— Это он! — прошипел Ефимка, приникнув к щели. — Точно, он, Холодный!

Холодный уже почти подошел к дому Митрича, когда его кто-то окликнул, и в поле нашего наблюдения появился еще один персонаж. Этого я узнал сразу. У Анны Викторовны и в самом деле талант.

— Барин! — изумленно прошептал Ефимка.

Я проверил револьвер, готовясь осторожно выйти из укрытия и взять сразу обоих. Но в этот момент разговор между двумя бандитами перерос в свару, Холодный заорал на Барина, угрожая оружием.

— Брось револьвер! — крикнул я ему, выбегая из-за забора.

Он выстрелил навскидку в мою сторону, заставляя нас с Коробейниковым залечь, потом еще раз — в сторону Барина. Тот упал, нелепо взмахнув руками. Ну да, странно, если бы Холодный в него промазал, с трех-то шагов.

— Стой! — заорал Антон Андреич, стреляя Холодному вслед.

— Не стрелять! Брать его живым, — приказал я. И добавил тише: — Дайте ему уйти.

— Да как же?! — не понял мой помощник.

— Погоняйте его и отпустите, — пояснил я. — А главное, проследите за ним!

Сам я бросился к Барину, надеясь, что Холодный все же его только ранил. Брачный аферист еще дышал и был в сознании, но понятно было с первого взгляда, что жить ему осталось считанные минуты.

— Ты его в гостинице видел? — встряхнул я Барина. — Холодного?

Он кивнул, не в силах ответить.

— Скажи, это он поручика убил? — спросил я его.

Барин попытался что-то сказать, но только захрипел и вдруг тяжело обвис у меня на руках, стекленея взглядом. Мертв. Очень жаль. Он бы мне весьма пригодился, как свидетель. Зато, если я правильно разобрался в хитросплетениях этого дела, Лидия Колчина только что стала вдовой.

На следующий день хоронили поручика Кожина. Хоронили за оградой кладбища, как и положено для самоубийц. В последний путь Кожина провожали два офицера его полка, Евгения Львова, да Анна Викторовна Миронова. Я тоже хотел присутствовать на похоронах, из следственных, разумеется, соображений, но задержался и приехал, когда могилу уже закопали. Офицеры, видимо, приятели покойного, шли уже к дороге. А вот Евгения Львова вела себя весьма странно. Отойдя к самой ограде кладбища, она как бы вела с кем-то оживленный разговор, жестикулируя, будто что-то рассказывала, объясняла… Вот только рядом с нею не было никого. Анна Викторовна стояла чуть в стороне, наблюдая за этим действом.

— Анна Викторовна! — окликнул я ее. — Простите, что опоздал.

Она взяла меня за плечо, разворачивая так, чтобы я не мог видеть Львову.

— Что это с ней? — спросил я встревожено.

Нежный палец прижался к моим губам, призывая к молчанию.

— Не мешайте, — строго сказала мне Анна, даже не заметив, кажется, своего жеста.

Я же, несмотря на ситуацию, все еще ощущал ее прикосновение. Подобные жесты, часто ею даже не замечаемые, были особенно дороги мне, потому что говорили о ее ко мне доверии. И каждый раз меня окутывала нежность, которую было трудно сдержать.

— Помешалась с горя? — спросил я, понизив голос.

— Она говорит с женихом и братом, — пояснила Анна Викторовна. — Ну, то есть я посоветовала ей выговориться, как если бы она говорила с ними. Ей нужно дать выход чувствам.

— Я понимаю, — кивнул я. — Когда же она наговорится?

— Не мешайте ей! — шикнула на меня Анна Викторовна.

— Да нет, я не мешаю, — сказал я, внимательно вглядываясь в ее лицо.

Похороны, конечно, всегда неприятное действо, но Анна выглядела сегодня как-то особенно расстроенной.

— Просто она очень многое не успела сказать им при жизни, — сказала она грустно.

Я оглянулся на Львову, говорившую без остановки, с катящимися по лицу слезами.

— По-моему, слишком многое не успела сказать, — согласился я.

— Должно быть, это тяжело, — все также печально произнесла Анна Викторовна.

— Вы знаете, Вы слишком близко все принимаете к сердцу, — сказал я ей, желая утешить хоть сколько-нибудь. — Это же не Ваша история.

— Не моя, — согласилась Анна. — Но я просто подумала о своей. О нашей с Вами истории.

Я замер, боясь отвести от нее взгляд, даже вдохнуть боясь. Нашей истории? Нашей?!

— Мне так много хочется Вам сказать, — продолжила Анна взволнованно. — Но я почему-то никогда не могу этого сделать.

Она поежилась, будто замерзла под теплым летним солнцем.

— То, что Вы видели в кафе, — сказал я вдруг, сам не знаю, зачем, — это совершенно ничего не значит. Это был ее жест. Я…

— Неважно, — перебила меня Анна Викторовна одновременно с улыбкой и со слезами на глазах. — Я о другом. Ну, просто я вдруг подумала, что если я… Если я умру завтра и не успею Вам сказать…

— Вы что такое говорите? — теперь уже я перебил ее, испугавшись ее слов. — Вы… Вы даже не думайте!

Даже предположить не берусь, что сделал бы я секунду спустя, так страшно мне стало от ее слов, и так хотелось ее утешить, и сказать, наконец-то, все то, что пока не сказал. Все мое самообладание, все желание держаться как можно дальше, рухнуло под гнетом ужаса от мысли, что я могу ее потерять.

Но минута, подаренная нам небом для этого разговора, закончилась. Евгения Львова, сказавшая, видимо, все, что хотела, уже шла к нам через поляну. И не было возможности продолжить.

— Госпожа Львова, мои соболезнования, — повернулся я к Евгении, подавляя разочарование. — Я должен Вас сопроводить в участок для допроса и следственных действий.

— Да-да, — кивнула она, соглашаясь. И спросила очень спокойно: — Я арестована?

— Нет, — ответил я. — Но дело срочное. Я прошу, у меня экипаж.

— Мне кажется, что они слышали меня, — сказала Евгения, обращаясь к Анне. — Они говорили со мной, только без слов.

Анна Викторовна ободряюще положила ей руку на плечо.

— Если бы мы могли поговорить так раньше! — улыбнулась Львова сквозь слезы.

— Я рада, очень, — сказала ей Анна, — а теперь самое время со всем этим разобраться и поставить все точки.

— Да, конечно, — кивнула ей Львова и шагнула ко мне. — Я готова.

Пока я ездил за Львовой, Коробейников должен был привезти на опознание убитого вчера Барина Лидию Колчину. Я хотел, чтобы она подтвердила, что именно этот человек венчался с ней в церкви в ночь смерти поручика. В ожидании, пока они закончат опознание, я беседовал с Евгенией перед входом в мертвецкую.

— Вы знаете некоего Холодного? — спросил я ее.

— Кого? — в недоумении посмотрела она на меня. — А кто это?

— Бандит, — пояснил я кратко.

— Помилуйте! — возмутилась она. — Я не знаюсь с бандитами!

— Однако, с Барином Вы знакомы, — усмехнулся я в ответ на ее возмущение.

— С Барином? — растерянно спросила она.

— Брачный аферист Барин, — напомнил я ей, — Вы наняли его для розыгрыша в церкви.

— Да, я наняла некоего господина, — потупилась Львова.

— Хотели отомстить брату? — спросил я.

— Да, — вздохнула она. — Поручик Кожин сделал мне предложение, но брат считал, что Кожин мне не пара и восстановил отца против нашего брака.

Дверь в царство доктора Милца отворилась, и вышла Лидия Колчина в сопровождении Коробейникова.

— Ну что? — произнесла Колчина резко, обращаясь ко Львовой. — Вы довольны? Возьмите, это Ваше.

И швырнула под ноги Евгении обручальное кольцо, полученное, видимо, от Барина при венчании.

— Он же простил меня, — растерянно сказала Львова, глядя ей вслед. — Они оба меня простили…

Видимо, ей и впрямь удалось убедить себя там, на кладбище. Да, несложно добиться воображаемого прощения от мертвых. Живые прощают куда сложнее.

— Проходите, — указал я ей на дверь, придерживаемую для нее Коробейниковым.

Она вошла внутрь, а я задержался на секунду, чтобы поднять лежащее на земле кольцо. Все-таки разбрасываться вещественными доказательствами не следует.

При виде лежащего на столе тела под простыней, Евгения занервничала, даже пошатнулась.

— Проводится опознание, — сказал я ей строго. — Поближе подойдите.

Она послушно сделала еще два шага, опираясь на подставленную Коробейниковым руку. Доктор Милц отвел от лица покойного простыню.