Я вошел в номер Нины Аркадьевны. Мои подозрения обретали все более твердую почву под ногами. В гостиной было все вверх дном. Здесь явно боролись. На столе лежала салфетка со следами крови. На каминной полке я заметил шкатулку для хранения драгоценностей, открытую и абсолютно пустую. Похоже, произошел жаркий спор о цене за услугу. И драгоценности стали добавочной платой. За убийство? Нет, вряд ли. Скорее, за портфель. А убийство, вполне возможно, было случайностью, из-за которой и выросла цена.

Я поставил опустошенную шкатулку обратно на полку и принялся методично осматривать номер. Когда еще представится возможность заглянуть в бумаги госпожи Нежинской. Но единственное, что я нашел, была моя же собственная фотография, подаренная Нине по ее просьбе, как сейчас казалось, тысячу лет назад.

Что ж, здесь мне больше делать было нечего. Неясности в этом деле если и остались, то мелкие. Но я прекрасно понимал при этом, что доказать мне ничего не удастся. Нина просто будет все отрицать, найдет объяснение чему угодно. И ее показания будут приняты на веру, потому что ее защитит статус фрейлины. Портфель наверняка уже в руках Разумовского, а следовательно, для меня не доступен, так как обыскивать резиденцию князя мне тоже никто не позволит. Я проиграл это дело, они опередили меня. И единственное, что я могу и должен теперь сделать — это спасти Анну, очистить ее от подозрений.

Вернув ключ управляющему, я поднялся в номер господина Буссе. В гостиной Анны не оказалось.

— Анна Викторовна, можем ехать, — позвал я, предполагая, что она могла просто выйти в соседнюю комнату.

Она не отозвалась. И вообще, в номере было тихо. Слишком тихо.

— Вы здесь? — позвал я снова, боясь поверить тому, что уже понял.

Заглянул в соседнюю комнату. Пусто, разумеется.

Воспользовавшись моим отсутствием, Анна Викторовна покинула номер. Сбежала. Я доверился ей, оставив одну, даже не приставив никого охранять дверь. А вот она мне довериться не захотела. И просто ушла. Я окинул номер взглядом. Мое внимание привлек лист бумаги на столе. Раньше его не было. Похоже, Анна Викторовна соизволила оставить мне записку.

Я поднял листок. Записка была короткая, всего три строки: «Я невиновна и докажу это, — писала Анна. — «Уродец на пороге рая недорого берет за вход».

Что ж, она оставила мне след из хлебных крошек. Я знал, где ее искать.

Но первым, кого я увидел, покинув гостиницу, был Франт с газетой в правой руке. Моим помощникам срочно требовалось мое внимание. И как бы мне не хотелось сейчас пуститься в погоню за Анной, придется уделить им время. В конце концов, о том, что Анна Викторовна сбежала от меня, никто пока не знает. Думается, я успею ее догнать раньше, чем она сможет себе навредить, даже если задержусь немного. Кивнув Франту, что понял, я последовал за ним на некотором отдалении.

На квартире нас ожидали Жук и привязанный к стулу Жан Лассаль. Я посмотрел на него мрачно и присел напротив.

— Где портфель? — спросил я его.

Жан молчал. И судя по взгляду, даже и не собирался говорить что-либо.

— Где Вы его взяли? — спросил я филеров.

— Да как из полиции вышел, мы его и приняли в тихом месте, — ответил Франт.

— Вам никто уже не поможет, — сказал я Жану. — Никто Вас не хватится, если Вы исчезнете. Вы ведь человек-невидимка.

— Странно слышать такие слова от блюстителя закона, — с усмешкой ответил Лассаль.

— Довольно, Жан, — усмехнулся я в ответ, — маски сброшены. Вы знаете, кто я, а я знаю, кто Вы. Здесь нет адвокатов, нет никого, кто оценил бы Ваше мужество и преданность. Ни князь, ни госпожа Нежинская никогда даже не узнают о том, что с Вами случилось.

Он смотрел на меня очень спокойно. Истинный профессионал. Мои угрозы не задевали его, потому что он знал, на что шел. С самого начала знал, что подобное может случиться, и был морально к этому готов.

— Вы не мучьте себя, отвечайте, — посоветовал я ему. — Кто убил инженера? Где портфель?

— Самое смешное, что я действительно не знаю ни того, ни другого, — ответил Лассаль. — Я же всю ночь провел в участке.

И в этом он тоже был прав. Он мог предполагать, разумеется. Но знать он не мог. А делиться со мной предположениями не желал.

Я кивнул Франту, и пошел к двери.

— Выбейте из него все что можно, — приказал я филеру, когда мы оказались там, где Жан не мог нас слышать, — и отпустите.

— Отпустить? — изумился Франт.

— Отпустить, — подтвердил я приказ.

Возможно, я совершил ошибку. Вполне возможно. Но я в данный момент руководствовался простым правилом: враг известный лучше неизвестного. Если я прикажу убить Лассаля, Разумовский найдет себе нового подручного, которого надо будет заново вычислять и изучать. Но игра началась, и некогда отвлекаться на вычисление шестерок. А Жан мне удобен еще и тем, что примелькался. А следовательно, даже под покровительством князя вход ему был открыт не везде. Да и присматривать за ним, при таком раскладе, было куда проще.

Выйдя на улицу, я поймал извозчика и попросил отвезти меня к дому терпимости. Указание Анны Викторовны было мне вполне понятно. И через малое время Полкан, тот самый «уродец на пороге рая», жалобно верещал, трепыхаясь в моих руках. На его вопли выбежала взволнованная Аглая Львовна. От нее я и узнал, что получасовой моей задержки хватило, чтобы и здесь я Анну Викторовну упустил. Впрочем, видя мое состояние, Аглая Львовна недолго колебалась, прежде чем рассказать мне то, что поведала Анне. И дала адрес, по которому ее направила. По словам Маман, Анна Викторовна опережала меня от силы на четверть часа. Если я чуть-чуть потороплюсь, я застану ее в следующем пункте. Злость на ситуацию, в которой я проиграл по всем статьям, и обида на Анну, которая не поверила мне и обманула меня, придали мне скорости.

Я нагнал ее там, где и ожидал, у модной лавки. Вот только лавка была закрыта, ведь модистка находилась в участке. Пытаясь одновременно отдышаться и успокоиться, я встал за колонной, наблюдая. Вот Анна Викторовна поднялась на крыльцо и постучала в дверь. Никто, разумеется, ей не открыл. Тогда она зашла со стороны окна, попыталась заглянуть.

Мне надоело быть сторонним наблюдателем. Обида на то, что Анна не смогла положиться на меня, а отправилась спасать себя сама, душила меня, и справиться с ней не удавалось.

— Ну и что Вы собирались делать? — холодно спросил я ее, тихо подойдя сзади. — Арестовать модистку?

Анна Викторовна вздрогнула от неожиданности и повернулась ко мне. Лицо ее было по-прежнему отчужденным, и в глазах стояла обида не меньшая, чем моя.

— Я собиралась убедиться, что она там, — сказала она, — и потом сообщить об этом Вам.

— Что за ребячество, Анна Викторовна, — сказал я сердито. — Как Вы только могли…

— Да как Вы только могли подумать, что я могу человека убить! — перебила она меня с возмущением.

— Анна Викторовна! — попытался я урезонить ее, намереваясь ей напомнить, что с самого начала сказал, что верю ей.

Но куда там! Она меня даже не слушала.

— А самое страшное, — продолжила Анна со слезами в голосе, — что Вы думаете, будто я лгу и изворачиваюсь.

Господи, а это она с чего взяла! Нечего подобного я ей точно не говорил.

— Я ни на минуту не сомневался в Вашей невиновности, — сказал я ей. — Но есть процедура…

— Все! — перебила она меня вновь. — Я больше ни слова Вам не скажу!

Мне надоело, что она даже не пытается меня услышать, и я перестал сдерживаться.

— Простите, — сказал я ей резко, — Вы можете не разговаривать со мной как с частным лицом, но как следователю, Вы обязаны дать мне объяснения.

Я не имел в виду ничего конкретного, лишь соблюдение все той же процедуры. Но Анна Викторовна, кажется, поняла меня иначе.

— Хорошо, извольте, — резко ответила она мне. — Случайно я услышала разговор князя и госпожи Нежинской. Пошла предупредить господина инженера, о том, что он в опасности. Ну теперь-то я понимаю, конечно, что это только мое воображение!