— Коробейников! — позвал я. — Это Нежинская. Задержите ее. И… И Миронову тоже, — закончил я, опустив голову.

— Анну Викторовну? — не веря, переспросил Антон Андреич.

— Ну не Марию Тимофеевну же! — ответил я ему.

— Слушаюсь, — потерянно отозвался Коробейников и вышел.

В коридоре послышался шум, знакомо простучали каблучки, и в дверь номера вбежала Анна Викторовна. Растерянно остановилась, с ужасом уставившись на мертвого Буссе.

Я смотрел на нее и не мог наглядеться. Слава Богу, она жива. С ней все в порядке. Теперь я смогу работать, думать, да просто дышать.

И теперь я могу, наконец-то, выяснить, что понадобилось ей ночью в номере инженера!

— Вы были здесь вчера до двух часов ночи? — тихо спросил я ее, еще не до конца овладев своим голосом после пережитого страха.

— Почему до двух? — удивилась она. — Я пришла в десять и через четверть часа ушла. И разумеется, он был жив.

Голос ее вздрагивал в испуге. Она подошла ближе, будто желая опереться на мое плечо. Я не смотрел на нее, даже глаз не поднимал. Я обязан ради нее самой изо всех сил соблюдать сейчас внешнее отчуждение. Если только Разумовский сумеет убедить Трегубова, что я не могу быть объективным, меня отстранят!

— Анна Викторовна, я вынужден Вас задержать, — сказал я ей, так и не подняв глаз, — до выяснения обстоятельств.

— Вы меня за решетку посадите? — спросила она дрогнувшим голосом, отступая на шаг.

— Надеюсь, до этого не дойдет, — ответил я, уставившись на ковер. — Разберемся.

— Вы мне не верите? — спросила она с возмущением.

— Верю, — ответил я. — Но городовой утверждает, что Вы… Вы ушли из номера в два часа ночи. Я не могу игнорировать его показания.

Я наконец-то набрался сил и взглянул в ее лицо. Она была очень бледна. А в глазах ее, обычно светившихся радостью и детским доверием, было горе и разочарование.

— Синельников! — позвал я, не в силах выдержать этот взгляд. — Ты точно видел госпожу Миронову?

— Так точно, — отрапортовал он.

— В котором часу она ушла?

— В два часа пополуночи.

Анна Викторовна повернулась к Синельникову, окинула его презрительным взглядом.

— Я ушла в четверть одиннадцатого, — сказала она, — но этот господин не мог этого видеть, потому как спал на стуле.

— Да что Вы такое говорите! — запротестовал Синельников. — Не мог я спать на посту!

Для меня ситуация была ясна. И как только мы вернемся в управление, я расколю этого тупого… Короче, я добуду от него правдивые сведения очень быстро. И с большим удовольствием. Он же топит ее, чтобы себя прикрыть! И уж этого я ему не забуду никогда!

— Разберемся еще, — пообещал я ему. — Свободен пока.

— А внизу Вас кто-то видел? — спросил я Анну Викторовну, когда Синельников вышел.

— Нет, — ответила она со вздохом, — за конторкой никого не было.

Городовые наконец-то унесли тело инженера. Анна проводила его взглядом, полным боли.

— Что между Вами произошло? — я наконец-то собрался с силами, чтобы задать этот вопрос.

Страх за нее душил меня. А чертова ревность не давала овладеть собой в полноте.

— Он повел себя… в общем… — замялась Анна с ответом.

— Он напал на Вас? — спросил я резко.

— Нет, не напал, — взглянула она мне в глаза. — Но он меня неправильно понял.

Как, черт возьми, это понять? Что она имеет в виду? Мне страшно даже представить, что может скрываться за этими словами. А от одной мысли о том, что мерзавец Буссе мог попытаться дотронуться до нее, от ярости мутится разум.

— А как Вы вообще оказались у него в номере ночью? — спросил я ее, пытаясь сдержать всю ту эмоциональную круговерть, которая владела сейчас мною.

Анна вздохнула, но промолчала.

— Вам непонятен вопрос? — я все меньше был способен сдерживаться. — Зачем Вы пришли к нему ночью?

Вернулись городовые, уносившие тело Буссе, вытянулись передо мной в ожидании распоряжений.

— Делом займитесь! — рявкнул я на них.

Это невозможно просто! Я не могу говорить с ней, когда нас может услышать кто угодно. Только не сейчас.

Я снова перевел глаза на Анну Викторовну. Она смотрела на меня сквозь слезы, было видно, что мой гнев обидел ее. Ну не время сейчас обижаться!

— Ваш вопрос в непозволительном тоне! — сказала мне Анна Викторовна, пытаясь сохранить достоинство и не расплакаться.

— Простите! — с вызовом сказал я ей. — Здесь только что убили человека. Мне не до любезностей!

Тон мой не оставлял сомнений, что я в бешенстве. Вот только когда я успел взять ее за руку? Или это она меня за руку взяла? Не важно. Я легонько сжал маленькую ладонь.

— Просто Вы так спрашиваете, — обиженно сказала Анна, — словно Вы намекаете на что-то!

Господи, ее это сейчас волнует? Ей каторга грозит, если я ее не вытащу, а она волнуется о том, что о ней подумают?

— Я ни на что не намекаю! — я постарался как мог спокойнее объяснить ей ситуацию так, как она выглядела. — Вы пришли в номер в десять часов вечера, а ушли в два часа ночи. Что я должен думать?

— Вы не смеете со мной так разговаривать, — прошептала она, пытаясь сдержать слезы.

— Анна Викторовна! — я почти умолял ее прислушаться к голосу разума, довериться мне. — Не время выяснять личные отношения.

Анна оглянулась на городового, возящегося в углу. Снова сквозь слезы взглянула на меня.

— Вы мне мстите, что ли? — спросила она дрожащим голосом.

Бог мой, это еще что за чушь? Мы будто на разных языках говорим!

— Вы посидите, успокойтесь пока, — сказал я ей. — Поедем в управление, там и поговорим.

— А я никуда с Вами не поеду! — заявила она, уже не в силах сдержать слезы.

Отошла, села в кресло, отвернувшись. Плечи слегка вздрагивали от сдерживаемых рыданий.

Господи, если бы я мог хоть на десять минут выгнать всех, закрыть дверь и поговорить с нею по-человечески! Я бы успокоил ее, я все бы ей объяснил. Ведь она же всегда верила мне, жизнь мне доверяла. Почему же теперь ей так трудно поверить в меня? Ведь я же сказал, с самого начала сказал, что верю ей, именно этими словами! Не могла же она этого не услышать?

Время тянулось медленно. Городовые продолжали подробный обыск. Я просто стоял у окна и ждал. Анна Викторовна сидела в кресле с лицом, мокрым от непрерывно катящихся слез. На меня она старалась не смотреть. Я на нее тоже. Получалось из рук вон плохо. Ей было больно, я это видел. И чувствовал ее боль, как свою собственную. Но ничем не мог помочь ей сейчас. И от этого лишь сильнее злился.

Почему, ну почему она мне не доверилась? Весь мой план был построен на том, что Анна поверит мне, позволит сделать так, как нужно. Если бы у меня была возможность, я бы посвятил ее в свой план. Но мы и на минуту не оставались вдвоем. И это было очень хорошо для плана. И очень плохо для меня и для нее.

Наконец обыск был окончен.

— Можем ехать, — сказал я Анне Викторовне, надевая пальто.

— Оставьте меня здесь наедине, — попросила она тихо. И поправилась тут же: — То есть, оставьте меня здесь одну ненадолго.

Я смотрел на нее с состраданием.

— Пожалуйста, оставьте меня хотя бы на несколько минут одну! — настойчиво повторила Анна, борясь с рыданиями.

Хорошо. Если ей так будет легче, я соглашусь. Возможно, это и правда ей поможет. Главное, чтобы никто не мог сказать, что мы оставались вдвоем хоть на пять минут.

— Хорошо, — ответил я ей. — Я не спрашиваю, зачем. Вернусь через полчаса.

Я забрал городовых и вышел. И уже на пороге услышал, как она по-детски беспомощно всхлипнула. Я чуть не вернулся к ней в тот миг. Усилием воли я заставил себя закрыть за собой дверь.

Выйдя из номера и не зная, куда себя деть на эти полчаса, я оглянулся в растерянности. Неожиданно мой взгляд привлекло странное пятно на участке стены, отделанном деревом. Дерево было темное, и маслянистое пятно на нем было почти не заметно. Я коснулся его, пальцы стали красными. Кровь. А вот и еще кровавый след на картине, дальше по коридору. Будто кто-то, перепачкавшийся в крови, бежал, не помня себя, хватаясь за все подряд. Буссе перерезали горло, крови было много. Я прошел по кровавому следу. И он привел меня прямо к номеру Нежинской. Дверная ручка ее номера была тоже испачкана кровью. Я постучал, но никто не отозвался. Движения в номере тоже было не слышно. На мой вопрос, у себя ли госпожа Нежинская, управляющий ответил, что она еще утром отбыла к князю Разумовскому и с тех пор не возвращалась. Мне пришлось изрядно надавить на него, чтобы он дал мне ключ от номера. Но два убийства подряд сделали его податливей.