— По-вашему, все закономерно, — попытался я развеять ее страх шуткой. — Если есть духи, то непременно найдется и оборотень.

Вряд ли, конечно, моя шутка ее рассмешит. Но может быть, она хотя бы рассердится на мой скепсис, как всегда. А когда Анна сердится, она забывает бояться.

— Легенды не рождаются на пустом месте, — возразила она сердито.

— Возможно, — продолжил я спор, — но оба эти убийства совершил человек, который просто использует эту легенду, чтобы уйти от наказания.

— Ну так я же этого не отрицаю! — горячо заспорила со мной Анна Викторовна. — Просто этот человек может быть болен! И виновато в этом животное, которое его укусило.

Я изо всех сил постарался не дать улыбке прорваться. У меня получилось! Она больше не дрожит, и румянец вернулся. Конечно, мы снова спорим, но зато ей не страшно.

— Простите, ерунда какая-то, — дал я оценку ее версии.

— Ликантропия! — чуть не по слогам выпалила Анна Викторовна. — Это когда человеку, укушенному животным, самому кажется, что он животное.

— Звучит странно, — ответил я ей, — если бы действительно такая болезнь существовала, то наверняка доктор Милц знал бы что-то об этом. А я ничего подобного от него не слышал.

Анна смотрела на меня и молчала. Похоже, авторитет доктора ей крыть было нечем.

— Может, все-таки стоит объясниться? — осторожно спросил я, когда пауза начала затягиваться.

— Вы хотите мне что-то сказать? — спросила она.

— Ну, нельзя же так, — ответил я. — Надо разобраться…

Кажется, это было не то, что она хотела услышать. Голубые глаза потемнели от гнева.

— Разбирайтесь с оборотнями! — сказала она резко.

— Анна Викторовна, — спросил я ее, — Вы что, действительно остались в городе из-за меня?

— Вы что, издеваетесь надо мной? — спросила она.

— Да нет, я… я не понимаю, — попытался я объяснить ей все. — Я действительно хотел, чтоб Вы остались, но…

— Оставьте меня в покое! — не дала она мне закончить фразу, повернулась все с тем же разочарованием в глазах и ушла.

Я решительно не понимал, что происходит. И видел, что именно мое непонимание причиняет ей сильную боль. Но, кажется, я ничего не мог с этим поделать. Она отказывалась объяснять мне, в чем я виноват. А я просто не знал, за что просить прощения. У меня даже мелькнула мысль, что ей что-то привиделось в ее видениях, и она приняла это за правду, а теперь обвиняет в этом меня.

Но, как бы там ни было, мне было больно от нашего отчуждения. И очень хотелось найти способ все исправить.

Вернувшись в управление, я отправился в камеру к Никишину, чтобы сообщить ему о смерти Ирины Приваловой. Как я и ожидал, теперь, когда она была мертва, Никишин согласился мне все рассказать. У него и в самом деле был роман с женой хозяина. И в ночь убийства Вешкина они были вместе, на сеновале. По словам Никишина, Привалова очень тяжело переживала свою измену мужу, но и отказаться от любимого тоже была не в силах. Про Голощекина Никишин сказал, что они с ним были приятели, а еще рассказал, что говорил Голощекину о том, что купец Привалов назначил награду за оборотня, и что чучельник обещал оборотня пристрелить.

— А что, Голощекин хороший охотник? — поинтересовался я.

— Да, знатный. Только и разговоров, что про охоту, — сказал Никишин. И добавил задумчиво: — Недавно по-пьянке рассказывал, что его волк укусил. И что он после этого стал слышать лучше, запахи острее чувствовать, что силища появилась необыкновенная.

— Адрес его знаете? — спросил я.

— Где живет, знаю, — сказал он. — А адрес на что мне? Я ему письма писать не собирался.

Подойдя к дому Голощекина, я был в который раз удивлен тем, что, исходя из совершенно разных предпосылок, мы с Анной Викторовной зачастую приходим к одним и тем же выводам. Потому что именно ее я увидел на крыльце дома Голощекина, беседующею с женой хозяина. Причем, как я мог заметить, разговор протекал вовсе не мирно.

— Не о чем нам с Вами говорить! — возвысила голос Голощекинская супруга как раз в тот момент, когда я подошел к крыльцу.

— Очень даже есть о чем! — вмешался я. — Или предпочитаете, чтобы Вас городовые отвезли в управление?

После такого моего вмешательства жена Голощекина сразу прекратила возражения и пустила нас в дом.

— Вот, пожалуйте, мастерская его, — проговорила она, распахивая дверь комнаты. — Тут он чучел своих по заказу мастерит.

Я осмотрелся. Везде — на стенах, лавках, на верстаке — лежали и висели звериные чучела, головы, лапы и просто части шкур. Впечатление, надо сказать, было довольно неприятное. Да и дух в комнате стоял тяжелый. Я покосился на Анну. Она выглядела испуганной, но уходить явно не собиралась. Напротив, совладав с собой, прошлась по комнате, дотронулась до мертвой волчьей головы на подставке.

— А на мужа моего нечего напраслину возводить! — сказала Голощекина. — Не убивал он никого. Потому как дома спал, и вчера, и сегодня.

Мое внимание привлекла медвежья лапа с когтями, лежащая отдельно.

— А это для чего? — поинтересовался я.

— Ежели заказчику только шкура нужна, то лапы он тут оставляет, — пояснила женщина.

— А давно Вы женаты? — поинтересовалась у Голощекиной Анна Викторовна.

— Лет шесть уж как, — ответила та.

— Скажите, а лет десять назад, — продолжила свои расспросы Анна, — девушка по имени Василина…

— А для чего этот ключ? — перебил я ее, внезапно обнаружив на окне ключ, как две капли воды похожий на тот, что от сейфа купца Привалова.

— Не знаю, — ответила Голощекина, — муж, видать, положил, его и спрашивать надо.

Что ж, вот и связь с нашим делом, самая недвусмысленная. Я позвал городового и приказал прислать мне наряд для проведения обыска, а также вызвать Коробейникова.

Мы перевернули дом буквально вверх дном, едва по бревнышку не разобрали, но Приваловских денег так и не нашли. В самом конце, когда мы уже отчаялись что-либо обнаружить, появился сам хозяин. Голощекин оказался худым мужичонкой невысокого роста. С первого взгляда было понятно, что его терзает лютое похмелье. Подойдя к дому, он будто бы машинально взял наизготовку ружье, висевшее на плече.

— А чего здесь, а? — спросил он. — По какому праву?

— Господин Голощекин, — обратился я к нему, — где Вы были сегодня ночью?

В ответ он повел себя весьма странно. Отвел руку с винтовкой, будто ее разглядывая, выронил на землю. Уставился в ужасе на свои же руки. Создавалось впечатление, что он видит что-то, чего не вижу я. Галлюцинации? Допился до белой горячки?

— Голощекин, Вы меня слышите? — попытался дозваться я его.

Бесполезно. Пялится на свои руки и весь дрожит. Глаза расширились, а зрачки сужены, просто крохотные черные точки.

— Вы в себе? — заглянул ему в лицо Коробейников. — Быть может, доктора позвать?

И в этот момент он на меня прыгнул с яростным криком. Был он настолько чудовищно силен, что я даже растерялся в первый момент. Поднялась суматоха. Коробейников выхватил пистолет, но Голощекин выбил его одним движением и бросился уже на моего помощника. Подоспевший городовой попытался прийти на помощь, но был отброшен. Голосила на крыльце Голощекинская жена, шумели за забором зеваки. В конце концов, воспользовавшись тем, что Голощекин отвлекся на Коробейникова, я оглушил его поленом. Он упал, мой помощник с городовым бросились его вязать, и тут он вцепился зубами прямо Коробейникову в руку. В общем, скрутить его удалось только после того, как он потерял сознание от пары ударов по голове. В жизни я не видел такой озверелости.

— Доктора вызывайте, — приказал я городовому.

В том, что доктор тут требуется обязательно, у меня сомнений не было. Этот человек либо был болен, либо находился под воздействием какого-то вещества.

К моменту приезда доктора Милца Голощекин сидел, прикрученный нами к стулу. В ясное сознание он пока не пришел, но беситься вроде бы больше не пытался, что весьма меня радовало. Сидел тихо и с непониманием оглядывался вокруг.