И, забрав оторопевшего от происходящего Виктора Ивановича, Трегубов вышел из кабинета и закрыл за собой дверь.

Я поднял упавший в ходе допроса стул и сел напротив, разглядывая задержанного. Не так уж сильно ему и досталось, надо сказать. Так, потрепан слегка. Зато перепуган дальше некуда.

— Где спрятаны похищенные? — спросил я у него.

— Я не знаю, — чуть ли не прорыдал поляк. — Клянусь, не знаю! У нас раздельение обязанностей, я в городе на пОдхвате, а женщины где-то в лесу, но я там не был!

— Где Гроховский? — задал я ему следующий вопрос.

— Не знаю! — рыдал он. — Мне не докладывают. Я маленький человек!

Судя по всему, он и в самом деле ничего не знающая шестерка. Но в одном он может быть мне полезен. В передаче сообщения.

— Сейчас я тебя отпущу, — сказал я ему предельно серьезно. — Ты пойдешь и скажешь, что завтра в двенадцать часов я буду ждать Гроховского в трактире на Ярморочной. Если он не придет, я буду его искать. Я найду его и убью! Так и передай.

Перепуганный поляк закивал, показывая, что все сделает.

— Отпустите, — велел я Коробейникову.

Антон Андреич увел задержанного, а я остался сидеть, будучи совершенно обессиленным. Разумеется, мы проверим все карты. Но что-то подсказывало мне, что это абсолютно ничего не даст. Что-либо может прояснить только разговор с Гроховским, но до него еще очень долго. И все это время Анна будет оставаться у них. Как она там? Как с ней обращаются? Она ведь наверняка очень испугалась. Надеется ли она на меня, на то, что я ее найду? И найду ли? А если не успею? Впрочем, тогда-то как раз все будет очень просто. Самое ужасное, что Виктор Иванович совершенно прав, Анна снова пострадала из-за меня! Конечно, он имел в виду совсем другое, всего лишь то, что, общаясь со мной, его дочь постоянно подвергается различным угрозам, свойственным полицейской жизни. Но я-то знал, что в данном случае он прав в самом прямом смысле этого слова. Не знаю, что нужно от меня Гроховскому, но он не задумываясь использовал Анну Викторовну, чтобы меня шантажировать. И так будет всегда, раз за разом. Я думал, что мне удалось установить дистанцию, общаясь с Анной только в тех случаях, когда она сама приходила в управление. Но, как видно, это ничего не изменило. Так не сделал ли я ошибки? Быть может, если бы я был ближе к ней, если бы был частью ее жизни, я смог бы лучше оберегать ее?

И как понять, что говорит сейчас во мне — желание уберечь или желание стать ближе к той, кого люблю?

Впрочем, в любом случае все эти размышления преждевременны. Сперва нужно найти ее и спасти. Что у нас там на очереди? Карты? Вот картами и займусь. Чем угодно займусь, лишь бы не думать о том, как она там сейчас, одинокая и испуганная.

Разбудил нас с Коробейниковым голос нашего полицмейстера.

— Доброе утро, — вежливо приветствовал нас Николай Васильевич, входя в кабинет. — Подъем!

Я с трудом поднял голову со стола, чувствуя, как затекла шея от неудобной позы. Коробейников за своим столом тоже явно с трудом просыпался. Мы сидели над картами всю ночь, и уже рассвело, когда я, видимо, все-таки поддался усталости.

— Сидите, господа, сидите, — произнес Николай Васильевич, глядя, как мы пытаемся вежливо встать, чтобы его приветствовать. — Я тоже ночевал в своем кабинете. А что? Наполеон во дворце спал на своей узкой походной кровати, за исключением, когда он дам принимал. Дежурный! — позвал Николай Васильевич. — Три чая!

— Благодарю, — искренне сказал Коробейников, — чай сейчас будет очень кстати.

— Прошу прощения, — поднялся я. — Пойду умоюсь. Глаза не разомкнуть.

Пока я приводил себя в порядок, Антон Андреич рассказал господину Трегубову о наших ночных достижениях, коими тот остался весьма доволен. И, попивая чай, мы вместе приступили к планированию спасательной операции под руководством нашего полицмейстера.

Нам же Николай Васильевич еще раз велел перевернуть весь город, пока он прочесывает леса. Что ж, перевернем, если надо будет. Но я все-таки надеялся, что это не понадобится, и Гроховский придет на встречу.

В таверну на Ярмарочной площади я пришел заранее. Не потому, что надеялся, что раньше придет и Гроховский. А просто не мог больше сидеть и ждать в кабинете без дела. Коробейникова я пытался прогнать домой отдыхать, чтоб не действовал мне на нервы вопросами лишний раз, но Антон Андреич наотрез отказался покидать управление. Договорились на том, что он пока прикорнет в свободной камере. Должен же хоть один из нас быть бодрым и выспавшимся. Сам же я даже не думал ложиться, хотя пара часов до встречи у меня была. Но мысль о сне пугала. Мне задумываться-то страшно, не то что засыпать. Анна уже почти сутки в их руках, а я пока ни на шаг не продвинулся в ее поисках. Как она там? Все ли с нею в порядке?

Пытаясь занять хотя бы руки, если не голову, я принялся раскладывать пасьянсы. Та самая колода, взятая мной когда-то на память о моем проигрыше Гроховскому. Тогда я поддался азарту, позволив опытному шулеру заманить меня в ловушку. И проиграл, разумеется, причем гораздо большую сумму, чем мог отдать. Меня спасла Нина. Она достала деньги для уплаты долга, которые я, разумеется, впоследствии ей вернул, но частями и в разумное время. Именно этим объяснялась моя благодарность Нежинской. Если бы не она, мне бы оставалось тогда только покончить с собой, не дожидаясь, пока за меня это сделает Гроховский. Застрелившись, я мог сохранить хотя бы честь, если не жизнь. Нина спасла и то, и другое.

И сейчас она тоже у них, больше суток уже. Держат их с Анной вместе или порознь? И как они там? Если вместе, то лучше мне и не задумываться о том, что могут обсудить дамы за это время.

Похоже, пасьянсы тоже не помогали сохранять спокойствие, навеяв воспоминания. Я убрал карты и прикрыл глаза, откинувшись на стену и надвинув шляпу на лицо. В таком положении, да еще и в таком месте я вряд ли усну. Но пусть хоть глаза отдохнут.

Я все-таки, видимо, задремал слегка и проснулся рывком от присутствия рядом чужого человека. За столиком передо мной сидел поляк, тот самый, который вчера шел за мной по улице.

— Пан Штольман, — сказал он с сильным польским акцентом, — мне приказано доставить Вас.

— Доставить? — спросил я его. — Куда?

— Туда, где нас ждут, — ответил он. — ПрОшу за мной. На улице экипаж.

Так. Видимо, пан Гроховский, справедливо опасаясь каких-либо действий с моей стороны, решил устроить встречу на своей территории. Что ж, согласен. Хоть и зря пан опасался. Пока у него Анна Викторовна, он держит в руках мое сердце и может диктовать условия. Но, видимо, Гороховский не в курсе этого. И это хорошо. Нужно еще постараться, чтобы так и оставалось.

Я последовал за поляком. В экипаже он протянул мне повязку и попросил завязать глаза. Я попытался спорить, но мой провожатый был непреклонен. Экая, право, мелодрама! Раздраженно бросив трость на пол экипажа, я выполнил его требование и постарался откинуться как можно дальше, чтобы меня не было видно. Экипаж тронулся. Я пытался по звукам определить, куда мы едем, но быстро запутался. Одно я мог сказать точно: Затонск мы не покидали. Наконец, мы прибыли на место, и мой провожатый помог мне развязать глаза. Первое, что я увидел, когда глаза снова привыкли к свету, было крыльцо Затонской гостиницы, той самой, где совсем недавно был задушен поручик Львов.

— Так это ж гостиница! — изумленно сказал я поляку.

— Конечно, — ответил он. — Тот, кто Вас ждет, снимает здесь номер люкс.

— А что ж Вы возили меня целый час с завязанными глазами? — спросил я.

— Так приказал наш господин, — ответил он мне.

Что ж, у господина и спрошу, прямо сейчас. И, сопровождаемый моим проводником, я вошел в гостиницу.

— Слушаю Вас, господин Штольман, — приветствовал меня пан Гроховский, когда я вошел в номер.

— Жолнежа своего отпустите, — сказал я.

— Пожалуйте Ваш револьвер, — ответил Гроховский.

Я достал револьвер и передал его сопровождающему меня поляку. Тот протянул руку и за тростью. Ишь, какой догадливый! Сделав вид, что не понял, что он видит в трости оружие, я всучил ему и шляпу. Он поколебался мгновение, не желая, видимо, чтобы я видел в нем лакея, но шляпу взял.