Гермиона рухнула на колени и упёрлась ладонями в мокрый песок, крепко зажмурившись. Только сейчас она осознала, как всё-таки устала от своего авантюрного путешествия длиною… в несколько часов?! С ума сойти!

– Всё же пришла. Удивительно, как с твоей любознательностью ты этого не сделала раньше, – внезапно донёсся до Гермионы ничего не выражавший голос, и она медленно распахнула веки.

То, что Гермиона впитала взглядом, было прекраснее и удивительнее, чем можно было представить. Теперь стало ясно, почему Флавиус так высокопарно описывал сияние, почему подбирал такие изящные эпитеты и метафоры – чтобы передать невероятную красоту явления, для которого любых слов всё равно было бы недостаточно.

Гермиона видела перед собой и под собой небо, и это не было преувеличением. А ещё она поняла, почему эту реку, утопавшую в небесах, звали зеркальной. В ней будто плавали звёзды, двигались тени и играли разноцветные блики, точно такие же, как там, наверху.

В ней жило сияние. Сияние, которое словно дышало, постоянно приобретало совершенно разные формы, меняло цвета так быстро, что было сложно выделить какой-то один оттенок: их были не сотни – тысячи. Сияние то расцветало пышными облачными бутонами, то летело стрелой сквозь пропитанный нежными красками небосвод и ударялось о воду. Оно лёгким, призрачным дымком порхало где-то высоко-высоко, баюкая звёзды, а в следующую секунду рассыпалось на мириады частиц и падало в реку, а из реки – обратно в небо.

– Это так… Так… – обретя дар речи, попыталась выразить чувства Гермиона, у которой от переизбытка эмоций по щекам уже давно текли слёзы.

– Не говори – испортишь, – тихо откликнулся Регулус, и она не спеша к нему обернулась.

Он сидел в паре метров от неё, обхватив колени руками, и немного напряжённо вглядывался в небо. И тут Гермиона заметила, как он был похож на Сириуса. Те же чёрные волосы, довольно длинные, но не настолько, чтобы можно было собрать в хвост. Тот же профиль с разницей лишь в том, что у Сириуса черты лица были более изящными. А ещё тот же характер: гордый и своенравный.

– Зачем ты пришла? – внезапно посмотрел Регулус, и Гермиона смутилась, ведь он точно заметил, как она его разглядывала.

– Хотела увидеть сияние, – не соврала – проговорила часть правды Гермиона.

Он нахмурился.

– Увидела?

Гермиона хотела сказать да, но предпочла сменить тему.

– Она глубокая? – спросила Гермиона, кивнув на реку, у кромки которой они сидели. Только сейчас она осознала, что, вопреки всем законам логики и природы, здесь не было и малейшего намёка на ветер, хозяйничал на другой стороне острова, а потому водная гладь действительно напоминала огромное, твёрдое зеркало. Казалось, нырни туда – непременно разобьёшь лоб.

– Достаточно глубокое, – помолчав, неохотно ответил Регулус и, кажется, напрягся чуть больше.

Гермиона бросила на него осторожный взгляд.

– А ты… Ты когда-нибудь переплывал это озеро?

Челюсть Регулуса сжалась, и Гермионе представилось, что она стоит, занеся ногу над пропастью и, похоже, вот-вот упадёт.

– Возможно. Но не до конца.

Казалось, биение сердца соревнуется по скорости с секундами, и какое-то время Гермиона сдерживала себя: не задавала вопрос, который бился о нёбо, о губы, мечтая выпорхнуть на свободу.

И так как ещё со школьных лет сдержанность и умение держать язык за зубами не были её лучшими качествами, Гермиона в конце концов не вытерпела:

– Думаю, если переплыть озеро, у нас получится…

– Скажи, я похож на человека, нуждающегося в любезной беседе? – грубо перебил её Регулус, и Гермиона облизнула губы.

– Но я ведь просто хотела спросить…

– Отсюда невозможно выбраться, как ты не понимаешь! – потерял самообладание Регулус. – Наверняка ты уже в курсе, что бывает с людьми, которые пытаются забежать обратно в Арку, или твоей наблюдательности не хватило для этого?

– Но ведь арка – это другое! – горячо возразила Гермиона, полностью развернувшись к нему. – Флавиус говорил, что…

– Флавиус сам не знает, что несёт! Он просто ополоумевший старик, который за двести лет только и научился, что пичкать таких, как ты, байками о спасении! – вскочил на ноги Регулус и злобно уставился на Гермиону.

– Но почему бы тебе не проверить, насколько эти байки, – Гермиона изобразила пальцами кавычки, – правдивы? Или дело просто в том, что ты не довёл начатое до конца, а теперь боишься, что это сделает кто-то другой? Что кто-то снова попадёт в мир живых и будет жить, пока ты здесь будешь вечно существовать и злиться на самого себя, на свою трусость?

Она поняла, что перегнула палку, но в этот миг ей было плевать. С каким-то извращённым удовольствием Гермиона смотрела, как ладони Регулуса сжимаются в кулаки, подбородок опускается, а губы обнажают зубы так, словно он через секунду её разорвёт.

– Не слишком ли ты на себя много берёшь, принцесса? – медленно пошёл в её сторону Регулус. – Появляешься из ниоткуда, очаровываешь всех и заражаешь глупой уверенностью, что спасение – близко? – Он остановился, когда их лица отделяли всего несколько дюймов. – В таком случае почему бы тебе не сделать это? Почему бы не переплыть реку прямо сейчас и не убедиться в своей правоте?

Хотелось, до дрожи хотелось отступить, но Гермиона приказала себе оставаться на месте. Она твёрдо смотрела в глаза Регулуса, по радужной оболочке которых от ярости словно разлилась тьма, и молилась, чтобы это поскорее закончилось.

– Почему? – через несколько секунд спросила Гермиона и уловила в его взгляде тень недоумения. – Почему ты свернул? Почему не довёл начатое до конца?

Выражение лица Регулуса моментально сменилось: от прежней злобы не осталось и следа. Теперь в его глазах читалось изумление, постепенно перетёкшее в такую горькую боль, что Гермионе стало неловко, как если бы она увидела что-то интимное. Он сделал широкий шаг назад и резко отвернулся.

– Уходи, – глухо произнёс Регулус.

– Но…

Гермиона осторожно потянулась к нему рукой, но тут же отпрянула, услышав:

– Уходи, я сказал!

И она побежала, что есть силы помчалась прочь, сквозь грот, мимо скал, вниз по тропинке, через бурьян, всё дальше, дальше от сияния, смахивая слёзы, дальше от озера, сдерживая рыдания, дальше от него… От Регулуса.

День десятый

Регулус жалел о своём поведении. Он был слишком жесток к ней, слишком безжалостен, но лишь из-за того, что она, сама того не осознавая, была безжалостна к нему. После того случая, когда она ужалила словами, больно искусала предложениями, заявившись на сияние, не было и единой встречи, когда Регулус не попытался бы уколоть Гермиону словом. Он старался не сталкиваться с ней намеренно, но, если уж так выходило, отрывался по полной. А она в ответ, как правило, не говорила ничего, но её взгляда – сочувствующего взгляда – было достаточно, чтобы он едва не лез на стену от ярости. Конечно, он знал, что причиняет ей боль своим поведением, но не мог ничего поделать. Он чувствовал себя жалким в присутствии Гермионы, а оттого его внутреннее чудовище каждый раз злобно клацало зубами и исходило слюной, чуть завидев её, предвкушая возможность снова сорваться на ней, выплеснуть ей в лицо презрение и выхаркать на неё сгустки злобы за то, что посмела назвать его трусом.

За то, что думала – о, конечно, она думала! – что он трус.

Но всё изменилось, когда до Регулуса, впервые за несколько дней решившегося посетить традиционный ужин у костра, издалека донеслось:

– …таким образом мы уничтожили все крестражи, а Гарри в итоге победил Волдеморта.

Регулус замер, словно проверяя, не послышалось ли ему, но уже в следующую секунду сорвался с места и, перешагнув бревно, встал напротив Гермионы:

– Откуда тебе известно про крестражи?

Она сперва оторопела, но буквально через мгновение сбивчиво заговорила:

– Мы с Гарри и Роном нашли твою записку, а потом нашли медальон. Мы… закончили то, что ты начал.

Он не верил своим ушам. Смотрел на неё недоверчиво, пытаясь найти признаки того, что она врёт.