Вот и сейчас она невольно вспомнила это высказывание, которое на этот раз вызвало у дурнушки смешанные эмоции.

Харуно мотнула головой, избавляясь от свирепых воспоминаний о Шисуи, о выкидыше, о Дейдаре… И с разбегу побежала в море. Она позабыла и о белом платье, и о только что уложенных волосах, и об обещании подождать Нагато (при этом, хочется заметить (!), в целостности и сохранности).

Купальник уже на ней, вода тёплая, погода прекрасная — преград и в помине не было. Хотелось бы ей вести такую безмятежную простую во всех отношениях и смыслах жизнь с самого детства: ни забот, ни трудностей, ни разочарования. Только жаркое солнце, море и вкусные фрукты. Неудивительно, что местное население никогда не расстраивается по пустякам, как делают это люди с континента.

И вот стопа Сакуры уже соприкоснулась с тёплой, солёной, вспененной водой, как вдруг всю идиллию разрушил отчаянный крик. Девушка мигом остановила свой забег и завертела головой в тщетных попытках разглядеть нарушителя покоя и тишины. Как оказалось, это был совсем ещё мальчишка, бегущий сломя голову к хижине хозяйки острова. Он был весь красный, как варёный рак, с растрепанными, длинными, каштановыми волосами, собранными в небрежный пучок, и взволнованными, тёмными глазами.

Паренёк бежал быстро-быстро, путаясь в своих ногах. Его голова нагрелась до безобразия. Он весь взмок и заметно устал. Сакура сразу узнала в этом Форесте Гампе хорошо знакомого ей Хаку Юки — маленького мальчика, шнырявшего по всему острову и выполняющий приказы своего опекуна, Момочи Забузы. Харуно, недолго думая, пулей рванула навстречу, спотыкаясь о встречающие по пути камешки.

— Сакура-чан! Сакура-чан! Беда! — задыхался он. — Мне было велено позвать вас и Нагато-куна!

— В чём дело? — посерьёзнев, спросила Харуно, опустившись на колени перед мальчиком, чтобы поравняться ростом с ним. Она взяла его за руки и внимательно посмотрела в тёмно-карие глаза, страшно взволнованные и напуганные. — Хаку, в чём дело? — спросила она таким тоном, словно бы вела беседу с родным сыном, которого кто-то обидел. — Где Забуза?

Мальчик тяжело дышал и показывал пальцем в сторону гавани.

— Итачи-сама и Саске-сама строго-настрого запретили приезжать кому-то ещё! — с трудом вымолвил Хаку. — Сказали, что если кто-то приедет, то нужно непременно звать Нагато-куна!

— Кто-то приехал? — глаза Сакуры расширились до предельного максимума. Насколько ей было известно, про местонахождение острова знали единицы, и ещё меньше — что дурнушка находится именно здесь.

— Да!

— Кто?

— Женщина! В сопровождении мужчины! — голос мальчишки дрожал. — Их Забуза встретил! Женщина хочет Вас видеть!

Сакура тяжело вдохнула, понурив голову. Много мозгов не требовалось, чтобы догадаться, кто пожаловал в гости. Женщин в её окружение было так мало, что их можно было пересчитать по пальцам одной руки. Если уж одна из них явилась в сопровождении, значит, это, безусловно, важная шишка. Но её важности есть определённые границы, а, значит, это никак не могла оказаться подобная Конан. Метод дедукции привёл Харуно к Микото Учихе.

— Беги, скажи Забузе, что бы привёл гостей в дом, — тихо проговорила Сакура, не отрывая глаз от мальчика.

Хаку испуганными глазищами таращился на обеспокоенную девушку и не смел двинуться с места. Его разрывали два приказа, один из которых направлял его к Нагато, чтобы доложить тому обо всём лично, а второй гнал обратно в гавань.

— Ты, главное, не беспокойся, Хаку, — кивнула Сакура, потрепав мальчика по голове. — Беги, не задерживай гостей.

— Но Сакура-чан! Учиха запретили кому-либо навещать Вас! Они сказали, что Вы болеете, и Вам нужен покой!

— Со мной Нагато. Всё будет в порядке. А теперь беги и не задерживайся по пути. Я знаю, ты человек взрослый и ответственный, и сделаешь всё правильно. Так ведь?

Хаку важно кивнул, а затем быстрее молнии помчался туда, откуда прибежал. Сама же Харуно поднялась с корточек и выпрямилась. Лицо её было крайне взволнованно, а руки дрожали. Она развернулась на носочках и спешно потопала в дом.

***

Остаться — было даже не решением, а обещанием Сакуры. Не уходить до тех пор, пока это не перестанет быть возможным. Для девушки не было потрясением снова видеть улыбающиеся лица Итачи и Саске, а вот лишиться такой возможности — целая катастрофа, сравнимая с Третьей Мировой Войной.

Её снова оставили в неведение. Не пустили на похороны Шисуи. Не сказали даже, что они состоялись в узком кругу лиц, в коем Сакуре имелось место. От дурнушки скрыли подробности тех сложных операций, которым подвергся Дейдара только ради того, чтобы он снова мог ходить и здраво мыслить. Утаили от неё и тот факт, что число убитых на том заводе равнялось трёхзначному числу, и она попросту бежала по костям и крови только что убитых.

Сакура не знала многого после того, как её спрятали за железным занавесом. Любую информацию было запрещено передавать Харуно в любом виде. Сплетники жестоко наказывались, информаторы вешались, а обнаглевшие защитники дурнушки, жаждущие предупредить девчушку, отправлялись прямиком на фабрику пыток.

Ужесточение порядков, новая чистка, обработка всех данных — политика Учих была направлена на истребление любого рода опасности, касающиеся их бизнеса и дурнушки. Два эти фактора охранялись получше особо важных реликвий современности. История мафиозной семьи не знала более жестокого и безнравственного отношения к мелкому бунту. Каждый пальцы грыз в углах своих кабинетов, впопыхах удаляя любую мелкую оплошность или орфографическую ошибку в документах.

Ну, конечно же! А как ещё должны были вести себя подчинённые Учих после долгого затишья? Благодаря Сакуре, работники стали забывать, что значит учиховский кнут и рассечённая спина за любую оплошность. Они утратили память о тех двух самодурах, которые творили ужасные вещи. Один убивал без суда и следствия, а другой плевать хотел на бессмысленные смерти и даже потакал своему братцу.

Но теперь страх снова вспыхнул ярким огнём в размягчённых пряником сердцах. Люди снова увидели ту ярость, которая казалась им жутким сновидением.

Восстание было подавлено настолько быстро и кроваво, что Итачи и Саске прослыли не просто жестокими и бездушными правителями своего поколения, но и самыми кровавыми королями за всю длинную историю Учиховского правления во Втором Мире нелегалов. Мадаре до них было, как до Китая раком.

Эти события только усугубили не лучшие отношения отца и сыновей. Фугаку негодовал, узнав о происходящем. Он пытался защитить своих людей, достучаться до Итачи и Саске. Был убеждён, что такие подозрения и недоверие ничем не оправданы. Даже мелким бунтом больного на голову, в прямом смысле этого слова, Шисуи. Однако Итачи даже слушать его не желал, за счёт чего наводил на своего отца просто неимоверный ужас. И не мудрено, ведь страдали именно его люди, а не люди нынешнего поколения. Окружение Итачи было напугано, но в целости и сохранности, что не скажешь об окружении отца.

Фугаку от безысходности искал помощь у младшего сына, но тот был непреклонен, полностью отстаивая политику своего брата. В конечном итоге, через несколько месяцев после случившегося, когда кровожадность двух братьев достигла предельной точки кипения, а страх подчинённых Фугаку доходил до безумия, вмешалась Микото. Однако её слова, может, и тронули сердце Саске, учитывая их довольно близкую связь после Нового Года, но для Итачи она никогда не была авторитетом. В таком случае говорится: как об стенку горох.

Из-за этих ужасов, происходящих в мафиозной среде, в стенку вжались не только мелкие зависимые семьи, но и Сенджу, затрепетавшие и пустившиеся в затишье на неопределённый срок. Цунаде, нынешний представитель враждующей семьи, надеялась, что перебранку нужно отсидеть и позволить недругам перерезать друг друга. Так будет проще в последствие воевать с ними.

Испугавшись, что Итачи перережет всю опору предыдущего поколения, Микото собрала вещи и ломанулась на остров Сакуры, где молодая дурнушка приходила в себя после смерти Шисуи и смерти её нерождённого малыша.