На самом деле, всё было значительно страшнее, чем рассказывал Итачи. Сказать, что у Саске случилась истерика — не сказать ничего. Младший Учиха едва не убил пилота в приступе бешенства и ярости. Он кричал так сильно, что позже разговаривать попросту не имел возможности. Пока его из последних сил сдерживал Итачи, Саске плакал навзрыд, как маленький мальчишка, бился головой об стенки тесной кабины вертолёта и всем, что ни есть святого на земле, умолял вернуться. В бреду он убеждал, что Сакура жива, что это просто первоапрельский розыгрыш, случайность, иллюзия, обман… Она ведь жива, она не может умереть. Не может…
Итачи для блага собственного брата отвез его к родителям. Он не знал, куда ему ещё податься…
Жутко даже рассказывать, как Саске бросался на шею брата, тряс его за плечи и просил опомниться, мол, хватит, хватит нести какую-то чушь, хватит молчать, словно бы это конец… «Это не конец! Она жива! Итачи, вернись за ней! Она тяжело ранена!» — кричал младший Учиха, когда Итачи крепко прижимал братца к своей груди и не давал ему упасть на холодный мраморный пол. Фугаку еле справился тогда с этой восьмидесятикилограммовой тушей, когда уводил его с крыльца дома — подальше от Итачи. Микото хваталась за голову и плакала, когда её старший сын объяснял ей произошедшее спокойным, размеренным голосом — так, словно бы это было пустяком. У брюнетки от новости о смерти Сакуры ноги подкосились, и Итачи едва успел её поймать.
Словом — весь дом его родителей за десять минут превратился в обитель слёз, истерик и криков. Итачи так и не смог заставить себя остаться, ночью вернулся в Мортэм.
— Ты не обижайся на Саске. Не вини брата за его отсутствие — ему сильно досталось. Он и так слишком многое пережил за эти десять лет. Увидь он твою могилу — окончательно бы сломался… — Итачи качнул головой, пытаясь оправиться от болезненных воспоминаний и не дать воли слезам. — Последующий год прошёл как в тумане. В родительском доме Саске перестал разговаривать. Он почти не ел, не пил и совсем не реагировал на внешние раздражители. Отец настаивал на Реабилитационном Центре, но я даже слушать не стал. Я забрал Саске в Чёрный Дворец, в горы. Думал, что ему полегчает на природе. Мы жили там совсем одни. Представляешь, я сам готовил и убирался! — Итачи истерично засмеялся, а затем прикусил губу. — Однако там всё усугубилось. У Саске начались кошмары. У него было несколько нервных срывов. В итоге он перестал спать и у него начались проблемы со здоровьем. Сакура, я так боялся за него тогда… Он цеплялся за меня, как за последнюю надежду. Смотрел на меня так, как будто искал смерть в моих глазах, и ничего не говорил. Он не разговаривал со мной даже тогда, когда я умолял его сказать хоть слово. Просто молчал… и кричал иногда — истошно так, словно умирал.
Чёрный Дворец стал клеткой для младшего Учихи. Горы давили на него. Свежий воздух стал отравой. Он задыхался в собственном горе, как задыхаются астматики в пыльном помещении.
Для Саске его брат стал единственным живым человеком не только во всём этом пустующем, тихом до отвращения дворце, но и во всём мире в целом. И он действительно цеплялся за него, страшась, что потеряет последнюю нить, соединяющую его сердце с небьющимся сердцем дурнушки. Он мечтал уснуть и никогда не проснуться. Он мечтал встретиться с Сакурой хотя бы ещё разок. Последний разок… Хотя бы одним глазком глянуть и всего-то! Но вместо этого медленно умирал.
— За год он превратился в скелет, ей-богу! Сакура, ты бы испугалась. Он сбросил почти половину своего веса… Я до сих пор помню, как выпирали его кости, и как слаб он был. Кашлял постоянно и хватался за мою руку, как ребёнок. И не разговаривал. За год он из здорового и крепкого парня превратился в призрак, и я испугался, что потеряю его, — Итачи поднял свои красные от слёз глаза и уставился невидящим взглядом на деревянный крест. — Сакура, я так боялся потерять своего младшего братика. Мне было так страшно, что и его не станет в этой пустом мире… Поэтому под конец того года я отвёз его к родителям и попросил помощи. Отец с матерью быстро подыскали нужное… место, но улучшений не последовало, — Учиха виновато покачал головой.- Ему стало хуже без меня, но и к нему меня не подпускали. Говорили, что Саске нужен покой и отдых от всего, что его раньше окружало. Из-за всех этих таблеток, которыми его пичкали, ему стало лучше в плане здоровья, но психика была подорвана. Он в этой Лечебнице на стенки бросался… и людей убивал всем, что под руку подвернётся… Я себе места не находил весь тот год, который Саске пробыл в этой чёртовой Лечебнице. И когда он вышел, мне казалось, что всё повернётся в лучшую сторону, но… стало ещё хуже, — Итачи болезненно нахмурился. — Он не пил, не баловался наркотиками… Он просто замкнулся в себе. Целыми днями мог сидеть перед окном неподвижно, а по ночам приходил ко мне и спросонья спрашивал, куда ты ушла.
«Итачи, — тихо шептал Саске, нагнувшись к самому уху своего брата, и легонько тряс его за плечо до тех пор, пока Учих-старший не просыпался. — Куда Сакура ушла? Время уже позднее, а её всё нет…»
— И я был растерян, — тихо говорил брюнет. — Я не знал, что ответить, Сакура. Я не знал, как ему объяснить, что тебя больше нет. Поэтому говорил, что ты поехала к Наруто в гости и скоро приедешь… Саске успокаивался и ложился рядом со мной, потому что один заснуть никак не мог. И когда я обнимал его, то чувствовал, как он дрожит, как он замёрз… Кажется, мы превратились тогда в двух маленьких мальчишек, которых бросили на произвол судьбы собственные родители, которые ютятся друг возле друга и пытаются найти утешения в тишине.
Итачи всё рассказывал и рассказывал, как страдал его младший брат, совсем не упоминая о своём горе. А ведь смерть Сакура постигла и его хрупкое сердце, которое вдребезги разбилось о череп своей возлюбленной.
В той кабинке вертолёта Итачи ещё не был сломан. Он тогда не понял, что произошло. Не осознал, что дурнушка осталась лежать мёртвой на залитой кровью траве. Не принял самого факта её гибели. Саске был в шоке, и, как старший брат, Итачи чувствовал ответственность за него, а потому не позволял своим эмоциям вырваться наружу.
Вся горечь и скорбь чёрным сгустком скопились внутри, где-то возле того места, где раньше находилось сердце. Эта странная субстанция дышала парами яда, которые медленно, но верно отравлял клетку за клеткой цельного организма мужчины.
Итачи отвёз брата своим родителям и отравился в Мортэм — домой. Он заехал на Мерседесе через ворота, оставил машину в гараже и побрёл домой, как делал это тысячу раз до этого. На крыльце он долго топтался, упрямо названивая в дверной звонок. Он ждал, когда ему, наконец, откроет Сакура и мило улыбнётся. Она снова удивится забывчивости Итачи, но ни слова не скажет. Девушка никогда не понимала, что Итачи «забывал» ключи намеренно — уж больно ему нравилось, когда розоволосая бестия встречала его после тяжёлого рабочего дня…
Но на этот раз никто дверь ему не открыл. Стоило тогда Итачи оставить позади крыльцо пустующего дома, как тот сгусток возле самого сердце отозвался болью в грудной клетке.
Итачи прошёл в свой кабинет, постоял пару минут по обычаю возле окна, понаблюдав за застывшими в веках соснами, а затем сел в кресло, тяжело вздохнув. А после этого он разом прошёл через все этапы переживания потери. Апатия, ярость, слёзы, ненависть, ужас, отрицание — чувства оглушили Итачи.
Эмоциональный взрыв выразился в буйстве и неумении себя сдержать. Он разбивал хрупкие вещи, громил мебель и рвал подушки на мягком диване. Весь кабинет был перевёрнут вверх дном. Ни от одной вещи не осталось ничего цельного — только щепки, осколки и лоскутки. Последним, что закончило своё печальное существование, стала склеенная руками Сакуры ваза.
Итачи скатился по стене на пол, усевшись прямо на хрупкие осколки своей некогда склеенной вновь души, и заплакал. Заплакал навзрыд, рвал на себе волосы и кусал локти…
Первый год своей жизни без неё Итачи провёл в подвешенном состоянии. Он не чувствовал под ногами твёрдой земли. Учиха повяз в апатии и нежелании жить. Всё, что приносило ему удовольствие: сосны за окном, уютные вечера после тяжелого рабочего дня и вещи, к которым он испытывал свою знаменитую нездоровую привязанность, — всё стало ему отвратно.
