— Он говорил, что не был единственным, кто был с вами двумя.
Хаммер покачал головой, все еще всматриваясь в окно.
— Прошло совсем немного времени, как я начал замечать, что Джульетта влюбляется в Лиама. Я знал, что он ее не любил. Он был слишком благороден, чтобы позволить себе эту связь, потому что она была моей женой. Я все еще пытался понять, что мне с этим делать, когда она нежданно-негаданно проглотила бутылек с таблетками, и я даже не знал, что у нее имелся на него рецепт.
Рейн видела его напряженную позу, сожаление, сквозившее в каждой черточке лица, и не могла ничего с собой поделать. Она откинула назад его волосы и наклонилась, чтобы поцеловать в скулу.
— В то утро, когда ты вышел, после того, как я отказалась от связывания на прошлой неделе… Лиам сказал, что Джульетта была беременна. Не злись на него. Я не справилась, и он знал, мне нужно было понять…
— Я рад. В самом деле, рад. — Хаммер сглотнул и закрыл глаза. — У меня не хватило духу рассказать самому. Меня все еще приводит в ужас мысль, что ты станешь смотреть на меня, как на монстра.
— Макен, я никогда бы…
— А стоило. Я подвел Джульетту во всех возможных смыслах и как муж, и как Дом. Я похоронил свою жену и нерожденного ребенка и, упаковав все свое дерьмо, за несколько дней переехал в Лос-Анджелес. Я даже с Лиамом не попрощался. Я не мог смотреть ему в глаза, зная, как ужасно подвел Джульетту. Его осуждение сломило бы меня.
— А потом ты открыл «Темницу»? — спросила Рейн, надеясь направить его в более счастливое русло. Он сделал так много хорошего для стольких людей, и ей хотелось, чтобы он вспомнил об этом.
— Да. Мне следовало совсем отстраниться от этого стиля жизни, но я не смог. Вместо этого я поклялся больше не брать себе ни одну сабу. Темница стала моим единственным приоритетом. Я хотел быть уверенным, что у людей имеется безопасное место для игр, где Домы никогда не станут упиваться своей властью. После открытия мне буквальным образом пришлось отказывать людям и создать лист ожидания. Клуб стал ночной сенсацией.
— Это отличное место. С членством ты поступил правильно. — Она нежно положила руку поверх его.
— Ага. Так и есть. Но я мерзкий человек. Я вычеркнул Лиама из своей жизни за исключением… я не избавился от чувства вины. Прямо перед первой годовщиной смерти Джульетты я отрастил себе яйца и позвонил ему. Сказал, что собираюсь приехать в Нью-Йорк, чтобы посетить ее могилу. Я и не понимал, как сильно скучал по нему, пока не услышал его голос. По сути, я скучал по нему сильнее, чем по покойной жене, что стало еще одним взрывающим мозг сюрпризом. — Он покачал головой. — Тот первый приезд был полон чертовой неловкости и горькой сладости. Но Лиам с его долбанным полным сострадания сердцем стоял рядом со мной на кладбище, пока я скорбел и все больше погружался в чувство вины и не открыл правду о беременности Джульетты. Я не хотел, чтобы он страдал. После всего этого он вытащил меня оттуда и позволил нажраться в хлам. Но любого количества спиртного не было достаточно, чтобы утопить в нем мои сожаления и смыть грехи.
— Ты должен остановиться. Во всем произошедшем не было твоей вины. Ты стал потрясающим мужчиной.
— Единственное, когда я верно поступил в своей жизни, это с тобой. — Он выдохнул, подавив слезы и все еще отказываясь смотреть на нее. — И даже это я затянул на годы.
Его режущая честность разбивала ей сердце.
— Макен, не надо, пожалуйста. Это неправда.
— Правда. Не стоит приукрашивать правду. Потому что это не все. — Он кивнул, бросая ей вызов. — Да. В ту ночь, когда я нашел тебя, жавшуюся к мусорному баку, не смог стоять и смотреть, как тебе больно. Где-то на задворках разума я подумал, что если спасу тебя, то заглажу свою вину. А вместо этого случилось немыслимое. Я влюбился в тебя, сразу. Иисусе, это снесло мою долбанную голову. Тебе едва исполнилось семнадцать, а мне почти тридцать. Меня никогда не занимали девочки-подростки, даже когда я сам был подростком. Я называл себя извращенцем. Я имею в виду, знаю, что зациклился, но… Можешь ли ты представить, как сильно я ненавидел себя за то, что желал тебя? Когда тебе исполнилось восемнадцать, я едва не затащил тебя в свою комнату, не запер дверь и не погрузился в твое тело на дни, недели, годы. Я пытался убедить себя, что не могу владеть тобой и не сломаю тебя, но чувство вины и ужас заставляли держать дистанцию.
Рейн не находила слов. Она просто отдавала ему свою молчаливую поддержку, позволяла очиститься и хотела, чтобы он наконец посмотрел на нее.
— Я оттрахал каждую сабу в клубе и причинил тебе столько боли, прелесть. Понятия не имею, за что ты меня любишь…
— Потому, что ты всегда был рядом, всегда защищал, желал мне добра и бросал мне вызов. Ты вел себя благородно, Макен.
— Брехня. — Он сделал рваный вдох.
— Да. Прекрати самобичевание. Наш выбор и опыт делают из нас тех, кто мы есть, и привели к тому, что есть у нас сейчас, к нашей совместной любви. — Она положила руку на живот. — Это дало нам ребенка, будущее, которое у нас может быть, если только ты простишь себя…
— Как? Долгие годы я не мог разобраться в себе, а только и делал, что тонул в стыде и кисках, потому что это было легко и понятно.
— Ты так долго держался на расстоянии, потому что люди, которые должны были заботиться о тебе, не делали этого, а только злоупотребляли и пользовались тобой. — Сейчас она, наконец, поняла. — Ты сделал все, что было в твоих силах, чтобы убедиться, что со мной не случится то же самое.
Хаммер холодно кивнул.
— Но я также был жалким ублюдком. Я не смог смириться с мыслью о другом мужчине, ласкающим тебя. Мне хотелось убить Зака и Габриэля. Хотелось порвать этих придурков в клочья.
Она спрятала от него слабую улыбку. «Вот это да, я никогда и не догадывалась…»
— Понимаю. Сама потеряла счет тому количеству сучек, которых хотела избить.
Он поморщился.
— Ага… но я не только ревновал. Я отгонял от тебя каждого, потому что твое сердце было таким… чистым. Я не мог позволить им причинить тебе боль. Если бы, годы назад, я поддался своей тяге к тебе, то все бы сломалось… и ты.
А стоило. С той же силой, что она его хотела тогда, она все еще не понимала себя или свое сердце. Она не была достаточно сильной, чтобы устоять перед бурей, разыгравшейся сейчас, и вынести эту неистовую боль. Она бы развалилась, прежде чем они достигли той душевной близости, которая есть между ними сегодня.
— Значит, ты не солгал мне после той первой проведенной вместе ночи. Когда ты сказал, что тебе нужна рабыня, я думала…
— Я нес полную ахинею. Да, знаю. Но это было нормально. Это держало тебя на расстоянии. Однажды я уже облажался, поддавшись пьянству, злости и нужде в тебе, что давили на меня каждый гребаный день. Проведя с тобой ту ночь… держа тебя? Впервые за двадцать лет я почувствовал покой. Я знал, что был влюблен в тебя, но не знал, как это показать или как стать мужчиной, которого ты заслуживаешь. Я знаю, как прогнуть женщин так, чтобы сделать меня счастливым. Тебе же нужно было абсолютно иное. Господи, я боролся с самим собой… и временами до сих пор борюсь. По этой причине я так сильно отдалился, когда Билл едва не убил тебя. Мысль о потере единственной женщины, которую я любил за всю свою жизнь, о потере ребенка, растущего внутри тебя… Я-я не мог. Я не смог бы пережить этого, прелесть. — Он сглотнул и сжал ее руку так сильно, что онемели пальцы.
— Я рядом, — пообещала она. — Я никуда не ухожу.
— Но я могу. Я боюсь, что меня оторвут от тебя. И ты заслужила знать все, что я рассказал тебе, потому что я не смогу жить, если ты не будешь понимать, как сильно я тебя люблю, сколько радости и любви привнесла в мою жизнь, Рейн. Но более того, ты научила меня любить. Ты была рядом все эти годы, пока я был черствым ублюдком, отрицающим все, что было между нами. Ты клеймила мою душу. Проще говоря, слова «я люблю тебя» и близко не могут показать весь объем чувств, что я ощущаю по отношению к тебе. Я даже не знаю таких слов, чтобы описать то, что чувствую. — Он склонил голову к их сцепленным рукам. — Ты — все. Мое дыхание, тело, душа. У меня уйдет целая жизнь на то, чтобы показать тебе свои чувства, и я, блять, понятия не имею, как мне вместить все это в те сжатые сроки, которые у нас, вероятно, остались. Как мне это осуществить, прелесть? Впихнуть всю мою любовь в гребаные шесть недель?
