— Делая все по порядку. Обращая на меня внимание. Пожалуйста…

Хаммер пожал руку Рейн, игнорируя сильную дрожь в своих руках. Почему такие простые действия, как открыть глаза и посмотреть на нее, стали такими, блять, сложно выполнимыми? Он делал это сотни раз более сотни дней. Но посмотреть ей в лицо прямо сейчас стало одной из самых сложных вещей, которые он когда-либо делал.

Потому что он обнажил перед ней душу и, если увидит жалость или осуждение, то будет растоптан.

— Макен, — она поцеловала костяшки его пальцев. — Верь.

В нее. В них. В убеждение, что она любит его так же безоговорочно, как и он ее. Господь знает, во многое в жизни он не верит, но верит в то, что есть между ними, всеми фибрами своей души.

Надежда возрождалась в нем, пока он поднимал веки и фокусировался на ней.

Рейн ждала его. Огромные синие глаза, дрожащие на ресницах слезы, принятие и настолько много любви, что он подумал, что его разорвет на части.

— Привет.

Боже, он собирался расплакаться как баба. Он моргнул. Горячие, разъедающие дорожки побежали по его щекам, и он выругался.

— Блять!

Она хихикнула сквозь слезы.

— Ты так поэтичен.

— И романтик. Ага.

Ее хрупкие пальчики легли на его щеку.

— Я бы сказала, что поэтому и люблю тебя… но это не покажет и сотую долю всего.

— Я больше чем люблю тебя, Рейн. Спасибо, что выслушала.

Копание в прошлом было болезненным, но принесло облегчение. Многие годы он скорбел, злился на своих бесчувственных родителей, на развращенных работников и свою тупую задницу. Если бы его родителям было до него дело, вероятно, он не стал бы такой легкой добычей для двоих бессовестных извращенцев. Если бы не был сексуально возбужден, одинок и готов ответить на морально показанный родителями средний палец, то никогда не был бы настолько готов пожертвовать своей невинностью ради извращенного траха. В конце концов, винить кого-либо, кроме самого себя, он не мог… чем он и занимался последние двадцать лет. Все это дерьмо не закончилось на Джульетте, и он позволил этому случиться. Не пора ли также простить себя? Он совершал ошибки, последствия от которых какие-то были хорошими, какие-то плохими. Как бы то ни было, все они привели его сюда, к этой женщине, к любви, которую он искал всю свою жизнь, к той связи, что есть между ним и Лиамом.

К покою.

К чистой, безусловной любви.

— И буду делать это всегда. — Она поцеловала костяшки его пальцев. — За прошедшие несколько недель я провела много времени, задаваясь вопросом, не было ли лучше для всех нас, если бы я ушла их «Темницы» в то утро, как и грозилась. Знаешь, тем утром, когда я проникла в твою постель и пыталась соблазнить тебя.

— О, помню. — Он спрятал ее маленькую руку в своих широких ладонях. — Ты напугала меня до усрачки.

Улыбка растянула ее губы.

— Я сама была в ужасе. Но если бы я ушла, как и грозилась, то мы бы уберегли друг друга от большого количества боли.

— Но…

— Но и пропустили бы много чудесного. Знаю.

— Я ни за что на свете не отпустил бы тебя. Плевать, через что мы прошли. Это того стоит.

Ее улыбка стала ослепительной.

— Это было на прошлый Хэллоуин, тогда я и не думала, что сегодня мы окажемся здесь. Я еще ни разу не целовала тебя. Едва ли знала Лиама. А это было меньше, чем четыре месяца назад. Теперь у нас общий дом, ребенок…

— И ты делаешь меня более счастливым, чем я когда-либо был. Я бы потратил три жизни, сидя за решеткой, только бы у меня были эти последние месяцы, проведенные вместе с тобой и Лиамом. — Хаммер положил руку ей на живот. — Может быть, я и не разделю с вами удовольствие от вида того, как будет расти этот ребенок. Но всегда буду частью тебя, Лиама и нашего ребенка. Вероятно, физически меня здесь не будет, но я надеюсь здесь быть.

Он поднял руку к ее сердцу и накрыл ее губы своим ртом.

— Будешь, — ее голос дрогнул. — Я не желаю делать это без тебя.

— Надеюсь, тебе и не придется, прелесть.

Рейн обхватила тонкими руками его щеки и притянула к своим губам. Хаммер не смог подавить стон. Невесомые поцелуи, которые она оставила в уголках его рта, были такими трепетными, что он едва не развалился на части. Они дарили утешение. Спокойствие. Впервые за свою жизнь Макен ослабил контроль и просто чувствовал.

Сверхчувствительная тлеющая связь, что всегда пульсировала между ними, обострила восприятие Макена. Время потеряло значение.

Когда он закрыл глаза, то все равно видел их, один стоп-кадр за другим, как вспыхивала их любовь. Хаммер сложил каждый снимок в копилку памяти, храня их на случай, если федералы его посадят. Он будет лелеять и переживать каждый момент, когда будет сходить с ума от горя, одиночества и потребности.

Но он не просто видел их вместе. В данный момент он был полностью с Рейн, так настроен на нее, распознавая каждый нюанс, что даже что-то такое простое, как ее дыхание, пробудило в нем чувства.

Изгиб ее губ пленил его. Он склонился ближе и обвел их пальцем. Ее завораживающий женский аромат витал в воздухе, пьянил. Она заставляла его до боли желать почувствовать ее, вкусить. Подмять ее под себя и никогда не выпускать.

— Я хочу заняться с тобой любовью, прелесть.

Ее ресницы опустились на щеки, а губы изогнулись в нежной улыбке.

— Мне бы это понравилось.

— Послушай меня, Рейн. Я имею в виду не секс и не энергетический обмен. Сегодня ночью я хочу быть просто мужчиной, который любит женщину.

— Макен… — Единственная слезинка прочертила дорожку вниз по ее щеке. — Я всегда ощущаю твою любовь.

Даже когда он был не с ней. Даже когда он отдавал ее не добровольно.

Подушечкой большого пальца он вытер прозрачную каплю и обнял девушку.

— Не знаю как, но я каждый день благодарю Бога за то, что ты есть.

Он не смог бы, не стал тратить больше ни секунды. С безграничной заботой он поднял любимую, прижав ее ближе, когда она обхватила его стройными ногами. Она скользнула руками по задней части его шеи и послала ему вопросительный взгляд.

— Я хочу касаться тебя так, как никогда не касался, — сказал он ей.

Пока Хаммер нес ее вверх по лестнице в спальню, Рейн зарылась лицом ему в шею, как если бы не могла прижаться ближе, не могла им надышаться.

Оказавшись за дверью, она зарылась пальцами в его волосы и снова притянула его к своим губам. Макен даже не успел дойти до постели, как им овладело желание. Он прижал ее к стене, завладел ее ртом и вложил в поцелуй всю душу. Он занимался любовью с ее ртом, смакуя, мучая, дразня, пока ласкал ее язык чувственными наступлениями и отступлениями. Она задержала дыхание, вцепилась в его рубашку, нежно потираясь об него и вскрикивая в мольбе, прося о любви и страсти, которые мог дать только он.

Рейн терлась об его эрекцию, натянувшую брюки. Она выгнулась, откинула назад голову. Сквозь преграду их одежды он мог чувствовать ее тугие соски, упирающиеся ему в грудь. Изящная линия ее шеи манила его. Хаммер не смог воспротивиться. Он провел губами по ее коже, вдохнув ее аромат, крепко удерживая Рейн, он со стоном проделал путь обратно к ее губам.

Она ждала, когда он коснется ее. Их рты слились. Она ощущалась такой маленькой, но живой в его руках, когда он развернулся и бережно понес ее к постели, затем положил посередине в сияние лунного света, падающего от окна.

Нависнув сверху, он смотрел на нее. Разглядывал. Изучал. Она взирала на него, ее губы припухли, глаза блестели от страсти.

Хаммер не отверг и не умалил важность момента волчьим оскалом или кривой ухмылкой. Вместо этого он обнажился, не сняв ни единой нитки, позволяя ей видеть его нутро, все, вплоть до костей.

До самой души.

Едва ли она понимала, как он сумеет прожить шесть лет, не открывая перед ней свое сердце. Как он вообще переживет следующие тридцать? Он дошел до потребности по Рейн, зависел от факта ее присутствия возле него. Он просто думал, что она всегда будет рядом. Полный шок от того, что он мог стать тем, кто уйдет, был почти сверх того, что он мог вынести.