— Можно и так сказать. Я шантажировал его. Том согласился обучать меня, если я поклянусь, что никогда не расскажу родителям об их отклонении. Таким образом, в то лето он обучил меня, как поставить мою гувернантку на колени и быть для меня хорошей девочкой. — Он насмехался над собой. — Во время своего первого сексуального акта я привязал Линнет к кровати родителей. Том погрузился в ее попку и шептал мне на ухо, как заставить ее кайфовать, как продлить. В течение нескольких недель мы втроем запирались от заката до рассвета. Для них целью жизни стало обучить меня всему, особенно как трахать жестче, быстрее, дольше каждым известным человечеству способом. Взамен этого у меня была почти безграничная власть над Линнет. Это было так чертовски мощно, это шокировало. Во мне не было ни капли спиртного, но я знал, что значит быть пьяным.

Рейн испытывала боль за Макена. Он не был педофилом. А они были. Он был ребенком, готовым для игр. Вероятно, он был подростком с бурлящими гормонами и думал, что желает всего этого, но был ли он действительно готов? Достаточно ли созрел, чтобы справиться с последствиями? Чего стоили ему их извращенные увлечения?

— Что случилось потом?

— Я вернулся в школу другим человеком. — Тон его был жестким, пренебрежительным. — Я все еще получал хорошие оценки, потому что этого ожидали родители, половое созревание наступило в полной мере. Я вымахал, отрастил бороду, познакомился с парнем, который создавал фальшивые паспорта. Так вот, за пару сотен баксов я был в деле. Ночные клубы Бостона были богаты на женщин, падких на обаяние, деньги и намек на доминирование. Прежде чем я перешел на третий курс, я возвращался домой с женщинами на десять-пятнадцать лет старше меня, связывал их, порол и трахал их до потери пульса. И каждое лето у меня были Том и Линнет и множество извращений, которые я с нетерпением ждал.

Рот Рейн в изумлении открылся.

— Это продолжалось?

— Три года. На летних каникулах… о, да. На Рождество, когда мне было семнадцать, мы так много трахались, что я думал, у меня член отвалится. В школу я вернулся, прихрамывая.

— Ты был ребенком. — Она потрясенно поморгала, отчаянно желая обнять его, утешить и исцелить всё сразу.

— Да, а опыта у меня было больше, чем у большинства взрослых мужчин. — Он приподнял бровь. — Как бы то ни было, прежде, не узнав об этом, я собрал вещи и отправился в Гарвард. Родители выплатили Линнет приличный бонус за то, что подтянула их «требовательного ребенка», а затем отпустили ее. Вскоре и Том подал заявление об уходе, и они вдвоем уехали. Я даже не знаю куда. Они уехали без единого слова. Я думал, что мы связаны, но…

Сердце Рейн сжалось. Они разрушили Макена, желая того или нет.

— Ты был влюблен в нее?

— Нет. Но мы были связаны общей «грязной тайной». Больше никто не понимал меня настолько хорошо, и я никогда не думал, что это закончится. — Он вздохнул. — Я ошибался. Таким образом, после того, как зализал свои раны, я подчинил себе столько саб, сколько смог найти, чтобы они давали мне ту головокружительную власть. Это подпитывало потребность, поселившуюся внутри… но так и не смогло ее насытить. Всегда чего-то не хватало.

Рейн могла только догадываться, что произошло дальше. Какой-то толикой разума она понимала, что Макен рано женился. Ей всегда казалось, что это противоречило тому факту, что он был закоренелым холостяком и ловеласом.

— Появилась Джульетта?

— Не совсем. Когда я заканчивал второй год в Гарварде, родители полетели в Барселону на фестиваль Ла-Мерсе, (прим. Фестиваль Ла Мерсе — главный праздник Барселоны. Традиционно в последних числах сентября в каталонских городах празднуются дни святых покровителей. Эти праздники стали когда-то прямым продолжением старинных проводов лета. Патронессой Барселоны является Богоматерь Милосердия — Virgen de la Mercè, которой и посвящается полный интересных, ярких и познавательных событий фестиваль Ла Мерсе.) еще одну гигантскую уличную вечеринку. В любом случае, они стояли на балконе своего гостиничного номера, наблюдая за фестивалем, когда балкон обвалился, и они разбились на смерть. Мне пришлось лететь в Испанию и опознавать их тела, затем организовывать их возвращение на родину, планировать похороны, встречаться с адвокатами родителей и улаживать дела с их имуществом. Все это было изнурительным, обескураживающим и очень расстраивало. Первое, что я сделал, это продал ту долбанную тюрьму на Парк Авеню. Дом в Хэмптоне, наполненный всеми этими воспоминаниями, задержался ненадолго.

— О, Макен. — Она потянулась к нему. Должно быть, утрата людей, что дали ему жизнь и должны были любить, была тяжелой. Вероятно, он не ожидал, что будет чувствовать тоску, но, тем не менее, ощущал ее и не мог понять этого. Ей так сильно хотелось прикоснуться к нему, но у него все еще было, что рассказать. — Мне жаль. У тебя не было никого, чтобы помочь пройти через все это. Ты заслуживал большего.

— Они были теми, кем были. Мне было девятнадцать, и я был финансово обеспечен, так что это было… Это не было похоже на то, словно я внезапно впервые остался один.

— Ты всегда был одинок, — прошептала она.

— Достаточно часто. Я не знал, что мне хочется делать, помимо учебы в школе. Я отправился в Гарвард, чтобы понравиться родителям, но теперь, когда их не стало, у меня не было больше необходимости оправдывать чьи-то ожидания. Поэтому я вернулся в Нью-Йорк, купил в Трибеке непристойно дорогую квартиру и стал ошиваться в БДСМ клубах. Я проводил дни, занимаясь в спортивном зале, а ночи — доводя до оргазмов саб. Но некоторое время спустя мне стало скучно, поэтому я поступил на какие-то музыкальные курсы в Колумбийском университете. Там я и познакомился с Джульеттой.

Теперь Макен замолчал, задумался.

— Оглядываясь назад, думаю, что был одинок, и мне хотелось семью или чего-то постоянного. Вследствие этого, я подумал, что создам что-то такое с Джульеттой. Ее основным профилем было рисование, но она должна была взять несколько курсов по музыке, чтобы удовлетворить все требования по учебе. Мы попали в один класс. Благодаря наставлениям Тома, через пару минут я заметил в ней признаки сабмиссива. Исходя из этого знания, я развернул свое обаяние на полную катушку и соблазнил ее. Через три месяца мы бросили Колумбийский, переехали и обручились. Мы подкармливали самые худшие стороны друг друга.

— У нее не было границ?

— Не так много, чтобы она говорила об этом вслух. Ей нужно было постоянное внимание, которое я только счастлив был ей дать, тогда как она отдавала всю свою силу. — Он горько рассмеялся. — Я думал, что это любовь. Год спустя мы поженились. Ее мать презирала меня за то, что я был все контролирующим чудовищем. Пожилая женщина не знала и половины всего. Моя власть над Линнет была ничем по сравнению с полным контролем, установленным над Джульеттой. Она не делала ничего без моего позволения, вплоть до выбора носков.

Рейн прикрыла рот рукой. Эхо от его слов прокатывалось по ней вновь и вновь.

— Она была твоей рабыней.

— Во всех смыслах. Я был королем ее долбанной жизни, и она подчинялась мне во всем без колебаний и вопросов. Где-то на середине этого пути была потеряна моя обязанность направлять и защищать эмоциональную сторону жизни Джульетты. Чем сильнее я на нее давил, тем больше она покорялась. И тем все более жадным я становился.

— Тебя не учили быть иным доминантом. — И он, конечно же, не знал, что значит любить.

— Нет, но я должен был понять это, не находишь? Я не задумывался. Однажды ночью мы были в ночном клубе «Граффити». Джульетта увидела, как Лиам работал с сабой. Можно сказать, что он ее заинтересовал. Я несколько лет хотел попробовать секс втроем. Это было единственное, чем мы не занимались с Джульеттой. Внезапно я уверился, что приказ поделиться киской с другим мужчиной только докажет, насколько сильно она подпала под мое обаяние. — Он тяжело задышал от гадливости к самому себе. — Таким образом, я пригласил его выпить с нами, а затем в наш дом, чтобы доминировать над Джульеттой. Все прошло хорошо. В первый раз, когда мы взяли ее вдвоем, было ощущение, словно я снова вернулся в свои пятнадцать. Напор, дрожь, крышесносные ощущения… Но в этот раз все было лучше, потому что мне казалось, что в Лиаме я нашел свою потерянную половину. Мы словно сразу же стали братьями. Поначалу все шло великолепно. Затем… не очень.