Витторио сокрушенно покачал головой.

Дни тянулись в мерзком, раздражающем, как скрежет железа по стеклу, ожидании конца, который и концом-то не будет. Еще один погром они просто-напросто проморгали. Али ударными темпами доделывал оформление лавки добродушного толстяка — парочка его конкурентов из городских эльфов бежала из города, и купец торопился воспользоваться нежданным даром судьбы. Кроме того, никто не отменял учебу и работу у Гафура. Уроки с маленькой калекой временно прекратились, но все свободное от повседневных дел и листовок время Али рисовал. Торопливо, лихорадочно, отчаянно боясь того, что не успеет, что его убьют в очередной заварушке или посадят в тюрьму, и кто же тогда? Никто, кроме него. Хозяйка Хельги, испугавшись смуты в столице, сбежала к родственникам в соседний город, и служанка в срочном порядке подыскивала себе новое место. Пока ее подкармливали брат и друг, но оба, увы, не владели сказочными лампами с запертыми в них джиннами. Марчелло старательно заглаживал вину перед отцом, а еще получил в издательстве заказ на сложный перевод с древнего, изобилующего диалектизмами саорийского.

Этот погром унес около двух десятков жизней. Эльфы, из тех, что не поспешили убраться прочь из Пирана, давали отпор. По слухам, потому что доказательств не было. Они не разоряли лавки и дома своих обидчиков, но по столице прокатилась волна подозрительных убийств. Эльфы-преподаватели вели себя тише воды, ниже травы, чем заслужили относительный покой. Гнилые овощи на тонких шелковых туниках — не в счет. По-прежнему не трогали оружейников, аптекарей и медиков, большую часть знатных эльфов.

На улицах, в кабаках, в порту и торговых рядах в полный голос проклинали остроухих, только никак не сходились в едином мнении — за что именно. Одни — за богатство, другие — за наглость, третьи — за убийства, доказанные и недоказанные. Из дворца просачивались сплетни о куда большей роскоши в покоях и садах эльфийского владыки, нежели короля людей.

В один из душных, пропахших цветами, тухлятиной и пылью вечеров Али с Марчелло сумели вырваться на полуподпольное собрание портовых рабочих. Не только двум любовникам и Хельге пришла в голову безумная мысль что-то исправить в этом заранее спланированном политическом хаосе.

Али, в жизни никогда ни перед кем не выступавший, почти сорвал голос, поэтому очередное его объяснение прервали без особых усилий.

— Ты хороший парень, много дюже умного, правильного говоришь, — по-отечески покровительственно сказал старый корабел. — Но давай по совести. Эльфы не богачи? Еще какие, их в нашенских кабаках да в дешевых торговых рядах не видать. Не насильничали, не убивали? Убивали. Ихний королек с нас три шкуры не дерет? Дерет. Так доколь терпеть их будем? Нас, людей, поди побольше-то будет, а нам перед ними спину гнуть?

Марчелло поймал беспомощный взгляд выдохшегося любовника и пришел к нему на помощь. Встал, опираясь о стол, расправил плечи и заговорил, будто не девятнадцатилетний студентишка перед тертыми мужиками, а свой среди равных.

— Если один владыка на троне останется, налоги снизят? Вы сами в это верите? Я — нет. Как драли с вас, так драть и будут. Где вы работали, там и останетесь. Сколько вам сейчас платят, столько и будете получать. Сколько воровали в верхах из казны, столько и будут разворовывать. Или наш король что-то другое обещал?

— Не обещал, — раздалось из одного угла.

— Как есть все сказал, ни об чем таком слуху не было! — донеслось из другого.

— Обещали остроухих попереть, бесчинства ихние прекратить, а об кошельках наших ни словечка, ни полсловечка!

— Э, нет, парень, ты нам зубы не заговаривай, — усмехнулся все тот же корабел. — Одно дело — эльфийскому королю, чужаку, свое, кровное отдавать, а своему поди получше-то будет. Свой владыка, отец родной. Уж он на наши нужды потребит.

— А до того ему потреблять сосед по трону мешал, — не удержался от язвительного тона Марчелло. — Перед своим спину гнуть почетнее?

Тесный подвал загудел от поднявшегося гама, когда от входа послышались еще более громкие, гневные голоса.

— Эвон что открылось-то, — в притихшем помещении раздался дрожащий от ярости голос авторитетного в порту грузчика. — Как посмотрел наш король, что эльфы с его людьми делают, так велел всю подноготную ихнюю перетрясти и открыть... как их... бумаги старые...

— Архивы, — машинально подсказал Марчелло.

— Во! Архивы того эльфа, какой в войну в Иггдрисе помер-то. Ну и узнали... Помните, вроде как с Иггдриса сволота наши деревни на границе пожгла? Так то не они! Эльфы! Этот... во... Габриэль, его письма из дома забрали, там все сказано! Эльфы наши деревни жгли, чтобы мы потом воевать на север топали!

Гробовое молчание взорвалось жутким потоком нескончаемых проклятий.

— Все. С этим уже не поспоришь, — обреченно выдохнул Марчелло, когда они с Али одними из последних вывалились из пропитанного потом и ненавистью подвала в звездную ночь. Спустились к реке, устроились бок о бок на гладкой коряге и слушали монотонный шелест воды. Что делать? Куда идти?

— Тем более, зная со слов папы характер Габриэля, не удивлюсь, если это правда, — кивнул Али.

— Угу. Только никто не сказал, что люди к этому руку не приложили. А мы помним как минимум одного подозрительного человека, Анастасио.

— Это уже не важно, кто в верхах виноват... Важно, что не их толпа в клочья завтра рвать будет. Ну? Провожу я тебя до дома — и к Алессандро, предупредить, если он сам еще не в курсе?

— Пойдем вместе. Я договорился с папой, что сегодня ночевать не приду.

— Опять со скандалом?

— Да нет, вроде он смирился. Он же понимает, что я всю жизнь дома безвылазно не просижу.

Путь к дому Алессандро отчасти вел по набережной, безлюдной в это время, и любовники позволили себе мимолетную слабость — прошли с четверть часа, держась за руки.

Замерли они одновременно, сраженные пугающей догадкой. Заглянули в одну из «обличительных» листовок и хором ахнули.

— Выходит, в операциях на побережье Иггдриса из нашей веселой компании обвиняются ныне покойные Габриэль и Рафаэль? — высказал очевидное Али.

— А Фелисиано в списке Пьера есть. Зато тут его нет, — Марчелло нахмурился, под пристальным взглядом любовника выуживая из памяти карту северного побережья. — Да. Домик родителей Хельги как раз там. И если она видела эти листовки, то наверняка сложила два и два.

— Ты — к Алессандро, я — на перехват Хельги, — коротко распорядился Али. — Встречаемся... какой там у здешней резиденции Фелисиано хороший ориентир?

— Святилище Плачущих Жен.

Хельга помнила все. Видела глазами Раджи собственную смерть. Помнила скользкие тела червей, ползавших по ее мертвому живому телу. Помнила вкус земли, забившейся в рот, в нос, кажется, даже в легкие, когда она выбиралась на поверхность. Замечала, что по душевному своему складу она отличается от обычных людей. Но она не чувствовала себя нежитью. Знала — и только.

Ледяную волну всесокрушающей ненависти она ощутила в тот миг, когда в третий раз перечитала текст правительственной листовки. Когда ясно, отчетливо поняла, что из троих подлинных виновников ада в родном доме остался в живых один. И он же почему-то не фигурировал в списке. Потому и убили Пьера? Как раскопавшего ненужную правду свидетеля? Что значил Фелисиано для короля людей, почему его пощадили — эти вопросы тусклым отголоском пронеслись где-то на краю сознания и погасли.

Дальше время и пространство слились в нечто неумолимое, как полет стрелы. Хельга не замечала людей, не рассчитывала маршрут, не оглядывалась по сторонам — она просто шла к намеченной цели. К пиранской резиденции Фелисиано Мантихоры.

Элегантный воздушный особняк со стрельчатыми арками окон и дверей, увитый диким виноградом и жимолостью, оказался смешным препятствием для алчущего мести утбурда. Хельга буквально перелетела через каменную ограду в два человеческих роста и легко вскарабкалась по стене на балкон, минуя и охранников, и слуг.