Артур на месте, рядом с ней, не носится по всему городу, не достает никого своими проектами, даже утащил ее пораньше от каркаса птицы — ради жаркого, сумасшедшего удовольствия. Как будто изголодался в Озерном краю вовсе не по булочкам и пирожкам.

— Ты угомонился, чокнутый художник, вот что меня удивляет.

— Я просто соскучился по тебе!.. Ну хорошо. Прекрати пытать меня своей всезнающей улыбкой! Да, я хотел поделиться с тобой... Те заметки путешественников, которые привез Марчелло. О северных склонах Волчьих Клыков, где они спускаются к морю...

— О нет, — Хельга застонала, сжимая пальцами виски. — Если Артур Странник перестал что-то взрывать — не жди тишины. Жди, когда рванет еще громче!

— Ты против? — шепотом спросил совсем поникший Артур. Она бы непременно посмеялась над забавным сходством его грустного лица с мордочкой мопса, если бы не понимала, насколько все серьезно.

— Нет, конечно, не против. Но мне немного страшно. Это же на полгода минимум отрываться от родных!

— Экспедиция на север, к вероятному уцелевшему поселению вервольфов — разве того не стоит? Хельга, любимая! Ты подарила мне целый мир, которого я не знал, тепло домашнего очага, радость супружества. Позволь преподнести тебе ответный дар. Я хочу взять тебя с собой в дорогу, показать тебе мир, бывший моим долгие годы.

В темнеющем небе проступал серебристый туман Млечного Пути. Их дорога тоже казалось туманной, полной опасностей. Но они пойдут по ней рука об руку и, может быть, если выживут, повстречают легендарное племя. Хельга вновь увидит море, а над ним — вдруг? — изумрудное пламя северных небес. Только...

— Как же наша птица?

— Думается мне, Льдинка, что мы зашли в тупик. Уперлись в какую-то ошибку и не видим ее. Значит, нужно оставить работу, отстраниться и поискать разгадку в другом месте... А не так уж мы всех и опередили!

Первой была крыша Блюменштадтского университета. Кому пришла в голову светлая мысль залезть на нее — уже и не помнили. Постепенно влюбленные, ученые и поэты стали осваивать и другие крыши столицы, а за ними, старательно делая вид, что просто мимо проходили, подтягивались остальные.

Поначалу ценили самые высокие здания, но потом женщины с грудными детьми, калеки и старики взбунтовались против этой вопиющей дискриминации крыш. В конце концов стали считать вполне приемлемыми посиделки на любой крыше, но не реже, чем раз в полгода.

А потом, во вторую весну Республики, внезапно и бурно разросся сердце-цвет. Считавшийся у себя на родине капризным растением, он вдруг прижился здесь, потянулся к солнцу и к людям. Теперь он цвел не только в оранжерее, но и в садах, и на клумбах, и даже в поле за городской стеной.

Он с расточительной щедростью дарил людям свет, целебную силу своих соков и драгоценное золото лепестков, из которых получали прекрасный краситель. И этих даров тонкого, хрупкого растения оказалось так много, что Республика начала ими торговать, а на вырученные деньги развивать свое отсталое хозяйство.

О сугубо практическом значении выращивания сердце-цвета помнили днем, но напрочь забывали ночью.

По ночам горожане выходили на крыши и просто любовались ласковым золотым сиянием.

Сегодня на крыше Ясеня собрались четыре пары, которые ужасно стосковались друг по другу.

— Ну? — Марчелло разлил по чашкам добытый в чайхане жасминовый чай, который пока еще стоил дешевле в Пиране, и поднял свою в ожидании тоста.

И друзья произнесли то, что говорили в таких случаях неизменно. Они пили за девушку, без отваги, знания и безумия которой Республика не купалась бы в лучах сердце-цвета.

— За Кончиту!

Комментарий к Глава 11. Соната весны Название главы отсылает к картине М. Чюрлениса «Соната весны. Andante» (http://uploads0.wikiart.org/images/mikalojus-ciurlionis/andante-sonata-of-the-spring-1907%281%29.jpg).

Нория — в данном случае водяное колесо.

Лейла — в переводе с арабского значит «темная». Родители Лейлы явно решили пошутить, ведь Лейла — единственный светловолосый ребенок в их семье. Вероятно, встретились рецессивные аллели Герды с рецессивными аллелями, доставшимися Саиду от Зоси.

====== Глава 12. Мечты, мечты ======

Последний срезанный каштановый локон зацепился за полотенце, укрывавшее плечи, а потом тихо упал на пол. Али положил на стол ножницы и отступил на пару шагов, чтобы как следует рассмотреть свое творение. Пожалуй, самую прелестную из его немногочисленных картин.

Вивьен аккуратно сложила полотенце, встала и неуверенно, будто чужие, потрогала свои кудри, которые теперь едва доходили до линии подбородка. Нахмурилась, осмотрела пол, весь усыпанный клочками волос, что-то прошептала одними губами... И наконец-то улыбнулась.

— Да, совсем не страшно. Это я, правда?

— Ты, Вивьен. И теперь ты не будешь мучиться с тем, что краска налипает на волосы.

С годами физическое неприятие любых причесок, острое, почти болезненное, у дочери не исчезло. Али как-то предложил ей подстричься, но Вивьен с недоверием воспринимала многие новшества. Что ж, сегодня, в день своего рождения, решилась. Только почему вновь сморщила носик?

— Девушки не ходят с короткими волосами.

— Обычно не ходят, — согласился Али. — Но ты же наша принцесса. Тебе все можно, и ты... действительно прекрасна, Амира.

Али и Марчелло не привыкли обманывать себя. Когда дочка начала подрастать, оба заметили не только то, что милый ребенок превращается в привлекательную девушку. Светлая, почти прозрачная кожа, крутые каштановые локоны, выразительные карие глаза и загадочная синева под ними могли бы очаровать кого угодно. Могли бы, если бы не врожденные особенности поведения Вивьен. Она крайне редко смотрела в глаза собеседнику, неестественно склоняла голову, двигалась порой рвано, как-то боком, могла, не замечая того, долго качать левой кистью. Обоим хватило честности признать: природную красоту их принцессы затмевали природные же недостатки поведения.

Что делать? Надеяться, что однажды найдется добрый мужчина, который полюбит нежное сердце и оригинальный склад ума странной девушки? И что мать, сестры, подруги не замучают его жалостливыми взглядами, мол, выбрал же себе жену, ах, милый, ты такой благородный, но все-таки, все-таки... Нет. К лешему в болото. К ифритам в подземелья.

Идея превратить недостатки дочери в ее изюминку пришла в голову Марчелло, Али как художник немедленно взялся за дело, и постепенно общими стараниями гадкий утенок превратился в лебедя. Да еще какого! Оставался последний штрих, и эстетически значимый, и просто удобный. Сегодня Вивьен дала согласие на этот шаг.

— Ну как вы? — Марчелло вошел в комнату с огромной охапкой сирени в руках — и чуть не выронил букет. — Амира!

Взору историка, влюбленного в саорийские легенды, предстало неземное создание. Хрупкая девушка, одетая в светлые шаровары и темную просторную рубашку с резким асимметричным вырезом, казалась фарфоровой статуэткой. Короткие каштановые локоны обрамляли задумчивое лицо, а рассеянный взгляд ее словно искал нечто, ведомое лишь ей одной. Тонкие пальчики левой руки играли с тяжелым браслетом из капа, манили, околдовывали. Юная художница, которая покинула свой хрустальный мир диковинных образов и снизошла до простых смертных.

— Не упади, — тихо засмеялся Али, поддерживая любовника. Иногда приходится смеяться, чтобы не заплакать.

По законам Республики Вивьен должна была стать совершеннолетней год назад, но с учетом душевного состояния Вивьен ей назначали что-то вроде испытательного срока. Целый год она подрабатывала, готовилась к поступлению в университет, но была под опекой приемных родителей.

Время показало, что Вивьен вполне могла обеспечить свое существование, отвечала за свои поступки, научилась приемлемо контролировать себя в сложных ситуациях. Последнее особенно ясно показала поездка в Пиран и встреча с родным отцом. Так смысл тянуть с совершеннолетием?