Пока мы с Коробейниковым обсуждали эту новую линию в расследовании, дверь распахнулась, и в кабинет почти вбежала взволнованная Анна Викторовна. Ну слава Богу, а то я уже волноваться начал, куда она делась и не ведет ли снова собственное дознание.

— Ничего не получилась, — огорченно сказала она мне, — Евгения Львова не приняла моей помощи.

Я поднялся ей навстречу, приветствуя и изо всех сил стараясь не улыбнуться. Если улыбнусь сейчас — все, она мне никогда этого не простит. А я просто счастлив от того, что она снова врывается в мой кабинет без стука, от того, что я могу любоваться ею, слышать ее голос.

— Почему? — спросил я осторожно, чтобы не дай Бог не расстроить еще сильнее Анну Викторовну, которая, судя по всему, очень сильно переживала свою неудачу.

— Ну, потому что ее личные дела меня не касаются, — обиженно сказала Анна, привычным жестом отправляя сумочку мне на стол, и присаживаясь. Но это неважно! — продолжила она с азартом в голосе. — Потому что я видела, как она переговаривалась с неким господином. Они сидели в трактире спина к спине и разговаривали шепотом.

Однако! А вот это очень важные сведения.

— Как он выглядит? — спросил я ее. — Описать сможете?

— Я даже нарисовать его могу! — ответила Анна.

— Антон Андреич, — обратился я к помощнику, взиравшему на барышню Миронову с восторгом и восхищением, забыв даже про чай с вареньем, — помогите Анне Викторовне. Дайте ей карандаш и бумагу.

Это, пожалуй, было ошибкой с моей стороны. Пялиться он на нее прекратил, разумеется, зато Анна пересела к его столу. Антон Андреич любезно положил перед ней рисовальные принадлежности, помог снять накидку и встал рядом, заглядывая через плечо. Я покосился на него сердито, но он мой взгляд не заметил.

— Несть числа Вашим талантам! — восхитился Антон Андреич, наблюдая за тем, как Анна Викторовна быстрыми уверенными штрихами воспроизводит лицо виденного ею человека.

— Я просто в гимназии два года брала уроки рисования, — ответила она, не отрываясь от работы.

— В самом деле? — радостно изумился Коробейников. — Вы не поверите! Я тоже брал уроки игры на губной гармонике у одного немца-булошника! Его звали Хельмут.

— Так нам с Вами надо непременно сыграть дуэтом, — улыбнулась Анна Викторовна.

— Это отличная идея! — воодушевился мой помощник. — Пианино и губная гармоника, новое слово в мире музыки!

— Антон Андреич, а может Вам в музыканты податься? — спросил я язвительно. — А то прозябаете здесь в глуши, в провинциальной полиции.

— Не я один прозябаю, — махнул рукой явно слишком увлекшийся Коробейников.

— Вот как? — спросил я его холодно, подходя к его столу.

— Я не то хотел сказать, — торопливо заявил Антон Андреич, с опаской поднимаясь мне навстречу. — То есть, я хотел сказать совсем другое.

— Вы опросили прислугу в гостинице по поводу посетителей поручика Львова? — спросил я.

На самом деле, я читал его отчет и знал, что во время того опроса он допустил несомненный промах. И сейчас я его заставлю этот промах исправить. Да-да, вот прямо сейчас! Чтобы убрался из кабинета и не мешал мне… В общем, работать ему нужно тщательнее.

— Да, но… — потупился Коробейников.

— Что? — спросил я его резко.

— Только о посетительницах, — ответил он виновато.

— Почему? — продолжал я неумолимо.

— Ну, мы же тогда еще не думали… — смутился он еще сильнее.

— Что не думали?

— Ну, то есть не знали… — он повесил голову. — Виноват.

— Готово! — прервала мой разнос Анна Викторовна, подавая мне рисунок. — Только знаете, кажется, у него еще усы были.

С рисунка на меня смотрело лицо худощавого мужчины лет тридцати. Линии были уверенными, чувствовалось, что художница отлично владеет своим даром.

— Браво, искусная работа, — похвалил я, — А как насчет сходства?

— Ну, тут Вы можете быть уверены, — сказала Анна Викторовна.

— Отлично, — сказал я, показывая портрет Коробейникову. — Я в гостиницу, а Вы просмотрите нашу картотеку. Лицо запомнили?

Он кивнул расстроено, все еще переживая мой разнос и свою ошибку. Пусть попереживает. В следующий раз будет работать внимательнее. А я сейчас поеду, закончу то, что он начал. И заодно отвезу Анну Викторовну домой. А то стемнело уже.

— Нет, этого господина я не видел, — сообщил мне управляющий гостиницей, когда я показал ему рисунок Анны Викторовны. — Барышня посещала покойника, а этот… не знаю. Может быть, Ваську-посыльного спросить? Он здесь чистит клиентам обувь по ночам.

— Давайте, — согласился я.

Управляющий позвал Ваську, того самого пацана, который относил письма Львова Евгении и Тимохину. Тот узнал человека на портрете сразу, не задумываясь. Видимо, Анна Викторовна и в самом деле очень точно передала сходство с оригиналом.

— Да, он был тут, — подтвердил посыльный. — Я обувь чистил, а он тут проходил. А потом подошел к двери и остановился, потому что из двадцать пятого номера вышел другой господин.

Двадцать пятый был как раз тем, который занимал покойный поручик Львов.

— Какой другой? — спросил я мальчика.

— Да обыкновенный, — махнул рукой посыльный. — А этот, с портрета, спрятался вот так и смотрел, как тот уходит. Потом подошел к двери двадцать пятого нумера и постучал, но ему не открыли. И он тоже ушел.

— А как выглядел тот, который вышел из номера? — спросил я.

— А я его не видел, — ответил Васька. — Он ко мне спиной был и пошел туда, к лестнице.

— А в руках у него что-нибудь было? — поинтересовался я.

— Да вроде нет, — ответил наблюдательный посыльный.

Я только вздохнул. По всему получалось, что тот, кто вышел из номера, и был убийцей. А тот, чье изображение я держу в руках, его видел, а скорее всего, и знал. И нужно его отыскать поскорее, только не очень понятно, где и как. Впрочем, один вариант у меня был.

Разыскав в таверне Ефимку, своего осведомителя, того самого, который сдал мне в свое время Ферзя, я заказал графинчик водки и приступил к расспросам. Плата за ответы наливалась тут же.

— Всплыла одна свежая пушка, — рассказывал мне Ефимка, — армейский револьвер. У Митрича вчера слышал.

— Кто продает? — спросил я.

Он промолчал, делая вид, что поглощен едой и вопроса не слышит. Я снова наполнил стопку. Водки не жалко. Но важно не напоить его допьяна раньше, чем он мне все расскажет.

— Холодный, — ответил осведомитель и употребил очередную стопку.

— Это он? — предъявил я портрет.

— Не, не он, — помотал головой Ефимка и вдруг взглянул на рисунок еще раз, уже внимательнее. — Погоди-ка… Так это же Барин, брачный аферист.

— Где живет, знаешь? — спросил я, наливая очередную порцию.

— Где он чалится, не знаю, давно его не видел, — ответил воришка, закусывая.

— А Холодного?

— Так у Митрича, на малине, каждый вечер, — сказал он.

Потребовалось еще некоторое время и некоторое количество водки для храбрости, чтобы убедить Ефимку по-тихому показать мне Холодного. Мы договорились встретиться неподалеку от малины, которую держал старый скупщик краденого Митрич. Я зашел в управление, прихватил с собой Коробейникова и отправился к уговоренному месту. Предстояло нудное следственное мероприятие под названием «засада».

Ждать и в самом деле пришлось долго. Я привычно сохранял спокойствие, а вот мои спутники, менее опытные в подобных делах, начинали терять терпение.

— Видать, не придет он сегодня, — сказал Ефимка, в который раз выглядывая в дырку в заборе, за которым мы притаились.

— Так ты ж говорил, он каждый вечер приходит, — попенял я ему.

— А сегодня не пришел, — озлился вор, — я что, секретарь ему?

— Ну, а нам что? — возмутился в ответ Коробейников, — каждый день ходить, что ли, сюда?

— Вся ночь впереди, — утешил я их обоих.

— Ну отпустите меня, Яков Платоныч! — заныл Ефимка жалостливо.

— Может, правда в другой день придем? — поддержал его Коробейников.

— Тихо! — шепотом прикрикнул я на обоих, заслышав приближающиеся шаги.