В этой части библиотеки, ближе к хозяйственным помещениям, днем никого не было. Марчелло схватил Али за руку и затащил его в крохотную комнатушку, где хранились ведра, тряпки, щетки. Одно ведро железно звякнуло, но, к счастью, не слишком громко.

— Что у тебя случилось? — зашептал Али, прижимаясь щекой к его щеке.

— Не сейчас. Это надолго, — ответил Марчелло и глубоко вдохнул чистый запах любовника. — А у тебя?

— Тоже надолго.

Не хотелось ни поцелуев, ни тем более секса. Простоять бы так вечность, обнимаясь, слушая, чувствуя друг друга не кожей даже, а сразу оголенным мясом и обнаженными венами. Но пришлось договариваться о завтрашнем визите к Витторио.

— Но хотя бы пытать мы не будем? — с робкой надеждой на чудо спрашивает Али. Сейчас самое время, чтобы его обучением заняться всерьез. Тогда через четыре года он сможет стать призраком.

— Лучше бы нам никогда не применять пыток. Потому что от пытки по необходимости до издевательства ради удовольствия один шаг. Но не исключено, что однажды пытать придется, — тихо, безжалостно отвечает Раджи. И добавляет, будто гвоздь в крышку гроба вколачивает: — А кулаками выбивать сведения ты станешь наверняка. Так что... учись причинять боль. Ударь как следует.

Розовый осиновый лист застревает в иссиня-черных локонах папы, а в глазу цвета гречишного меда отражается усталое осеннее солнце. Али прилежно старается не думать о том, что сейчас произойдет. Ведь одно дело — тренировка с братьями или друзьями, когда они мутузили друг друга до ссадин и синяков, весело, на равных, и совсем иное — сознательно врезать любимому человеку, который не собирается защищаться.

Сложно сказать, что пострадало больше — его кулак или отцовская скула. Наверное, что-то у него внутри.

— Маленький, — шепчет папа, ласково обнимая Али, съежившегося в испуганный несчастный комок.

— Я понимаю, почему мы жестоки с врагами. Но разве справедливо так обходиться со своими?

— Это тоже своего рода тренировка. Самую страшную боль мы все равно причиняем самым близким.

Ужас перед содеянным отступает, растворяется в занимающихся сумерках и мраке локонов Раджи, а на его место приходит здоровое детское любопытство.

— Папа, а кто тебя обидел больнее всего?

— Дедушка Рашид.

От первого удара Витторио лишь качнулся. Второй удар под дых свалил его на пол. Али цепко всмотрелся в лицо и позу бледного подобия эльфа. Напуган до стучащих зубов — еще бы, напали в собственном доме, завязали глаза и скрутили руки за спиной. Точеные черты алебастрового лица искорежены до неузнаваемости, но тело вполне спокойно. Ни судорог, ни подозрительной неловкости. Хорошо.

— Спрашиваю второй раз: на кого ты, остроухая мразь, работаешь? — низким голосом, нарочито растягивая слова, хотя они и не пересекались в университете.

— О чем вы... Я не понимаю! — звенящая истерика в богатом звучном голосе.

— Все ты понимаешь, дрянь продажная. В третий раз и в последний: на кого работаешь? — противный, но безопасный удар ногой в пах.

— Развяжите, я закричу!

Не закричишь, ты, по словам Хельги, даже от прислуги шарахаешься.

— Рискни, — ласково прошипел Али, присаживаясь на корточки и проводя ножом по шее эльфа так, чтобы тот наверняка прочувствовал длину лезвия. Витторио затих мгновенно, разве дышать не перестал. Фён поднял глаза на Марчелло и жестом велел затащить преподавателя на стул. Перевел взгляд на Хельгу. Девушка, методично просматривавшая вторую стопку бумаг, отрицательно покачала головой, мол, пока ничего стоящего.

— На кого работаешь, сколько тебе заплатили за Пьера, какие именно сведения он раздобыл, — скороговоркой выдал Марчелло, прижимая при этом ко рту полотенце.

— Чем травил — не рассказывай, это мы уже установили, — без паузы продолжил допрос Али. — В связи с эльфийскими интригами во время последней войны с Иггдрисом, тоже знаем. Имена, имена, давай же, за тридцать серебряных, за двадцать, идейно и бесплатно, ну, говори!

— О чем вы... Не продавал... Не убивал... — залепетал Витторио с таким видом, что, сомневайся они прежде в его виновности, уж теперь поверили бы наверняка.

— Я же предупреждал тебя: в последний, — со вздохом сожаления напомнил фён, обошел стул и бережно, почти нежно коснулся кисти эльфа. Вложил в нее холодный увесистый инструмент и прошептал: — Догадываешься, что это? Нет? Ах ты, белорученька. Это клещи. Обычные люди используют их, к примеру, для вытаскивания гвоздей. Но ими прекрасно вытаскиваются и сведения. Ну? Будем упорствовать? — с этими словами Али сжал клещами холеный, довольно длинный ноготь на большом пальце Витторио. Только бы помогло! Он блефовал откровенно и нагло, на самом деле, глупо, но практики в настоящих, не постановочных допросах у него попросту не было.

Изящный эльф осел на стуле бесформенной грудой тряпок и медных локонов.

— Обморок? — испуганно ойкнула Хельга, тут же бросив все бумаги и метнувшись к преподавателю.

— Обморок — растерянно пробормотал Марчелло. — Мы его так застращали?

— Есть догадка. Помогите мне раздеть его, — попросил Али.

— Зачем? — недоуменно, в два голоса.

— Живо!

В комнате царил мягкий полумрак, и поначалу они увидели ничем не примечательное тело, еще молодое, но дряблое, хранившее лишь тусклые отпечатки былой эльфийской красоты. А потом... первый заметил Али и предупреждающе прижал палец ко рту. Марчелло закусил вечно истерзанную губу. Хельга шумно втянула воздух и спрятала лицо на плече Али.

На животе, правом боку и спине Витторио отчетливо проступали следы давних пыток. С него сдирали кожу.

Друзья осторожно, будто боясь лишний раз потревожить, привели в порядок тунику преподавателя и отошли в угол комнаты, чтобы посовещаться.

— Ребята, я не знал Пьера, я не был к нему так привязан, как вы, но... Витторио — убийца. Но вы же понимаете, почему. Как его могли заставить.

Марчелло и Хельга грустно переглянулись. Столько месяцев лелеять мечту о том, чтобы встретиться лицом к лицу с убийцей маленького историка, отомстить ему, пусть не отняв жизнь, но иначе... А кому мстить-то?

— Можете списать это на женскую мягкотелость, но я предлагаю просто поговорить с ним. Объяснить, что мы знаем, что понимаем... — Хельга замолкла на полуслове и преданно посмотрела на друга и брата.

— Надо было с самого начала так сделать, — глухо откликнулся Али.

— Надо было не затягивать расследование на несколько месяцев, — резко обрубил Марчелло. — Мы уже что-то обсуждали на тему посыпания головы пеплом. И я не уверен, что честный разговор сразу, с порога подействовал бы на него.

Со стороны стула раздался мучительный стон.

За которым последовала не менее мучительная, странная, теплая беседа.

Витторио трясся от страха и умолял не спрашивать его о заказчике. Раскрыл только, что к Пьеру попали некие сведения, обнародование которых было бы нежелательным в ходе нынешней заварушки. Подтвердил, что сведения касались военной кампании в Иггдрисе. Жалко, беззвучно расплакался, каясь в своем вынужденном преступлении. Они с Пьером особо не дружили, но не восхищаться трудолюбием маленького историка он не мог.

— Надеюсь, наше участие не введет тебя в заблуждение, — предупредил Али напоследок. — Если ты хотя бы заикнешься, хотя бы моргнешь кому-нибудь о нашем визите, я перережу тебе горло. Или отравлю тебя так же, как ты отравил Пьера.

— Догадываюсь, — слабо улыбнулся Витторио.

— И надеюсь, что ты не наложишь на себя руки.

— А я каждый день удивляюсь, почему до сих пор не сделал этого... И Пьер был бы жив.

— Пьера убил бы кто-нибудь другой, — сам не веря тому, что сорвалось с его языка, заметил Марчелло.

— А встать с колен ты еще можешь, — убежденно, спокойным уверенным тоном маскируя собственную ложь, заверил эльфа Али.

Встать с колен? Серьезно? После провала давнего бунта эльфов из низших сословий, после того, как его предали товарищи, после пыток в тюрьме или где там его ошкуривали, после убийства невинного человека?