От Коробейникова я знал, что Анна Викторовна не уехала в Петербург. Но это уже ничего не могло изменить. Своими гневными, жестокими словами я убил все светлое, что было между нами. Я даже не пытался найти ее и просить прощения. Есть ситуации, когда прощение невозможно. Разумеется, как порядочный человек, я должен был бы принести ей извинения, хотя бы в письме. Но, по долгом размышлении, я решил и этого не делать. Даже если Анна Викторовна и прочтет мое послание, это лишь причинит ей лишнюю боль. Полагаю, ей неприятно даже вспоминать о том, что я существую. И незачем мне напоминать о себе, любым способом. Я причинил ей достаточно боли и что-либо исправить могу, только устранившись с ее пути. Она ясно высказала свое пожелание никогда более со мной не встречаться. И, хоть она и не уехала, подчинившись, полагаю, запрету родителей, я постараюсь выполнить ее желание не видеть меня никогда.

Не знаю, долго ли продлилось бы еще это состояние апатии, не свойственное моей деятельной натуре. Но очередное убийство прервало неспешное течение моей жизни, вновь погрузив меня в круговорот эмоций, заставив думать и чувствовать. Утром на подворье купца Привалова был обнаружен труп приказчика Вешкина, убитого, со слов городового, вызвавшего меня на место преступления, каким-то просто изуверским способом. Дело обещало быть интересным.

— Иван Силантьич Вешкин, — со вздохом рассказывал мне купец Привалов, указывая на лежащее на траве тело, — приказчиком он у меня служил, уж не помню, сколько лет. Управляющий мой, Никишин, нашел его утром.

Я осмотрел тело. И в самом деле, изувер какой-то постарался. Или просто зверь, в прямом смысле слова. Тело было буквально разорвано. Кровь везде — на траве, на дорожке, на воротах. В руке покойного я заметил какой-то мохнатый клочок, вынул, рассмотрел.

— Похоже, вырвал в пылу борьбы, — показал я клочок серой шерсти Коробейникову, возящемуся с фотоаппаратом. — Раны на теле рваные, видимо, нанесены клыками, зубами крупного животного.

— Это волчья шерсть, — сказал Привалов.

— Уверены?

— Мы, Приваловы, сызмальства охоте обучены, — кивнул купец. — Волк это, точно. А вот это следы больше на медвежьи похожи. Для волка крупноваты будут.

И он указал на след, впечатавшийся в землю рядом с телом.

Что же это получается, медведь с волком задрали приказчика, да прямо во дворе? В охоте я никогда силен не был, но даже я понимал, что лесной зверь по собственной воле к жилью не пойдет. А тут два сразу? Совершенно непонятно.

— Видать, оборотень это Затонской, — сказал кто-то из слуг, высыпавших во двор по случаю происшествия.

Я обернулся на них.

— Слыхала, как он ночью выл-то? — подтолкнул дворник горничную.

— Слыхала, — подтвердила та перепугано. — Аж мурашки по коже.

Ну вот и сказки начались. Страшно представить, какими слухами обрастет это дело. Хотя оно и в самом деле странное какое-то.

Дверь дома отворилась, и на двор по ступеням сбежала красивая женщина, кутающаяся от свежего ветерка в шелковую шаль. Привалов шагнул к ней навстречу, прижал к груди, отворачивая от кровавого зрелища.

— Жена моя, Ирина, — представил он ее, успокаивающе гладя супругу по спине.

— Кто-нибудь слышал крики ночью? — спросил я сразу у всех присутствующих.

— Крики — нет, — ответила Ирина Привалова. — Вой слышала, будто волчий.

— В котором часу? — уточнил я.

— Вечером поздно, и ночью тоже.

— Мне ты ничего не говорила, — сказал Привалов жене с удивлением.

— А чего говорить-то, — ответила она, — волк он и есть волк.

— Антон Андреич, Вы здесь заканчивайте, — велел я Коробейникову, — а потом найдите мне егеря. Привезите в мертвецкую, пусть глянет, что это за зверь. Если это зверь.

Сам же я решил поподробнее расспросить всех домашних Привалова. Купец предоставил мне для расспросов свой кабинет, собрав в нем всю челядь.

Через некоторое время расспросы принесли кое-какие результаты. Горничная припомнила, что видела кровь на полотенце Вешкина. А дворник рассказал, что покойный приказчик накануне ходил к кузнецу Тихону, от которого вернулся с разбитым лицом.

Дом кузнеца я нашел достаточно быстро. Хозяин был дома, занятый работой. Я попросил его прерваться для разговора, и он вышел из кузни, на ходу вытирая руки тряпицей. Я рассказал ему о смерти приказчика и о цели моего визита. Новость его, похоже, опечалила не слишком.

— Приказчик Ваш, Вешкин, та еще шельма, — рассказал мне кузнец. — Платить не любил. Вот и вчера денег не дал, хотя работу я свою сделал исправно.

— Какую работу? — поинтересовался я у него.

— Так он мне ключ велел сделать, — ответил кузнец. — Точно такой же, как принес, — и продолжил расстроено: — А он опять: «Деньги позже». Все время позже! Вы меня, барин, простите, только сволочь он был.

— Поэтому Вы драку и затеяли? — спросил я кузнеца.

— Какую драку? — не понял он. — А, хотя точно! Он пришел, а у него губа разбита была. Надо было ему ключ не отдавать, пока денег не отдаст, — вздохнул кузнец, махнув рукой. — Теперь с кого я спрошу?

Да, однозначно, потеря денег огорчала кузнеца куда больше, чем смерть приказчика. Что, впрочем, не делало его подозреваемым. А вот то, что Вешкину понадобился дубликат ключа, это пока единственно интересная информация в расследовании. Ну, не считая сказки про оборотня.

— Слепок с ключа сделал? — спросил я у кузнеца.

— Сделал, знамо дело, а как иначе? — ответил тот. — Он торопился, говорил, что ключ ему нужно возвернуть как можно скорее. Усе срочно, а денег не принес!

— Слепок где?

— Так я выкинул его, — удивился кузнец, — он мне без надобности.

Значит, ключ, срочно понадобившийся приказчику, придется искать другими способами. На всякий случай я спросил кузнеца:

— А где ночью сам был сегодня?

— Так вот тут и был, — кивнул он на свое жилище. — Притомился я, вот и лег пораньше.

— Подтвердить кто может?

— А кто подтвердит? — сказал он. — Один я.

— Из города не уезжайте, — предупредил я его на всякий случай. — Если понадобитесь, вызову.

Не то чтобы кузнец вызывал у меня сильные подозрения. Но уж очень он этого Вешкина не любил. И с ключом непонятным дело имел.

От кузнеца я отправился прямо к доктору Милцу. Мне не терпелось узнать его мнение по поводу этого убийства. Хотя, если сейчас доктор подтвердит с точностью, что Вешкина просто загрыз волк, то и состава преступления никакого не будет. Охота на волка-людоеда станет уже не моей проблемой.

Но в глубине души я чувствовал, что преступление есть. Интуиция моя говорила мне, что передо мной весьма изощренное убийство, раскрыть которое будет непросто.

Доктор, тоже, кажется, заинтересовавшийся нестандартным этим делом, уже меня ждал.

— Посмотрите на эти гематомы, — Милц показал мне на синяки на лице убитого. — Мы их раньше не могли заметить, потому что было очень много запекшийся крови.

— Кто-то здорово его избил, — сказал я. — Возможно, поэтому он и потерял сознание.

— Да, возможно, — сказал доктор. — Но умер он от потери крови. Посмотрите, какие у него жуткие рваные раны от когтей, а особенно глубокие — от клыков какого-то большого зверя.

Дверь отворилась, и вошел егерь Ермолай, знакомый мне по старому делу об убийстве в поместье Елагиных. Я тогда не позволил егерю себя оговорить, и с тех пор он считал себя мне обязанным. Мне же этот честный и умный человек просто нравился. Хотя сегодня я и собирался, воззвав к старому долгу, просить его о помощи весьма секретного свойства. Но это позже. А сейчас мне требовалось его мнение по поводу нашего дела. Никто лучше Ермолая не скажет, что за странный волк напал на Вешкина, и волк ли это был вовсе.

— Будьте здоровы, господа служивые, — приветствовал нас Ермолай, пристраивая неразлучное свое ружье на крючок у двери.

— Здравствуй, Ермолай Алексеич, — протянул я ему руку. — Совет твой нужен. Вот кто-то порвал человека, гадаем, что за зверь.

— Господи Иисусе, — перекрестился егерь, подходя к столу, на котором лежал покойник. — И кто этот бедолага?