— Раз уж разговор принял такой оборот, то скажем так…

— … в кругу Учиховского окружения не должно быть инакомыслящих еретиков.

— Вряд ли Итачи-сама одобрит незапланированное убийство, — настаивал на своём Какузу, хотя прекрасно понимал мотивы Зетцу и даже отчасти одобрял их. Незачем в столь трудные времена подкармливать таких вот болтливых личностей, как Самуи.

— Он и не заметит пропажу одного из гостей, — в унисон огрызнулись Широ и Куро.

— Ваша обожаемая Сакура заметит.

Какузу прекрасно знал, какой дурнушка семьи Учих была занозой в заднице. Эдакая мученица небось уже придумала слова извинения. Но, не обнаружив в рядах гостей Самуи, она быстро всё поймёт. Вот тогда-то и начнутся настоящие проблемы. А то, что произошло сейчас, по сути, — пустяк.

— Авторитет Учих быстро растает, если позволять такие вольности.

— Я сам этим займусь, — взял на себя ответственность Какузу, которую брать уж точно не намеревался до этого мгновения.

— Если пташка по-прежнему будет открывать свой рот, то мы непременно явимся снова, — прошептали Зетцу, исчезая в играющих тенях неподвижных домов.

========== Глава XXIII. Часть 3. ==========

Сакура чувствовала себя обезьянкой в цирке, на которую все неустанно смотрят и которой восхищаются. Эдакая диковинная зверушка, в кои-то веки выпущенная из клетки надзора в вольный мир. Она, подобно явлению Христа народу, являла свой лик Второму Миру Нелегалов в исключительных случаях, а потому слухов расплодилось так много, что простая истина повергла простой люд в шоковое состояние.

Народ ожидал увидеть божественную красоту Елены Троянской, воинственность Орлеанской девы и, пожалуй, жертвенность Алевтины Кесарийской, но получили Сакуру Харуно. Она была новой страничкой истории. Новой героиней чьих-то баллад и сказок. Новой принцессой, воительницей и мученицей, которая несла в себе тот странный огонёк, обезоруживающий и пленяющий простых смертных.

С последнего масштабного званого ужина, произошедшего около трёх лет назад в небольшом итальянском городке, Сакура успела многому научиться. Если раньше она, серая мышка, была невольницей собственных манер, выдававших её и отчасти опозоривших, то теперь худощавая спинка держалась ровно, а слепленный подбородок смотрел вверх в самых лучших традициях того общества, в котором дурнушка оказалась.

Если бы Харуно была зависима от комплиментов и внимания, то, безусловно, сегодняшний день оставил бы след в жизни восторженного и обласканного словами льстеца. Однако этот душевный порок обошёл Сакуру стороной. Врождённая простота дала обратный эффект, и с самого обеда она не могла найти себе место потише и поспокойнее, дабы отдохнуть от суеты и шума.

Слова, поздравления, горы подарков, которые пришлось принять сегодняшним особенным днём, вызывал в дурнушке семьи Учих лишь усталость. Ей не нужны были яхты, золото, вилы и усадьбы, так щедро подаренные ей в честь прошедшего Дня Рождения. Ей бы только передохнуть в какой-нибудь тёмной каморке с рюмкой русской водки в руке. У Харуно ведь голова кружилась и гудела от огромного скопления народа, высоких арок, ярких цветов, движения, шума, взрывов и белых голубей, которые каким-то чудом не загадили мраморный пол в Блудливом Зале…

Пожалуй, единственное, что ей действительно нравилось, — причудливые названия залов Чёрного Дворца.

В одном помещении, даже самом большом, никто, естественно, не уместился, а потому празднество пришлось разбиваться на несколько Залов, каждый из которых имел собственное чудное название и символичный вид.

К примеру, Деревянный зал был обложен панелями из дорогой древесины. На одной из стен изображалось семейное древо, чьи ветви как бы обнимали всю комнату целиком, проникая на другие стены, потолок и даже пол. На плодах — ярко-красных наливных яблоках — писались имена предков и родственников. Одна ветвь, протянувшаяся под самую середину потолка, держала две багровые люстры (одна многим больше другой) в форме яблок. На той, что была больше в несколько раз, золотыми буквами выведено имя Итачи, а на меньшем «плоде» — имя Саске. Причём на второе поскупились, и для надписи использовали не золото, а красный кедр. Под корнями же Семейного Древа вихляющий почерк гласил: «Всякое дерево, не приносящее плода доброго, срубают и бросают в огонь».

В собственном рейтинге Сакуры Деревянный Зал занимал только второе место, уступая победное золото Залу Грешников, где скульптуры пытались вырваться в реальный мир. Тысячи рук и испуганных глаз вылезали из стен и беззвучно молили о милосердии. Выпуклый пол изображал адское пламя, куда черти и затягивали как будто бы настоящих грешников, а из вогнутого потолка на выручку спускались Ангелы.

Однако задерживаться на одном месте было чревато всеобщим внимание и атакой гостей. Желающие поздравить Сакуру с Днём Рождения накрывали её, как цунами — сушу.

Бродив туда-сюда в поисках укрытия, она терпела своих знакомых сопровождающих, которые так «любезно» приглядывали за Сакурой. Соратники братьев Учих выделялись своей внешностью и только привлекали ненужное внимание, отчего у Харуно начинались панические атаки. Страх, что этот жуткий вечер никогда не закончится, был сильнее обычного и давил на её пульсирующие виски.

Но если Сакуре казалось, что она бегает из угла в угол, то тихо следующий по пятам за дурнушкой Сасори наблюдал совершенно другую картину. Харуно искала менее людное место, но останавливалась у каждого человека, который захотел украсть ненадолго её время и внимание.

— Сакура-доно, Вы так красивы в этом платье! Вам очень идёт!

— Сакура-доно, примите этот скромный подарок от меня!

— Сакура-доно, позвольте насладиться вашим обществом!

Она улыбалась, щедро одаривала незнакомцев словами благодарности и как бы не нарочно возвышалась над всеми остальными. Зелёные глаза горели величием, страстью и живостью, что делало её выше любого человека, находящегося в стенах Чёрного Дворца…

Под конец трудного дня, когда у Харуно уже ноги отказывали и язык заплетался выдавать одни и те же реплики, наконец объявили церемонию закрытия, состоящую из особого танца. Эта была смесь большого количества направлений и стилей. Всё это каким-то причудливым образом соединялось воедино и создавало нечто, что называлось мортэмовским танго.

Сакура знала этот танец «от» и «до» — ей пришлось. Знание мортэмовского танго стало первоочередной задачей специализированных учителей, коих наняли Учихи по инициативе самой дурнушки, у которой эти самые «танцульки» в заднице зудели. А потому Харуно была несусветно рада, когда узнала об этом знаменательном событии.

Танцующее Ближайшее Окружение и приглашённые партнёрши встали в идеальный круг в центре Алчного Зала, который блестел и переливался золотом. По традиции ближе к центру расположились девушки, внешний круг же сложился из джентльменов. У каждой дамы напротив стоял кавалер, с коим она начнёт и закончит традиционный танец Мортэма.

Перед Сакурой, в красивом смокинге, с приглаженными волосами и лёгкой играющей улыбкой на устах, во всей своей красе предстал Саске. Его дурнушка видела только с утра, когда тот любезно зашёл за ней в Башню Морфея и провёл в зал, представив публике именинницу. Весь оставшийся день он ошивался возле брата и мило беседовал с приглашённой кучкой загорелых мексиканцев, до которых Харуно не было дело. Впрочем, именно по этой причине она решила деликатно удалиться с глаз долой — из сердца вон, лишь бы не стоять на одном месте и не обзаводиться ненужными ей знакомствами.

У неё не слабо так играли гормоны, а потому заставлять скучать свою пятую точку она не намеревалась. Дурнушка даже подумать не могла, что в сердцевине этой самой «мексиканской кучки навоза», как братья Зетцу охарактеризовали наиважнейших гостей, находилась Изуми Учиха, с коей Сакуре только предстояло познакомиться. Знай она о избраннице Итачи раньше, не отошла бы от него ни на шаг, всё приглядываясь и приглядываясь к загадочной особе.