на нем преступление?

— Ну, наверняка какое-нибудь висит, — согласился я. — Только другое дело, если он здесь на гастролях, а мы все испортим, если его в камере продержим.

— Не совсем понимаю, что значит «испортим», — несколько обиженно сказал Антон Андреич.

Что-то я второй день никому ничего объяснить не могу! Что тут непонятного-то?

— А то, что нам его намерения преступные знать надо, — пояснил я Коробейникову азы полицейского дела, — и подельники его здешние ой как нужны. Так что надо его отпустить, а возьмем с поличным.

— И надо приставить наблюдение! — озарился Антон Андреич.

— Именно, — согласился я.

А я что, не сказал этого раньше? И правда, кажется, не сказал. А сам он догадаться не мог, разумеется, первый день в полиции! Или он и в самом деле решил, что я велю отпустить матерого вора Ласточку и даже проследить за ним не прикажу?!

— Кого же приставить-то? — задумался Коробейников. — У нас штата раз-два и обчелся.

— Антон Андреич, — язвительно велел ему я, — изыщите резервы. Доверять нужно больше молодым.

Вот пусть подберет себе стажера и мучается с его непонятливостью. Тогда, может быть, сам понятливее станет.

— Кстати, о доверии молодым, — сказал я, раз уж время и настроение мое располагали к разносу подчиненных, — прозевали Вы след на месте преступления.

— Какой след? — перепугался Коробейников.

— След от каблука дамской туфли, он отпечатался в луже крови, — пояснил я. И добавил со вздохом: — Права Анна Викторовна в одном, убийца — женщина.

Коробейников виновато потупился.

Ближе к вечеру меня навестил господин Куницын. Я его вызывал, но он и сам очень желал меня видеть. Он получил письмо с угрозами и очень боялся за свою жизнь. Письмо, составленное из слов, вырезанных в газете, гласило: «Компанию Вам не удержать, удержите голову на плечах». Чего-то подобного я и ожидал, если честно. Но это письмо еще не убирало Куницына из числа подозреваемых. Он ведь и сам его состряпать мог, чтобы отвести от себя подозрения. А основания для подозрений у меня имелись весомые.

— Мы проверили Ваше финансовое состояние и положение дел компании, — сообщил я Куницыну.

— Каким же образом, позвольте узнать? — возмутился купец.

— Законным, можете не сомневаться, — заверил его я. — Так вот, что касается Вашего финансового положения, а точнее сказать, финансового положения Вашего покойного компаньона, господина Караваева: должников у него много было. Что Вы об этом знаете?