— Тогда предъявите, будьте любезны.
Как бы хорошо не относился ко мне Виктор Миронов, к своей работе он относился еще лучше. И он был, увы, абсолютно прав, мне нечего было предъявить Лассалю. Так было вчера вечером, и к утру ничего не изменилось.
— Предъявить мне действительно нечего, — сказал Миронову, — но я не был бы так категоричен в отношении его невиновности.
Это была просьба. И Виктор Иванович услышал и понял меня. Но помочь мне он был не в силах, даже если и хотел. Его работа требовала от него прямо противоположных действий.
— Яков Платоныч, — сказал Миронов очень по-человечески, где-то даже с сочувствием. — Мое дело адвокатское. Так что, либо обвинение, либо выпускайте.
— Делать нечего, — вздохнул я, — забирайте своего клиента.
В этот момент в комнату вбежал дежурный.
— Ваше Высокоблагородие! — доложил он. — Убийство в гостинице!
Я похолодел.
— Инженер? — спросил я, уже предчувствуя ответ.
— Так точно! — ответил дежурный.
Это была катастрофа. Но я еще и не представлял, насколько эта катастрофа будет страшна для меня.
По дороге в гостиницу я слегка задержался, чтобы связаться с филерами. Я сообщил им, что Лассаля скоро отпустят из участка, и напомнил, что желаю побеседовать с французом в неформальной, так сказать, обстановке. Поэтому, когда я прибыл в гостиницу, в номере инженера находились уже и доктор Милц, и Коробейников. Первый явно уже закончил осмотр и сидел на диване, дожидаясь меня. Второй был занят подробным обыском, как и положено. Тело инженера Буссе с перерезанным горлом раскинулось на ковре посреди комнаты.
— Где портфель? — первым делом поинтересовался я.
Коробейников лишь молча развел руками. Нет портфеля.
— Когда произошло убийство? — спросил я доктора.
— Ну, я полагаю, где-то между часом и двумя ночи, — ответил он.
— Дежурный! — окликнул я.
— Ваше Высокоблагородие! — отозвался Синельников, вырастая на пороге.
— Ты что, спал? — грозно спросил я его.
— Никак нет!
— Кто приходил в номер к инженеру?
— Барышня Миронова, — ответил Синельников.
Мне вдруг стала очень понятна и близка фраза «земля ушла из-под ног». Краем глаза я отметил, как напрягся на диване доктор Милц, как выпрямился, забыв про обыск, Коробейников.
— Миронова? — переспросил я. — Ты не ошибся?
— Миронова, — стоял на своем Синельников. — В десять вечера пришла и часа в два ночи ушла.
— Уверен? — еще раз переспросил я его, отчаянно борясь с желанием схватить этого тупого идиота и трясти до тех пор, пока он не откажется от сказанного.
— Что я, Анну Викторовну не знаю? — ответил он вроде как с обидой.
Мои мысли понеслись с лихорадочной скоростью. Что могло понадобиться Анне в номере инженера среди ночи? Все что угодно. Нет, не так! Все что угодно, кроме того, о чем все подумали бы в первую очередь. Этот вариант я отбрасываю сразу, безоговорочно. И думать о нем не стану. Не потому, что страшно, а потому, что я в это не верю. Не верю, и точка!
Стало быть, быстро ищем иные варианты. Их масса. Например, ей понадобилось среди ночи поговорить с погибшей горничной. Самый подходящий вариант, сколько раз я такое видел. А возможны и иные. Впрочем, не так уж важно, зачем она сюда пришла. Куда важнее то, что здесь произошло.
Второе предположение, которое я отбрасываю — это то, что Анна могла убить. Это совершенно невозможно. Или все-таки возможно? Она могла защищаться. Этому мерзавцу Буссе, охочему до дамского внимания, могло прийти в голову все, что угодно. И если он… Пропустим подробности, они мешают сохранять рассудок, и дышать почему-то становится труднее. В конце концов, его уже убили. Жаль, не я. Могла убить и Анна, если ей пришлось защищаться. Защищаться от этого самца, уверенного в собственной привлекательности! Если он посмел… Не сметь об этом думать!!!
Допустим, она убила его из самозащиты. Но в таком случае, в этом я точно уверен, сейчас она была бы здесь. Даже если бы она и отправила этого мерзавца на тот свет, бегать и прятаться Анна Викторовна бы не стала. Она бы сама вызвала полицию. Или бы ко мне пришла. Но не стала бы уходить тихо, тайно.
А стало быть, она не убивала инженера, однозначно. Но как же тогда быть со временем?
— Еще кто приходил? — спросил я дежурного с тайной надеждой.
— Приходила еще одна дама. Тут, в гостинице проживает, — ответил Синельников. — Но в полдесятого. И была недолго.
— Яков Платоныч, — тихо привлек мое внимание Коробейников. — Найдено на полу.
Он подал мне знакомый мундштук. Вчера я уже видел его. Итак, Нина тоже здесь была. Но гораздо раньше времени смерти инженера.
Доктор Милц тихонечко подошел ко мне.
— Яков Платоныч, — сказал он негромко, — но Вы же не подозреваете Анну Викторовну?
— Вы не могли ошибиться во времени? — едва ли не умоляюще спросил я его.
Доктор еще раз взглянул на труп, потом на часы.
— Нет, — ответил он сокрушенно.
И быстро покинул номер, скрывая свое огорчение.
А я остался стоять и думать. Вот только думать не получалось. Единственный вопрос, занимавший сейчас мои мысли, выражался просто: «Где сейчас Анна Викторовна?». Или даже так: «Где она сейчас, черт ее побери!» Мне необходимо было услышать ее версию событий, чтобы понять, что здесь произошло. И как вывести ее из-под удара. Неплохо бы одновременно понять, кто же все-таки убил инженера. И взял портфель. Жан у меня в камере. Нина заходила раньше Анны. Анне портфель ни к чему, она бы его брать не стала. Так куда он делся? И где, черт меня побери, Анна!
Пытаясь занять руки и отвлечься от мыслей, я поднял стул, упавший, видимо, во время борьбы, тяжело на него опустился. В голове звенело, думать было невозможно. Почему она не пришла ко мне, если что-то случилось? К отцу она, кстати, тоже не пришла. Не был бы так спокоен Виктор Иванович нынче утром, если бы его дочь призналась ему в убийстве. Так что же все-таки произошло?
Машинально разглядывая ковер, я наткнулся глазами на маленькую оторванную пуговку, явно от женской одежды. Что-то мне напомнила эта пуговка. Но что именно, вспомнить я не смог. Поэтому, вместо того, чтобы присовокупить ее к уликам, я аккуратно положил ее в карман. Если Анна Викторовна была здесь, если она боролась и потеряла пуговку, об этом буду знать только я. Если она боролась… Нет, об этом сейчас думать нельзя. Господи, да где же она! Ушла отсюда в два часа ночи, если верить Синельникову. А что, если с ней что-нибудь случилось ночью?
Это еще если ему верить. Как-то кстати вспомнилось, как он принял взятку от Надежды Епифановой. Возможно, ему и в этот раз кто-то заплатил, чтобы он скрыл что-нибудь. Как только мы вернемся в управление, я примусь за него всерьез. Я его буду трясти до тех пор, пока он мне все не расскажет, даже то, чего не помнит!
Но где же все-таки Анна? Что с ней?
Не могло с ней ничего случиться. Я видел Виктора Ивановича утром в управлении, он был спокоен.
Утром в управлении! Я вдруг ясно вспомнил, где именно видел такую пуговку. На блузке арестованной модистки были точно такие. И одной не хватало!
Голова наконец-то заработала ясно. Теперь я знал, что и в каком порядке должен делать. Как бы не было мне неприятно это делать. Но я пройду через это сам и проведу ее. И только таким образом я смогу ее защитить, иначе не выйдет. Я должен арестовать Анну. Ее подставляют, и я выясню точно, кто именно и как именно. Собственно, я и так это знаю, но мне нужны доказательства. Я даже знаю, почему ее подставили. Каким же дураком я был, махнув рукой на угрозы Нежинской в адрес Анны. Я подошел к ним вчера слишком близко. И они отомстили, ударив по тому, что мне дороже всего. И теперь, в этом деле, я вынужден скрупулезно придерживаться внешней процедуры. Потому что за мной будут очень внимательно наблюдать. И при малейшем подозрении в том, что я веду следствие не по закону, Разумовский надавит на Трегубова, и меня отстранят. И тогда спасти Анну будет некому.
