— Они тебя касались? Хотя бы один? — продолжала жестко допытываться роха, выскальзывая из объятий и придирчиво осматривая все тело своего великана.

— Нет. Нет, все в порядке, — Милош, послушно поворачиваясь под руками Кончиты, обратился уже к подозрительно зеленым матросам и часто-часто моргающему Уго, к плечу которого, вздыбив шерсть, прижималась Баська: — Как вы? Ничего не случилось?

— Два дурака у нас случились, — едко ответил рохо. — Два дурака, которые принесли сердце-цвет. Это великое снадобье. Старики говорят, он лечит огненную лихорадку. Все думали, сердце-цвета больше не осталось на белой земле.

— Лечит лихорадку, но не голод. Те призраки просили у меня еды.

Мясо ягуара, как следует прожаренное, оказалось довольно жестким, но вполне съедобным, а шкуру его, пусть и порядком поврежденную, Уго обещал продать так, чтобы им хватило денег на месяц относительного достатка. Рохо в сопровождении Шеннона и Гая через пару часов после бегства Милоша от умертвий решил повторить самоубийственный подвиг друзей, тем более что редкий черный мех того стоил. Они вооружились кожаным шнурком Рашида, веревками для обвязывания туши и, помолившись всем известным богам, отправились за стену. Милоша, Кончиту и Баську оставили сторожить светоч. Все путешественники понимали, что золотые цветы стоят и трех, и даже пяти жизней, потому что от огненной лихорадки без лекарств оправлялась в лучшем случае половина заболевших.

Этим вечером дождь не беспокоил вымотанных и натерпевшихся страха друзей. Пурпурные лучи заходящего солнца мягко озаряли озеро, покрытое широкими зелеными листьями и кроваво-красными цветами. Лепестки светоча, с удобством расположившегося в половинках скорлупы огромного ореха, рассыпали мириады золотистых искр, которые перемешивались в дрожащем воздухе с рыжими искрами костра. Дежурили по двое, и первыми вызвались, поставив в тупик товарищей, Милош и Кончита. Впрочем, Шеннон быстрее всех сообразил, что после пережитого приключения влюбленные все никак не могут наговориться друг с другом, и грубовато пихнул Гая и Уго к их лежанкам из одеял и листьев.

— Так страшно... Прятаться за твоей спиной, убегать, оставляя тебя... — ломко прошептала Кончита, всем телом вжимаясь в бок своего великана.

— Пока ты не пройдешь полноценное обучение, иначе нельзя. А сегодня... Ты не представляешь, насколько облегчила мне задачу беспрекословным подчинением. Я даже испугался за тебя только тогда, когда уже убегал от них. И то это меня не выбило из ритма. Умничка моя, — Милош нежно обвил руками любимую и спрятал лицо в пропахших костром косах. С его широких плеч будто разом свалилась вся тяжесть мира. Голубка, теплая, родная, живая и невредимая. Совсем близко.

— Ты? Испугался? — черные пытливые глаза ярко засверкали в полумраке, и роха взяла в ладони лицо фёна.

— А правда... Испугался. Впервые с тех пор, как ранили папу.

Ночная сельва обрушилась на него всей роскошью звуков, оттенков, запахов. Сладковатый аромат орхидей, свежий — светоча, пряный — влажной земли. Сонное тепло друзей и прижавшейся к его ноге Баськи. Мягкое трепетное тело в его руках, чуть приоткрытые сухие губы. Крик птицы в ветвях над головой, легкий всплеск где-то на противоположной стороне озера. Тень огромной бабочки, самоубийственно вьющейся над костром. Страх за жизнь любимой, за оставшихся дома маму, дедушку, братьев, товарищей. За Дика и семью Ортега в Сорро. За Уго, Шеннона и Гая, когда они отправились сегодня за тушей ягуара. Радость, огромная, невероятная радость от того, что Кончита уютно ткнулась носом в его шею, от того, что кожаный шнурок дедушки Рашида снова стягивал его лоб. Бьющаяся в грудину острая боль от физически ощутимого столкновения с великим голодом, который опустошил Эцтли и кто знает сколько еще поселений белой земли. До разрыва легких глубокий вдох — полной грудью, всем собой, в унисон с Кончитой. Выдох и снова вдох, разделенный на двоих.

— Amado, ты можешь возненавидеть меня за эти слова, но я скажу, — спустя несколько безмолвных минут заговорила Кончита. — Корнильонцы объясняют, что избавили нашу землю от жрецов, которые приносили в жертву людей. Это так, это было у нас, я знаю... Но там, у бассейна. Сколько рохос они принесли в жертву своему богу? Настоящему богу? Я не оправдываю наших жрецов, но разве так — лучше?

Милош молча поцеловал девушку в висок.

Уго проснулся до того, как его разбудили на дежурство. Не открывая глаз, внимательно прислушался, чтобы не потревожить ненароком влюбленных. Судя по звукам, Милош уложил Кончиту... недовольный тихий мяв, значит, и Баську. Почти бесшумные шаги великана и его ладонь на плече: пора вставать.

— Не буди пока, — попросил вполголоса Милош, когда Уго повернулся было к звучно всхрапнувшему Шеннону.

Ясно. Значит, будет неизбежный разговор. После того, как Милош перед уходом за стену обмолвился, что обо всем догадался, рохо ждал этой беседы.

Мужчины устроились рядом у костра. Уго подвесил котелок с травами, чтобы встряхнуть себя после сна, и кивнул другу.

— Давно? — только и спросил Милош.

— Давно, — подтвердил рохо. Прежде лишь Хуан знал его тайну. Теперь выведал этот темный юноша с силой дикого зверя и взглядом ребенка. — Я понял, когда Кончите было пятнадцать. В деревне такая девушка выходит замуж. Кончита выросла в городе. И она меня не любила. Потом по поручению Hermanos я уехал из Сорро. Надеялся вернуться, когда она станет взрослой, а я обрету в сельве человеческое достоинство. Надеялся, что она полюбит меня. Я вернулся, узнал, что моего брата казнили, а Кончита выбрала тебя.

Великан покраснел, отвел взгляд, крепко сцепил огромные ладони. Мальчишка. Волнуется. Уго поднял голову и посмотрел на серебристые прорехи в черном полотне неба. А пройдоха-койот постарался. Дыры от его серебряных стрел образовали хорошие, красивые созвездия. ** Дыра в его сердце тоже добрая, серебряная. Он хотел бы петь для своей Кончиты, перебирая струны гитары, и любоваться тем, как частый гребень неспешно прочесывает ее волосы цвета воронова крыла. Что ж. Он по-прежнему может петь, только косы она расплетает для другого.

— Почему так, Уго? Меня полюбили, а я не смог солгать и ответил отказом, принес страдания. Я полюбил взаимно, и снова... страдания, — совсем по-детски спросил Милош, поворачивая к нему опечаленное лицо.

— Ты мальчик, Милош. Храбрый мальчик. Однажды поймешь, что страдания — не всегда плохи.

Комментарий к Глава 10. Милош. Обитель теней * Отрывок из поэмы на науатле.

По одной из индейских легенд звезды появились от того, что однажды ночью койот стрелял из лука в небо.

====== Глава 11. Али. К потомкам ======

Студенты-художники, расположившиеся на многострадальной лужайке парка, степенно и бесстрастно заканчивали свои работы. Они смотрели на огромное блюдо с яблоками — зелеными, розовобокими, красными, золотистыми — так, будто их интересовала исключительно проблема передачи цвета, освещения и мелких нюансов. Преподаватель, в свою очередь, делал вид, что он не пятился в сторону спасительных деревянных стен в надежде оказаться у самой двери к концу занятия.

Однако все это благочинное спокойствие разорвалось в клочья, едва в главном здании медно прогудел одинокий колокол. По традиции купленные вскладчину фрукты после занятия растаскивались студентами с дикими воплями, жаркими баталиями и извечными спорами до пены у рта, мол, «я вложил на медяк больше! нет, я!»

Али тихой змеей проскользнул между шутливо вцепившимися друг другу в космы товарищами, выбрал три крупных темно-красных яблока и так же незаметно покинул поле боя. За спиной раздавались возмущенные вскрики, хохот, и кто-то, кажется, решал, что сочные плоды вдвойне вкуснее, если их пустить на пунш.

— Держите! — вместо приветствия бросил он Марчелло и Яри, с которыми столкнулся у главного здания, и угостил обоих дарами расточительного ромалийского лета.