Это не стройка! Это работа, прямо связанная с его учебой, у человека, смотревшего на него пусть свысока, но с явной симпатией! А через пару часов — встреча с Марчелло и Хельгой, вернувшейся сегодня в город. Али по опыту знал, что долго так хорошо не бывает, а потому откровенно наслаждался безмятежным счастьем здесь и сейчас.

И сейчас он подходил к местечку, которое долго подыскивал в лабиринтах узких улочек нижнего города и среди живописно-зловонного беспорядка окраин. Фён понимал, что без тренировок скоро превратится из призрака в какую-нибудь задеревенелую развалину или куклу-марионетку с ограниченным набором движений. Кроме того, он давно догадывался о страстном желании Марчелло что-то сделать со своим неуклюжим телом, и раз уж его друг и теперь любовник стал сочувствующим делу его организации, то его физическая подготовка перешла в разряд «срочно и бегом». Да и встречи их дружной троицы летом хотелось проводить не в затхлости квартала Ангелов, а на относительно свежем воздухе.

На берегу еще не заболоченной, но уже подернутой ряской старицы Али нашел заброшенный домик рыбака. Старая развалюха, изъеденная временем и затопленная дождями, зловеще пряталась в пепельной тени маслин. На песке догнивала лодка, а из воды торчали сваи, вполне пригодные для постройки новых мостков. Теплый ветер играл с листвой и старыми качелями — наверное, когда-то тут жили дети.

Тихо-тихо. В вечной суете столицы Али почти отвык от столь глубокой тишины. Он спустился к старице и вгляделся в темную спокойную гладь. Стоячая вода тускло отражала солнце, пахла тайной и тленом, а его смутно тревожило что-то иное...

За спиной хрустнула ветка, и следом раздался восторженный возглас Марчелло. Али оборачиваться не стал. Лишь прикрыл глаза и, затаив дыхание, ждал.

Теплые тяжелые руки на его плечах. Робко и собственнически одновременно. Несмелый поцелуй в щеку.

— О чем задумался?

— Не поверишь — о сегодняшних занятиях, — беззвучно засмеялся Али. Повел плечами, поудобнее и понадежнее устраиваясь в объятиях любовника, и продолжил: — Ты знаешь, в первые месяцы я как ошалелый набрасывался на все, что дает университет. Даже если на лекциях по современной истории преподаватели несли полную, с нашей точки зрения, ахинею. А сейчас... Я смотрю на эту воду, от которой скоро будет разить тухлятиной, но она мне кажется более живой, чем многие наши правила и каноны.

— Я плохо разбираюсь в этом. Можешь привести пример? — попросил Марчелло и шумно вздохнул, когда саориец стиснул его ладонь и нахально запихнул ее к себе под рубашку.

— Что такое элементы пейзажа на картинах? В религиозной живописи они механически повторяют написанное в священном тексте, в светской и вовсе становятся... ммм... пожалуй, костылями сюжета. В итоге мы отмечаем, что это дерево символизирует одно, этот цветок — другое, эта птица — третье, успокаиваемся и забываем наблюдать природу как таковую. Какая она есть без наших нужд.

— Удивительно слышать подобные рассуждения от тебя. Ты же мне рассказывал, что хочешь рисовать людей и творить прежде всего для людей.

— Да, но... Что-то мне не нравится, а выразить не могу, — художник мягко развернулся и просительно посмотрел на своего любовника, ища поддержки в его умении анализировать, проникать в глубь явлений. И вновь поймал тот самый влюбленный взгляд, который искал для своей картины, искал при встречах Марчелло с Алессандро — и слепо не замечал его в синем взоре, обращенном на самого Али. Доверился: — Я боюсь за свою работу. Я тоже собираюсь использовать символику природы, но не хочу, чтобы она стала... как сказать...

— Тебе не нравится человек потребляющий? — чуть помолчав и сведя густые брови, предположил переводчик.

— Да!

— Ну наконец-то! — на берегу появилась Хельга. С видом наставницы двух несмышленышей она подошла к парням, снисходительно улыбнулась и пояснила в ответ на удивленные взгляды: — Наконец-то вы перестали вести себя как два дурня. А я уж боялась, что придется вам подсобить...

— Так ты знала?! — хором, весело и возмущенно.

— Да вы меня оба уморили, — фыркнула девушка и подставила щеки под поцелуи брата и друга. — Один мне все уши прожужжал: Марчелло, Марчелло, спросим у Марчелло, Марчелло наверняка знает, Марчелло мне рассказал... Другой не отставал: Али то, Али се, Али так думает, Али одобрит, Али поделился, Али, Али... Кстати, Али, это ты меня попрекал незнанием конспирации? А сам-то!

Все трое уже хохотали в голос, а юноши, как и полагается юношам, шутливо дергали Хельгу за светлую косу. Али, отсмеявшись, притворно закатил глаза и заметил:

— Кажется, ты унаследовала ту часть воспоминаний папы, которая касалась моего дедушки. Вот точно такая же язва, как Рашид!

В прозрачной тихой синеве журчало пение лягушек и потрескивали ветки в костре. Старица не побаловала друзей обильным уловом, но мелкие карасики споро подрумянивались над огнем, а на безопасном расстоянии лежала стопка свежесостряпанных листовок. Как раз утром перед работой и занятиями развесить по нижнему городу. В верхнем все равно ни до кого не достучаться.

Хельга рассказывала о настроениях в городке, где она побывала со своей хозяйкой. Похоже, там была тишь да гладь, и волнения коснутся лишь Пирана. Правильно, зачем мутить воду по всей стране, если можно быстренько организовать дворцовый переворот в одной столице?

— Но я на всякий случай отправила несколько анонимных записок тамошним эльфам. Из тех, кто мне на базаре приличным показался.

Марчелло, нахмуренный больше обычного и безжалостно терзавший нижнюю губу, скупо улыбнулся подруге и кивнул, мол, все верно. Али притянул к себе девушку и устроил ее голову у себя на коленях. Хельга доверчиво свернулась в клубок в руках брата — как будто привыкла к такой близости с самого рождения! — и вдруг поняла то, что мучило ее саму. Что огнем изнутри жгло. Она знала, конечно же, знала, что бои вряд ли охватят весь Пиран. Случится несколько стычек, повесят или засекут до смерти с дюжину эльфов, разорят пару десятков лавок... Но повторения ужаса времен войны в Иггдрисе не будет. А ей все равно страшно.

— Сестренка, ты чего? — встревоженно спросил Али.

— Да как дом мой сожгли, вспомнила, — глухо отозвалась Хельга. Перехватила глубокий взгляд темных до малахитовой зелени глаз, вдруг успокоилась, порывисто села и бросила с вызовом: — Ну, что мы приуныли-то? Разве ж загодя тризну справляют? Марчелло, а ну раздвинь брови обратно!

Тот лишь головой тряхнул — что лошадь, которая надоедливую муху прогоняет. Али виновато фыркнул, мол, что с нашего профессора возьмешь, легко подпрыгнул и подбежал к качелям. Дернул на пробу одну веревку, другую. Обернулся и позвал Хельгу:

— Хочешь покачаться? Не бойся, веревки на диво прочные!

— Да ну, — девушка неловко повела плечами и смущенно улыбнулась.

— Почему? Стесняешься того, что ты взрослая? Так ерунда, тут никого, кроме нас, нет.

— Не стесняюсь я. Не умею.

А откуда бы ей уметь? Старики, что приютили ее, явно не думали о подобных забавах. Жили они в домике на отшибе разоренной деревни, в которой редко раздавался детский смех. Да и Хельга лет до десяти-двенадцати сторонилась людей, пугаясь своего жуткого происхождения. Постепенно, конечно, оттаяла, нашла себе приятельниц да подружек, так те уж про качели к тому времени позабыли.

— Иди сюда, я научу. Смотри! — Али с озорным видом устроился на качелях, оттолкнулся... Черные локоны будто крылья птицы, неуловимые гибкие движения, и простая деревяшка на двух веревках превратилась в нечто чудесное. В нечто, позволяющее человеку — летать.

Хельга забыла, как дышать. Сильнее, свободнее, выше, выше...

— Ах! — девушка громко вскрикнула и тут же с облегчением рассмеялась, когда Али, обернувшись вокруг перекладины, совершенно целый опустился вниз.

— Ну что, я тебя соблазнил? — кокетливо подмигнул сестре художник и спрыгнул на землю, освобождая качели. — Только тебе сразу так сильно не стоит, хоть ты и утбурд.