Варанья.
Фенрис заглянул в конверт и вынул из него тонкую серебряную цепочку с кулоном в виде дракона. Ящер сложил крылья, вдоль тела и словно спал.
Из-за туч показалась луна, странный амулет сверкнул в её призрачном сиянии.
Эльф опомнился и перевел взгляд на сложенный вдвое лист. Бумага махрилась по краям, ее часто складывали а, судя по желтоватому цвету, довольно долго хранили. Текст был выведен аккуратным, почти каллиграфическим почерком. Одинаковые витиеватые начертания заглавных букв, равные отступы с каждого абзаца, общий наклон, – все говорило о том, что письмо принадлежало какому-то знатному человеку. Ну или хотя бы тому, кто был достаточно хорошо образован, чтобы писать таким образом.
Текст на аркануме дался эльфу не сразу. Это был почти такой же язык, как и тевин, однако гораздо старше последнего. Отличия в написании слов местами резали глаз.
Я всегда любил письма. И писал бы их тебе каждый день, но не выдавалась такая возможность. Надеюсь, никто из них не узнает, что ты умеешь читать и обучена грамоте. Моя маленькая Аэлла. Ты пришла в мое сердце подобно вихрю.
Мне все чаще кажется, что справедливость в мире заканчивается тогда, когда мы влюбляемся. Это делает нас слепыми. Мы становимся единственными, кому больно и нечем защититься...
А я ведь по-прежнему влюблен в тебя, как в первый раз. У нас родилось двое детей, я счастлив смотреть на их лица, ведь в каждом из них я вижу отражения нас самих.
Какими родителями мы могли бы стать? Я не знаю ответа на этот вопрос, любовь моя. Мне ведомо лишь то, что за любой выбор надо платить.
Простишь ли ты мне, Аэлла, что я покидаю тебя?
Я вижу наших детей каждую ночь. Они зовут меня, особенно Варанья. Хотя малышка еще не умеет говорить, в моих снах она уже обращается ко мне по имени. Береги ее, Аэлла. Пусть она вырастет такой же прекрасной, как и ты.
Лито всегда упрямился, помнишь, как трудно было заставить его держать ложку как полагается? Мальчик вырастет сильным и счастливым, я это чувствую.
Мне было так хорошо вместе с вами. Эти счастливые четыре года я запомню на всю свою жизнь!
Но за любой выбор надо платить.
Если бы я только мог увидеть, как выросли мои дети, если бы знал, что тревожит их умы и смотрел бы на твое лицо каждый день…
Я хотел отдать им свою жизнь, но мой выбор решил исход раньше.
Простите меня.
Строчка обрывалась в самом конце листа. Фенрис перевернул письмо и долго смотрел на девственно чистую, желтоватую поверхность бумаги.
— Кто ты такой? — шепотом спросил он.
Амулет с драконом приятно согревал ладонь, Фенрис перевел взгляд на пламя в камине и попытался представить, как долго их мать хранила это письмо, никому не показывая.
Эльф очень смутно помнил раннее детство. В тексте говорилось о конкретном временном отрезке, значит, что Фенрису в тот момент должно было исполниться четыре года, а Варанье лишь считанные месяцы!
Мать никогда не упоминала об отце, но они и сами не спрашивали! В бараках, где жила их семья, всегда было много сирот, детей воспитывали сообща, держась небольшими группами. Мать Фенриса и Вараньи присматривала за чужими малышами и за теми, у кого совсем не было родных. Только так они могли выжить.
С трудом представлялось, что у них мог быть отец. Но должны же они как-то появиться на свет? От кого Фенрис и Варанья получили способности к магии? Всегда ли мать была рабыней Данариуса? В своем дневнике магистр упоминал о том, что не смог найти сведений об их отце, при переезде на Сегерон пострадали кое-какие архивы с данными.
Возможно ли, что отец бросил их как раз в этот момент? Фенрис не помнил другого дома, кроме острова. Его первые воспоминания начинались именно там, с жаркого песка и теплого моря. Было ли что-то еще?
Эльф закрыл глаза и попытался восстановить фрагменты из детства. На ум ничего не приходило.
Мог ли он провести первые четыре года своей жизни в других условиях? Спросить обо всем этом представлялось возможным лишь у Вараньи.
Эльф пересел за стол и положил перед собой чистый лист бумаги. Затем окунул перо в чернильницу и замер, задумавшись.
Варанья не могла знать содержимого письма, оно было написано на аркануме, а её обучили грамоте на наречии Вольной марки.
Эльф еще раз пробежался по строчкам. Значения кое-каких слов он подставил по наитию. Но смысл в целом был ясен. Вздохнув, он сперва изложил содержание письма, и лишь затем приступил к вопросам, которые собирался задать.
К тому времени как он закончил, уже начало светать. Над городом снова зависли мрачные дождевые облака. В поместье было тепло и сухо, Фенрис поежился, представляя, как промозгло и сыро могло быть на улице.
Он сложил полученное письмо обратно в конверт и спрятал в столе, вместе с кулоном. На новом проставил печать быстрой доставки и отложил Бодану в сумку. Гном занимался отправкой писем два раза в неделю.
Поднимаясь в спальню, Фенрис не переставал думать о том, каким образом это послание появилось в доме. Словно из пустоты…
О случае в погребе и странном голосе, звучащем совсем рядом, он постарался забыть.
Эльф улегся в кровать, крепко обнял спящую Мариан и закутал их в одеяло. Ощутив тепло ее тела, он постепенно успокоился, из головы выветрились все тяжелые мысли…
Сон поглотил его незаметно.
Проснулся Фенрис лишь после того, как Хоук уселась на кровать и принялась его расталкивать. Он с трудом сообразил, что она говорила. В голове было тяжело, словно они вчера крепко пили. Мышцы натужно ныли, в горле все пересохло. События вчерашней ночи медленно выплывали из памяти. Письмо, амулет и странный голос в погребе…
— Собирайся, я назначила встречу с Эльтиной, — бодро продолжила Хоук, складывая на кровать все его вещи.
— С Владычицей Церкви? — удивленно переспросил Фенрис. — Ты не могла бы подать мне воды?
— С утра заходил Себастьян. Рассказал, что группу детишек из Круга водят к ним по выходным, обучают грамоте или читают Песнь Света… Я хотела бы поговорить с Владычицей, чтобы их смогли эвакуировать из Казематов в более… безопасное место в случае стычек.
— Кто-то уже подрался? — Фенрис отпил из стакана и с наслаждением выдохнул.
— Нет, и я надеюсь, этого не случится, но Орсино снова прислал мне весточку.
— Ему с утра нечем заняться?
— Похоже на то… Короче, я договорилась, что сегодня мы будем сопровождать этих детей в Церковь. Собирайся быстрее, ты так долго спал, что остался без завтрака! Я съела твою порцию, — Мариан поцеловала его в висок и быстро умчалась из спальни.
Чем веселее и бодрее выглядела Хоук, тем сильнее Фенрису казалось, что с ним что-то не так.
Она шла, гордо вскинув голову и довольно улыбаясь – эльф плелся позади, оглядываясь по сторонам и разминая затекшие мышцы шеи. Никогда еще он не чувствовал себя настолько разбитым. Вчерашней ночью с ним произошла странная перемена. Если вдуматься, все началось именно в подвале поместья, после тренировки. Может он слишком перестарался и заболел? Вдруг с исчезновением лириума он потерял былую невосприимчивость к заразе и теперь его свалит с ног любая простуда?
— Ку-ку, а Фенрис дома? — Хоук засмеялась. — Ты снова уходишь в себя! — Поравнявшись с ним, она легонько толкнула эльфа плечом.
— Вчера вечером не приходило письма? — без предисловий поинтересовался он.
— Нет, Бодан бы сообщил.
— Когда ты проводила ребят, ничего не лежало перед дверью?
— С чего ты взял? — Хоук удивленно вскинула брови. — Ждешь от кого-то послание? — она любопытно сощурилась.
Фенрис неопределенно помотал головой.
Они приближались к переправе в Казематы. Уже хорошо знакомое ему чувство тревоги снова разрасталось в груди. В лодке посреди пролива Фенриса едва не вырвало за борт. Хорошо, что Мариан не заметила, болтая о чем-то с лодочником.
Поднявшись по ступеням широкой лестницы, они прошли через тяжелые кованые ворота в обрамлении барельефной арки с изображениями рабов и оказались на площади.
