Боль проколола сердце, как ножом. Моя Анна. Женщина, которую я любил всем сердцем и которую потерял. Но если Нина и князь будут по-прежнему уверены в том, что она мне дорога, то и в Петербурге они легко смогут до нее дотянуться. А меня не будет рядом, чтобы защитить!

— Мою? — усмехнулся я со всей возможной для меня сейчас непринужденностью. — Да бросьте, что Вы там себе напридумывали? Тем более, она уезжает.

— Уезжает? — удивленно переспросила Нежинская.

— В Петербург, — ответил я. — Так что и говорить об этом нечего.

Я снова отвернулся от нее и закрыв глаза, погрузился в свои мысли. Когда я вновь решил взглянуть вокруг, Нины за столиком уже не было. Мелькнула даже мысль о том, что весь этот разговор был всего лишь плодом моего нетрезвого воображения. Но, собственно, какая разница.

В конце концов, я понял, что духота и шум трактира мне надоели. А также почувствовал, что теперь, скорее всего, смогу уснуть. А спать следовало дома. Тяжело поднявшись из-за стола, я оставил деньги за выпитое и вышел на улицу. Вечерний прохладный ветер приятно освежил мою голову, и, решив, что небольшая прогулка перед сном мне не помешает, я медленно пошел по улице в сторону своего дома. Когда я уже был почти на месте, меня остановил голос Коробейникова.

— Яков Платоныч! — кинулся ко мне Антон Андреич. — Я Вас по всему городу ищу, Вас все потеряли!

Мне не хотелось разговаривать, и я просто молча пошел своей дорогой. Коробейников пристроился рядом.

— Анна Викторовна не виновна, — сказал он мне.

— Прекрасно, — ответил я.

— Городовой все напутал, — продолжал рассказывать Коробейников. — Он спал. Я вывел его на чистую воду!

Будто я в этом сомневался хоть на миг! И вот, кстати, ее невиновность и без меня отлично доказали. Так что ничего не изменилось от того, что я отстранился от дела. Ничего бы не изменилось, если бы меня вовсе не существовало. Все равно я ничего не смог сделать. Ни инженера спасти, ни документы сберечь. Ни защитить любимую женщину. Даже от самого себя.

— Это Верка убила, модистка, — поделился я с ним тем, что узнал.

— Та, что у нас сидит? — удивился Антон Андреич.

— Ага, — подтвердил я. — Ее подговорили украсть портфель. Но, к сожалению, нам это не доказать.

— А что же делать? — слегка растерялся Коробейников.

Я посмотрел на него. На его простодушном лице было написано искреннее недоумение, пополам с огорчением. Он был так молод еще. И понятия не имел о том, что иногда сделать просто ничего нельзя. Совсем ничего. И остается только сдаться и смотреть, как твой враг торжествует победу. И собирать силы и ярость для следующего боя. Я не хотел ему ничего этого объяснять. Он сам все поймет, со временем. Жизнь, она не задерживается с такими уроками.

— А давайте напишем роман! — предложил я Антону Андреичу, обнимая его за плечи. — В соавторстве!

 — Интересная мысль.

Он кивнул мне, неуверенно улыбнувшись. И чуть переместился, чтобы мне удобнее было на него опираться. Славный мой помощник. Всегда готовый меня поддержать, во всех смыслах.

— А в аннотации скажем, — продолжил я, — что все события вымышлены, а…

— А совпадения случайны, — продолжил мою мысль Коробейников. — А название?

— Смерть инженера, разумеется, — ответил я.

— Красиво, — оценил Антон Андреич. И добавил: — Чуть не забыл, доктор Милц передал Вам письмо.

Доктор Милц? Это было странно. Что потребовалось от меня Александру Францевичу столь внезапно? Я вскрыл конверт и прочел записку. Доктор извещал меня о том, что у него в больнице находятся двое пострадавших, очень просивших известить меня об их местонахождении. Что ж, весьма закономерно, что сей отвратительный день должен был и завершиться какой-нибудь неприятностью.

— Надеюсь, ничего серьезного? — спросил Коробейников, встревожено наблюдавший, как я читаю.

— До завтра, Антон Андреич, — распрощался я с ним, не желая ничего объяснять.

Мне нужно было срочно ехать в больницу. Надеюсь, мерзавец Лассаль не слишком их покалечил. На моей совести и так уже лежит ответственность за смерть Буссе, и я бы очень не хотел узнать, что из-за моей очередной ошибки погиб кто-то еще.

Они были живы, оба. Хотя и очень сильно избиты. Лассаль, не знавший, разумеется, о моем плане отпустить его после допроса, сражался за свою жизнь, и был безжалостен. На обоих филеров было страшно смотреть.

— Ушел, дьявол, — горько вздохнул Жук, виновато глядя на меня.

— Квартиру надо менять, — ответил я, не желая обсуждать чью-либо вину.

Виноват я, и никто больше. Я руководил их действиями, а значит, и вина за провал тоже на мне.

— Конечно, — согласился Франт, — но мы раньше, чем через неделю не очухаемся.

— Отдыхайте, господа, — утешил я их. — Вы хорошо поработали.

Я уже повернулся, чтобы уйти, и тут мне в голову пришла одна мысль.

— А с кем в последнее время встречался этот француз? — спросил я филеров.

— С князем, — ответил Франт. — Хотя был один день, когда он мотался за англичанином.

— Опять англичанин. Имя узнали? — спросил я.

— Гордон Браун, — сказал Жук. — Остановился в Михайловской усадьбе, за городом. Там охрана.

Итак, Гордон Браун. Судя по всему, этот англичанин и был тем, кто интересует Разумовского более всего. Нужно узнать о нем как можно больше, и поскорее. Мои филеры пока что не смогут мне помочь. Но и без того им сложно незамеченными подобраться к усадьбе посреди леса. Это в городе они незаметны, сливаясь с толпой. А в лесу будут привлекать внимание, как столб на площади. Тут нужен кто-то другой, тот, кто в лесу будет смотреться непримечательно. И такой человек у меня был. Осталось лишь уговорить его мне помочь.

Пожелав моим филерам скорейшего выздоровления, я отправился домой. Нужно выспаться как следует. У меня слишком много дел, чтобы опускать руки и долго предаваться самобичеванию. Разумеется, поражение, которое я потерпел сегодня, было для меня весьма болезненно. Но это еще не конец игры, она только начинается. И времени на переживания у меня нет. Завтра меня ждет новый день, и много работы в нем.

И тут снова накатила тоска, потому что невольно вспомнилось, что еще принесет завтрашний день. Горькую, безвозвратную потерю. Завтра Анна Викторовна уедет в Петербург, и я потеряю ее навсегда.

Впрочем, что изменится завтра? Я уже потерял ее, и этого не изменишь.

Я вдохнул прохладный ночной воздух, пахнущий оттаявшей землей.

Ничего не поделаешь. Я был очень счастлив эти две недели, и следует быть благодарным судьбе за то, что она подарила мне все те светлые чувства, которые я испытал. Но я ведь с самого начала знал, что подобное не для меня. В моей жизни невозможно такое счастье, такая радость. Это просто по ошибке мне показали кусочек иного мира. А теперь вернулась действительность. И в ней, в этой реальности моей жизни, будет работа. Очень много работы. А следовательно, нужно хорошенько выспаться.

И встряхнувшись, стараясь не поддаваться больше эмоциям, я зашагал к дому.

====== Тринадцатая новелла. Затонский оборотень. ======

Прошло некоторое время. Весна окончательно вступила в свои права, заменив пожухлую траву новой и свежей и разукрасив ее цветами.

Работы было на удивление мало, преступники будто притихли, тоже радуясь весне. Сложных дел не было вовсе, и я заполнял свой рабочий день, разбираясь в старых делах, а то и вовсе читая.

После острого приступа вины, постигшего меня по завершении расследования смерти инженера, мной овладела некоторая эмоциональная апатия, можно даже сказать, бесчувственность. Дело о смерти инженера Буссе так и осталось официально нераскрытым. Но меня это уже мало трогало. В тот раз я проиграл. Что ж, будут и иные возможности отыграться. Нужно лишь сделать выводы и работать дальше, стараясь не повторять своих ошибок. А сидеть и страдать по поводу того, что проиграл — занятие весьма бесплодное.

Все это было абсолютно правильно. Но имело отношение только к работе. Одну свою ошибку, самую страшную, я не мог бы исправить, просто начав жить дальше. И ночами, когда снижался самоконтроль, а дела или книги переставали меня отвлекать, я снова погружался в беспросветное отчаяние. Даже во сне я видел обиженное лицо, полные слез голубые глаза, смотрящие на меня с бесконечным разочарованием. После таких снов я часто просыпался среди ночи и лежал, глядя в окно на постепенно светлеющее небо, не в силах снова заснуть. А иногда мои сны были иными, светлыми и радостными. Мне снилась милая улыбка и нежный смех, я ощущал ее пальцы в своей руке, нежные губы, прикасающиеся к моим губам, и снова чувствовал себя счастливым, окрыленным надеждой. В таких случаях пробуждение было еще более безрадостным, а реальность давила своей беспросветностью.