— Да, это он, — сказала она мне недрогнувшим спокойным голосом. — Его одежда. Это он.

Потрясающее самообладание для дамы. Да и не только для дамы, если честно. Вызывает уважение. Разумеется, если в процессе следствия не окажется, что она убийца.

— Нам нужно будет соблюсти некоторые формальности, — сказал я, выводя ее из покойницкой, — но для этого нужно будет проехать в управление.

В моем кабинете Надежда Кирилловна продолжала держаться также ровно и выдержанно.

— Антон Андреич составит протокол опознания, — сообщил я ей, — Вы ознакомитесь и подпишите.

Она даже не кивнула, видимо, считая это излишним. В таких случаях гораздо проще взять паузу и подождать, пока человек сам захочет заговорить. Я открыл папку, делая вид, что изучаю бумаги в ожидании, пока составят протокол. После нескольких минут молчания Епифанова все-таки решила заговорить первой.

— Я не могу представить, что кто-то мог убить батюшку, — ровным голосом произнесла она. — У него не было врагов. Бывает, некоторые наживаются, ничем не брезгуют. Но он таким не был. Его все уважали.

— А в семье? — спросил я как бы между прочим, продолжая для виду перебирать бумаги.

— Я Бога каждый день благодарила за такого батюшку, — ответила она. — И с матушкой у них все было хорошо.

Тон ее был по-прежнему ровный, спокойный. Но я все же смог почувствовать в ее словах какую-то не то чтобы даже фальшь, а чрезмерную, что ли, убежденность. И кажется, Надежда Епифанова пыталась убедить в сказанном не только меня, но и себя саму. Нужно будет попробовать проверить, не ошибся ли я.

— Тело Вашего отца было найдено в Слободке, на окраине города, — сообщил я ей. — Как он там мог оказаться?

— Я не знаю, — спокойно сказала она.

— Ну, может, знакомые Ваши какие там проживали? — предположил я.

— Знать не знаю таких знакомых, — все также ровно ответила она. И спросила: — А как нашли тело батюшки? Кто?

Первый и, собственно, единственный пока вопрос, который она мне задала. В общем-то, и не самый необычный вопрос. Вот только я не хотел ей на него отвечать, при чем именно потому, что он был единственным.

— А среди Ваших знакомых, — поменял я тему, — нет ли подростка со странными манерами?

— Откуда бы у меня в знакомых подросток? — ответила она твердо.

— Ну, мальчик лет двенадцати-четырнадцати, — пояснил я подробнее. — Возможно, работал на Вашего отца незадолго до гибели. Посыльный, разнорабочий какой.

— Не припомню такого, — сказала Надежда. — Так Вы мне не сказали, кто нашел батюшку.

И не скажу. Потому что мне весьма любопытно, почему ей это так нужно это знать. До такой степени, что в ее ровном, спокойном голосе послышались отчетливые нотки настойчивости и нетерпения.

— Узнаете в свой черед, — ответил я ей с несколько ироничной усмешкой, показывая, что уговаривать меня бесполезно.

— Будьте любезны, подпишите протокол, — подошел к ней с бумагами Коробейников, поймавший мой взгляд, — Ознакомьтесь и подпишите, если нет никаких возражений.

— Так я же дочь его, — не обращая внимания на Антона Андреича обратилась ко мне Епифанова. — Почему Вы мне не хотите сказать?

В голосе ее уже куда заметнее проскользнули эмоции. Она была так раздражена моим отказом, что одинаково готова, похоже, как упрашивать меня, так и настаивать. Зачем-то ей было очень важно знать именно это — кто нашел тело. Важнее даже, чем кто убил. Не скажу! И посмотрю, что она будет делать дальше.

— В интересах следствия, — улыбнулся я вежливо.

Надежда не стала уговаривать меня более. Внимательно изучила написанный Коробейниковым протокол, аккуратно его подписала. И поинтересовалась, может ли она быть свободна. Я не возражал против ее ухода. Мы еще поговорим, но это будет несколько позже.

Утром следующего дня мы с Коробейниковым вновь обсуждали это дело.

— Любопытно все-таки, — сказал я, — как такой респектабельный господин мог оказаться в овраге.

— И что он вообще делал на окраине города? — спросил Антон Андреи, и тут же, по обыкновению, принялся строить предположения. — Может быть, его убили в другом месте, а потом спрятали в этом овраге?

— Вариантов много, — вздохнул я с неудовольствием. — Могли и в речку бросить.

— Это было бы и проще, — согласился мой помощник.

— Вот что, Антон Андреич, — сказал я ему, — Вы прогуляйтесь в Слободку, опросите жителей. Может, кто расскажет про этого Епифанова.

— Думаете кто-то помнит? — усомнился Антон Андреич. — Год прошел.

— Ну, если у Епифанова был там интерес, в этих краях, и он регулярно туда наведывался, кто-нибудь да вспомнит.

— Согласен, — поднялся Антон Андреич. — Опрошу всех, кого смогу.

В этот момент в дверь тихо и коротко постучали, и вошла Анна Викторовна.

Это было так неожиданно, что мне на мгновение показалось, что я вижу сон. Сердце вдруг сорвалось со своего места и запрыгало беспорядочно, дыхание перехватило. Я вскочил с места с чуть ли не неприличной поспешностью:

— Анна Викторовна! Я…

Я остановился, не зная, что сказать. Сотни эмоций обуревали меня одновременно. Но одна заслоняла все остальные: я был счастлив от того, что вижу ее.

— Добрый день, — сказала Анна с нежной улыбкой.

Я смотрел на нее и не мог наглядеться. Как я выдержал столько без этой улыбки?

Коробейников бросился к ней радостно, перенял пальто. Она поблагодарила его ласково. А я просто стоял, как столб, за своим столом, и смотрел. И не мог насмотреться.

— Я знаю, что Вы расследуете дело об убийстве купца Епифанова, — сказала Анна Викторовна моему столу. Глаз на меня она не поднимала. — Так вот, я познакомилась с подростком, который периодически считает себя этим человеком. При чем такие вещи говорит, которые только сам Епифанов мог знать.

Я по-прежнему молчал, не сводя с нее глаз. Слова, которые мне хотелось ей сказать, устроили в моей голове целую бурю и в очередь выстаиваться не хотели. И уж точно, среди них не было ни одного про купца Епифанова.

— Не тот ли это самый мальчик, о котором рассказывала свидетельница? — спросил меня Коробейников, удачно заполняя паузу.

— Возможно, — я сделал над собой усилие, пытаясь совладать с эмоциональной бурей, — а как его зовут?

— Егор Фомин, — коротко и все также не глядя на меня, ответила Анна Викторовна.

Я должен с ней поговорить. Должен попросить прощения, объясниться. Любым способом должен, не важно каким. Мне нужно, просто необходимо снова увидеть ее глаза.

Но разумеется, что бы я не собирался сказать, свидетели мне ни к чему.

— Вот что, Антон Андреич, — сказал я Коробейникову, — вызовите сегодня на очную ставку этого Егора и …

Я замялся, потому что имя и фамилия свидетельницы, оказывается, улетучились у меня из головы. Там вообще сейчас мало что осталось, имеющего отношение к делу.

 — Арину, — подсказал Антон Андреич, видя мое замешательство.

— Арину? — спросила Коробейникова Анна Викторовна. — А кто это?

Мой помощник с удовольствием объяснил ей это, а также в подробностях изложил историю обнаружения тела купца. С ним Анна разговаривала по-прежнему непринужденно и свободно, как раньше. Это и объяснимо, он ведь ничем ее не обидел. Хоть и оказался лишен ее общества по моей вине. И когда Антон Андреич все-таки заторопился уходить, Анна Викторовна решила, что им по пути. Не глядя на меня, она все тем же спокойным голосом попросила разрешения зайти, чтобы узнать результаты очной ставки, так как беспокоилась за Егора. И, получив мое разрешение, удалилась вместе с Коробейниковым, очень вежливо попрощавшись с моим столом.

Я же опустился в кресло, будто у меня подломились колени, и долго сидел, не в силах прийти в себя. Мыслей по-прежнему не было ни одной. Впрочем, и эмоции меня покинули. Кроме, пожалуй, безмерной злости на самого себя.

Я так и просидел некоторое время в бездействии. Но, к счастью, злость — не та эмоция, которая позволяет находиться в неподвижности. Она ищет выход, заставляя нас действовать. Оставалось только собрать всю волю, чтобы направить эту энергию на полезное дело, а не на саморазрушение. Подумав немного, я решил воспользоваться временем и настроением, чтобы посетить все-таки приехавшую Нину Аркадьевну. По крайней мере, если моя злость изольется на нее, это будет не столь огорчительно.